Диана отошла от двери еще на шаг. Кремовые шторы не мешало бы хорошенько постирать — кстати, для того чтобы снять их, понадобится стремянка. Кроме того, ей потребуются полотенца и постельное белье. Интересно, а как она собирается перевезти с Корал-стрит все это, включая пуховое одеяло с периной, причем так, чтобы никто ничего не заметил? Диана не хотела, чтобы братья догадались о том, что она собирается переехать, до тех пор, пока не устроится на новом месте, чтобы они не пытались уговорить ее остаться. Потому что если это им удастся, то нынешнее — неудовлетворительное, прямо скажем, положение вещей сохранится еще на неопределенное время.

Девушка осторожно опустилась на краешек кровати. Ложе оказалось старомодным, с пружинной сеткой, которая негромко скрипнула под ее весом, зато очень удобным. Затем наступил черед одного из кресел с гобеленовой обивкой. Подлокотники у него были широкими и мягкими, как раз такими, на которые очень удобно забрасывать ноги, когда читаешь или смотришь телевизор.

Краем глаза Диана уловила какое-то быстрое движение и обернулась к окну. Она изумленно ахнула, завидев скачущую по ветвям белочку. Словно зачарованная, девушка стояла и смотрела, как еще одна белочка, сидя в траве под деревом, грызла что-то, по-видимому орех, держа его перед собой. Эта сцена походила на иллюстрацию из детской сказки.

Дом стоял в конце улочки, заканчивающейся тупиком, неподалеку от железнодорожной станции Бланделлсэндз. Колея скрывалась за высокой, поросшей травой насыпью, тянувшейся метрах в тридцати от здания. В эту самую минуту мимо проходил поезд, и дом отозвался на колебания почвы легкой, едва заметной дрожью.

Белочки убежали, скрывшись под длинными неопрятными опавшими листьями. Дом стоял довольно далеко от дороги, от которой его отгораживала шеренга высоких, старых деревьев — о том, что они старые и даже древние, свидетельствовала толщина их стволов в три обхвата. Поначалу Диана даже решила, что это чужой сад и мужчина из художественной мастерской ошибся, когда рассказывал ей, как найти это место. И только когда Диана разглядела окна, блестевшие среди густого переплетения ветвей, кирпичи сливочного цвета и входную дверь с облупившейся фиолетовой краской и надписью «Каштаны», составленной из крупных латунных букв, она поняла, что дом все-таки тот самый. «Он выглядит очаровательно, уютный, немного таинственный и загадочный», — подумала она, открывая калитку и шагая по дорожке, выложенной кирпичом, который как будто случайно перенесли сюда из другого места, другой страны или даже другой эпохи, например с американского Юга. Да, очень необычное жилище. Как здорово будет лежать в постели, смотреть в окно на белок и видеть, как мимо проходят месяцы, один за другим, а деревья меняют цвет.

Но ведь она не хочет здесь жить! Диана прижалась лбом к прохладному оконному стеклу и закрыла глаза. Пожалуй, она все-таки вернется на Корал-стрит, где о белках и слыхом никто не слыхивал и где до ближайшего дерева нужно было ехать на машине. Девушка вдруг вспомнила, как мать прониклась неожиданной страстью к природе, когда отправилась жить в деревушку Меллинг к Уоррену; не исключено, что эта подспудная тяга к природе была их семейной чертой и наследственной особенностью.

Итак, что же ей делать? Диана пыталась разобраться в своих крайне противоречивых мыслях и чувствах, когда услышала, как открылась дверь и кто-то вошел в дом.

Диана поспешила в квадратную прихожую, которая размерами не уступала их гостиной на Корал-стрит. В выложенном черно-белой плиткой полу тускло отражался цветной узор витражных стекол, расположенных по обе стороны от входной двери. На пороге стояла женщина лет сорока. У нее были аккуратно подстриженные каштановые волосы и милое, доброе лицо. Увидев Диану, она едва не подпрыгнула от неожиданности.

— Я и не подозревала, что здесь кто-то есть, — испуганно выдохнула женщина.

— Продавец в художественной мастерской дал мне ключ и сказал, что я первая, кто изъявил желание осмотреть дом, — торопливо пояснила Диана. — У него в витрине стояла картонка с объявлением. И еще он сказал, что я могу выбрать любую комнату, какая мне понравится.

— Продавец в художественной мастерской? — Женщина явно растерялась, но тут же на ее лице отразилось облегчение. — А-а, вы имеете в виду Леонарда из малярной лавки! Да, он продает материалы для живописи. Но он не должен был выставлять в витрине объявление! Я собираюсь переоборудовать кухню, да и водопровод с канализацией нуждаются в ремонте. Кроме того, перед тем как сдавать комнаты внаем, их нужно тщательно вымыть и прибрать. Разве он не сказал вам этого?

— Нет. — Столь обескураживающие новости лишь укрепили Диану в мысли о том, что она, оказывается, все-таки хочет здесь жить. Быть может, она и не будет тут счастлива, но, во всяком случае, жить хуже, чем она жила на протяжении последних шести месяцев, все равно невозможно. — И когда же комнаты будут готовы?

— Недели через две или около того. — Женщина с беспокойством взглянула на Диану. — Надеюсь, ваше положение не столь отчаянное. Вам есть где жить это время?

— О да, без сомнения. — Диана вздохнула. — А вы тоже будете жить здесь? — Женщина показалась ей очень милой, и ее присутствие поможет сгладить неприятный осадок от переезда из единственного дома, который был у Ди до сих пор, и сделает его не таким болезненным.

— Я сама еще толком не знаю. — Женщина вошла в комнату, в которой недавно побывала Диана. — Я уже успела позабыть, какие здесь высоченные потолки.

Диана последовала за ней.

— Вам приходилось бывать здесь раньше?

— Это мой дом, — просто ответила женщина, и ее слова очень удивили Диану. — Моя мать подарила его мне. — Она коснулась кремовой занавески, и та отозвалась на прикосновение клубами пыли. — Их нужно срочно отправить в прачечную, — пробормотала женщина. Она повернулась к Диане. — Кстати, меня зовут Броуди Логан.

— А меня Диана О'Салливан. Ваша мать подарила вам целый дом?

— Да, это произошло очень давно. Она сдала его с мебелью внаем на двадцать пять лет сестрам Слэттери. Их было четверо, и уже тогда им всем было далеко за пятьдесят. Срок аренды истек в прошлом месяце. К тому времени три сестры умерли, а последняя перебралась в дом престарелых. В прошлую субботу я впервые пришла сюда после долгого времени, и, вы не поверите, здесь ровным счетом ничего не изменилось. — Броуди легонько коснулась крышки фортепиано. — Наверное, нужно вызвать настройщика, как вы считаете? Моя мать оставила его мне, чтобы не пришлось платить налог на наследство после ее смерти, я имею в виду дом. А это фортепиано принадлежало сестрам Слэттери.

— Вот как. — На самом деле Диане еще не приходилось иметь дело с налогом на наследство. В целом свете не было никого, кто оставил бы ей хотя бы клетку для кроликов, не говоря уже о чудесном большом доме. Перед тем как уйти от них, отец выкупил их дом на Корал-стрит, но им еще предстояло выплачивать ипотечный кредит.

— Я родилась в этом доме и жила до тех пор, пока не вышла замуж.

— А почему вы не остались здесь? — полюбопытствовала Диана.

— Потому что к тому времени у нас уже был другой дом, а мама купила себе квартиру у реки. Она вдова; мой отец умер вскоре после моего рождения. — Броуди распахнула французское окно и вышла в сад. Диана последовала за ней.

В саду пахло землей и свежестью, как если бы они вдруг оказались на околице глухой деревни, откуда до города было много-много миль.

— Маленькой я часто играла здесь, — продолжала Броуди. — Я обожала этот сад. Поезда ничуть меня не беспокоили, и я бегала за белками, надеясь поймать одну из них. Я воображала, как наряжу ее в кукольное платье и уложу спать рядом с собой. — Женщина улыбнулась, отчего у нее на щеках заиграли очаровательные ямочки. Вблизи оказалось, что она очень красива, с маленьким курносым носиком и полными губами. На ней был темно-зеленый вельветовый костюм и цветастая блузка.

— Я видела сегодня двух белочек, — сообщила Диана.

— Мама всегда покупала им орешки и птичий корм, а потом садилась возле окна и наблюдала за ними.

Про себя Диана решила, что при первой же возможности сделает то же самое.

— Хотите выпить чего-нибудь? — предложила Броуди. — Я только что заезжала в «Сейнзбериз»[5] за продуктами, так что у меня в машине лежат кофе, чай и молоко.

— Пожалуй, я бы с удовольствием выпила чашечку чаю.

— Ну что ж, будем надеяться, что на кухне найдутся чайник и кружки.

Они вернулись обратно в дом. Броуди объяснила Диане, где находится кухня, а сама отправилась к автомобилю за покупками.

Кухня оказалась на удивление маленькой. Чертовски странно и нелепо, решила Диана, что столь важное помещение размерами раза в четыре меньше прихожей. Кроме того, кухню нельзя было назвать иначе как старомодной: здесь была раковина с отбитой эмалью, несколько ободранных буфетов, древний холодильник и микроволновая печь, которая выглядела так, словно представляла собой первый промышленный экземпляр. Линолеум «под мрамор» местами протерся до дыр, в которые выглядывал серый, ноздреватый бетонный пол. Ни посудомоечной машины, ни сушильного барабана не было и в помине.

Диана живо представила себе кухню в их доме на Корал-стрит. Она была больше этой, хотя и не намного. После того как мать ушла от них, Диана постепенно модернизировала кухню, покупая в кредит бытовые приборы и устанавливая всевозможные принадлежности, изрядно облегчающие жизнь домашней хозяйке. Она даже успела постелить на полу превосходный линолеум, покрасить стены в ярко-розовый цвет, причем собственноручно, а мальчишки обложили рабочий участок стены плиткой. Всякий раз, входя в кухню и оказываясь в окружении сверкающих хромом и никелем поверхностей, особенно когда она включала свет, Диана чувствовала, как ее сердце переполняет гордость.

Но сейчас ее кухня была далеко, к тому же теперь там властвовала Эмма, и Диана вновь ощутила себя лишней.

При мысли о том, что отныне ей придется пользоваться вот этой древней кухней, а на той, которую она с такой любовью обустраивала для себя, теперь хозяйничает другая женщина, Диана не смогла удержаться и разрыдалась. С прошлого Рождества ее жизнь превратилась в ад, а тут еще, ко всему прочему, она лишилась работы. Словом, девушке было отчего дать волю слезам. Она долго сдерживалась, учитывая, что у нее хватало поводов для расстройства, и теперь слезы потоком хлынули по бледным щекам Дианы.

— Ох, дорогая моя девочка! Ради всего святого, что с вами приключилось? В чем дело?! — горестно вскричала Броуди, входя в кухню с покупками в руках.

— Ни в чем, — жалобно всхлипнула Диана. — Или во всем.

— Давайте-ка присядем, и вы все мне расскажете. — Хотя они только что познакомились, Броуди успела заметить, что Диана О'Салливан очень несчастна. Об этом свидетельствовали и тусклый взгляд, и уныло опущенные уголки рта, и тот невероятный факт, что девушка, казалось, разучилась улыбаться. Броуди спросила себя, а не выглядит ли точно так же она сама и не об этом ли безжалостно сообщают окружающему миру ее собственные глаза и рот?

— Это все Эмма, — жалким, срывающимся голосом сообщила Диана, когда они устроились в обитых гобеленами креслах. — Эмма — девушка нашего Дамиана, и в августе у нее должен родиться ребенок. Пожениться они решили только после родов, чтобы она могла надеть роскошное свадебное платье. Она переселилась к нам на Рождество, и поскольку на работу Эмма не ходит, то теперь делает все то, что раньше делала я: готовит, стирает, гладит и убирает. Единственное, чего она не умеет, так это штопать носки; вместо этого она просто выбрасывает их и покупает новые. Я очень люблю штопать дырки на носках, но теперь не могу найти себе места.

— Ничего не понимаю, дорогая, — призналась Броуди. — Кто такой этот Дамиан?

— Мой брат, — всхлипнула Диана. — Ему двадцать три, и он старший. Джейсону исполнилось двадцать, а Гарту — семнадцать, и он пока еще учится в школе. — Слезы капали на колени девушки. Диана вытащила из рукава носовой платочек и стала вытирать глаза. — Когда мама уходила от нас, она попросила меня присматривать за ними. Я так и делала. Но теперь, когда я возвращаюсь домой после работы, мне уже не нужно готовить чай для всех — Эмма все успевает сделать к моему приходу. Она настаивает на том, что сама будет мыть и вытирать посуду и все такое, так что мне совершенно нечего делать. Она даже стирает мои вещи, как, впрочем, и одежду мальчиков, хотя я неоднократно просила ее не делать этого. — Слезы сменились негодованием. — И еще она гладит буквально все: кухонные полотенца, наволочки, носовые платки, даже трусики. А у меня никогда не хватало на это времени.

— Разумеется, не хватало, дорогая моя. — У самой Броуди была масса времени, но ей бы и в голову не пришло гладить нижнее белье.