Игорь Середенко - Под сенью звезд

Так говорит история, легенды, – закончил пастор.

– Что ж, это, признаюсь, интересно. Но вы, мне кажется, чего-то не договариваете.

– Раньше люди писали о себе… конечно, что-то приукрашали, – продолжил пастор. – Так появились легенды и мифы. Но ведь историю мы можем узнать именно по ней, по мифам. Надо всего лишь очистить ее от вымысла.

– Скажите, а кто это чудное творение, изображенное неумелой рукой художника? – спросил Флетт, глядя на портрет, висящий на стене.

Пастор увеличил фитиль в газовой лампе, чтобы получше осветить картину. Он выпрямился во весь рост и тоскливо посмотрел на полотно. Его потускневшие глаза, глаза старика, были полны воспоминаний. Флетту показалось, что он погрустнел. Этот портрет странно завладел не только Флеттом, но и пастором. Что-то в нем было, что манило, обвораживало, и молодой журналист загорелся желанием выяснить все о портрете.

– Это старинное полотно, не так ли? – спросил Флетт.

– Когда-то писали и рисовали на высушенных овечьих шкурах, – ответил пастор. – Что ж, я расскажу вам и об этом портрете, но сперва вы должны услышать одну легенду, связанную с неким Олафом, предводителем норвежского народа. Он был викингом.

– Ого! Интересно, как же это, на первый взгляд, обычная картина может иметь такие глубокие корни, – удивился Флетт. Они вернулись в первую комнату, и пастор продолжил свой рассказ. Казалось, что он полностью погрузился в давние воспоминания, к которым имел отношение он сам.

– Эта легенда принадлежит норвежскому народу. Она повествует о Святом Олафе. Он был повелителем викингов и возглавлял их военные походы в десятом веке, хотя по другим источникам, это было в одиннадцатом веке. Молодой и сильный, закаленный в боях, мастерски владевший воинскими навыками, с большой харизмой и вспыльчивым характером – вот каким его знали друзья и враги. Он был умен, высокого роста и крепкого телосложения, обладал мощным ударом меча, враги его боялись и уважали за военную доблесть и отвагу в бою. Олаф стал властителем королевства своего отца, когда ему исполнилось двадцать пять лет. В начале своего правления он был сторонником христианской веры. Одни уважали и восхищались им, другие ненавидели из-за жестоких и насильственных методов. Те времена были непростые, без силы и отваги – проиграешь. Его сделали жестоким враги, сильным – друзья, а природа наделила его подвижным и вспыльчивым темпераментом. Честолюбивый англо-датский король Кнут Великий подстрекал подданных Олафа, призывал к мятежу. В результате Олаф и его приближенные были вынуждены бежать из страны в Гардарики. Согласно легенде, Олафу приснился вещий сон, где правящий король викингов предлагает ему вернуться в Норвегию. Олаф во главе небольшой армии направился на родные земли, где и погиб в неравном бою, его армия была разбита. Об Олафе ходили легенды, что якобы он обладал великими чудесами. Его тело было захоронено на песчаной косе, в Стилластаде. Когда его тело было извлечено из могилы, то люди ужаснулись. Тело было нетленным, волосы и ногти все еще продолжали расти. Придворный епископ причислил его к лику святых. В его честь возводились церкви. Эта церковь одна из таких. Паломники рассказывали о чудесных излечениях больных и калеках, посетивших его церкви.

– И это так?

– Конечно, времена изменились, и люди перестали верить, более того, они забыли о нем. Вы знаете, какое завтра будет число?

– Кажется, двадцать девятое. А что? – спросил Флетт.

– Двадцать девятое июля – это дата его смерти. Совпадение?

– Вы о чем?

Пастор потянулся к стене, где висел портрет прекрасной юной незнакомки с ангельским лицом. Он осторожно снял картину и поднес ближе к свету, не отводя свой взор с полотна.

– Старинная вещица, – заметил Флетт.

– Ей более тысячи лет.

– Хм, хорошо сохранилась.

– Любовь бессмертна, пока жива память о ней. Люди, их взгляды, красота – все меняется, а память вечна, пока живы те, кто несут ее, содержат в себе, поддерживают огонь очага памяти.

– Да, любовь – это подарок бога. Но что вы знаете об этом старинном портрете? Такой ли древний он на самом деле?

– Любовь – это не дар бога, а его обман, ухищрение. Он наградил наши сердца этим неземным чувство, чтобы околдовать нас, опьянить разум, обезоружить наши попытки восстать, увести в мир грез, чтобы мы потеряли чувство реальности. Почувствовать себя на миг счастливым, ибо человек не может быть долго счастлив, обезоружить нас в этот миг, когда мы становимся наиболее уязвимыми, потому что любим и готовы все отдать ради другого человека, дорогого нам настолько, что мы забываем о собственной безопасности, о жизни и смерти, ибо перед нами в такие божественные минуты, открываются бескрайние просторы вечности, безграничные горизонты вечности.

Пастор перевернул полотно картины и на обратной стороне, в свете лампы журналист увидел строки.

– Что это за язык? Кто написал этот текст? – спросил Флетт с пробудившимся интересом, разглядывая древние письмена. – Да, за эту картину, я уверен, я вам любой музей Европы выложил бы кругленькую сумму.

– Не сомневаюсь, поэтому и не афиширую картину. Всего несколько человек видели обратную сторону портрета, не считая моих предков, – сказал пастор, тяжело втягивая воздух. Казалось, что он задыхался. Ему не хватало воздуха. Жестом он дал понять, что скоро все пройдет. Успокоившись, он продолжил:

– Это очень ценное полотно не только из-за времени его существования. Оно передавалось от отца к сыну много веков. Это семейная реликвия. Вот почему я храню ее и никогда не продам ни за какие деньги.

– Но, почему вы решили показать ее именно мне? – спросил Флетт.

– Не знаю, может потому, что чувствую, что время пришло.

– У вас есть дети, кому вы могли бы передать ее?

– Нет, мой организм иссяк, я не могу иметь детей. С моей смертью угаснет мой род, – с грустью сказал он.

– Это не шотландский язык, – заметил Флетт, разглядывая письмена на полотне.

– Это язык викингов.

– Написано нетвердой рукой, – Флетт обратил внимание на неровность строчек и неаккуратность почерка.

– Это рука ребенка.

– Что? – удивился Флетт, – Эти строки принадлежат ребенку?

– Мальчику, – ответил пастор, бережно держа полотно, словно он прикоснулся к детскому личику.

– Вы можете прочесть?

– Это стих, я его переведу для вас. Я много раз его читал, трактуя смысл по-разному. Мне кажется, я знаю этот стих всю свою жизнь, с тех пор, как мой отец показал мне его.

Не глядя на строки, он начал читать, выпрямившись и невидящим взглядом пронзая портрет. Казалось, что он смотрит не на портрет девушки, а сквозь него, сквозь время и пространство, подобно магу.

«Узнать ее несложно,

Просто сердце запоет тревожно.

Когда две звезды зажгут огни,

Ты взгляни на них в тени.

Вперед, на шум и гам людской,

Поведи всех за собой,

Но не к людям – в бездну ада,

В тишину морского сада.

Там, в пучине, в глубине,

Ты забудешь о войне,

Чары прежние спадут

И звезды сердце вновь зажгут.

Ты лети в ее объятья,

Там очнутся ваши восприятья,

И оживет любовь твоя,

Ведь соберется вся семья.»

– Неплохо, как для ребенка, – заметил Флетт. – Сколько же ему было лет?

– Это был мальчик десяти лет, его звали Оливер, – ответил Даниэль. – Он так и остался десятилетним. Его юная душа находится взаперти и не может покинуть землю из-за проклятия, наложенного на весь наш род.

– Я не совсем понимаю.

– Я являюсь потомком того самого Олафа, – пояснил Даниэль. – Весь наш род хранит эту тайну. А этот стих и картина, написанная в начале девятого века, являются ключом, разгадав который мы сможем избавится от нашего многовекового проклятия, которое уже тысячу лет покрывает красным полотном наши кровоточащие сердца.

– Я так и думал, что портрет написал ребенок.

– Да, это был он. Оливер. Его сестра Исла, обладала дивной красотой. Она была свежа и юна, воздушна и ангельски добра ко всему на свете.

– Эту девушку, что на портрете, звали Исла? – догадался Флетт.

– Да, ее изобразил младший брат, которого она очень любила.

– О каком проклятии вы говорите?

– Здесь, на Фарерских островах люди давно забыли эту историю, истинную историю об Олафе. Люди отвернулись от моего рода, чьи потомки всегда верно служили людям.

– Ваш отец был тоже священником?

– И он, и его отец и так далее. Все мужчины моего рода были священниками и служили здесь, в этой церкви. Здание, конечно, менялось, как все вокруг людей, но не менялось проклятие и этот портрет. Я много раз размышлял над этим ключом, как и мои предки. Эта разгадка не имеет конца. Почему? За что? Я много раз себя спрашиваю, почему оно легло на наш род. Ни намека, ни подсказки, лишь эти странные строки.

– Возможно, эти слова в стихе являются простой фантазией мальчика, – предположил Флетт.

– Возможно, – согласился пастор.

– Кто же навлек на ваш род проклятие и в чем оно состоит?

– Это была ведьма, ее звали Оливия. Она была тетей Ислы и Оливера.

– Что, родная тетка прокляла своих племянников?

– Так гласит история моего рода, называемого раньше кланом, – ответил пастор. – Я и мои предки всю свою жизнь пытались не только разгадать этот ключ, чтобы снять кровавое проклятие, но и раскрыть жителям островов правду. Они ослеплены этим проклятием.

– Но о каком проклятии идет речь? – Флетт начал разочаровываться в таинственных словах пастора, терять интерес к его рассказу, как и все жители Фарерских островов.

– Проклятие, что адом стало для Олафа и его людей, а также обратило весь его род в отчужденных, отвергнутых. Вы сегодня, а, впрочем, уже вчера, – пастор посмотрел на часы, было начало первого. Ночь вступала в свои владения. – Лично наблюдали людское безумие.

– Вы имеете в виду охоту на гринд?

– Я имею в виду ту традицию мужества, как они ее называют. Она берет свое начало с девятого века. Здесь, на островах, сильные молодые парни демонстрируют свой гнев над добрыми и свободными, миролюбивыми дельфинами, которых они назвали гринды – черные дельфины.

– Вы хотите сказать, что многовековые жестокие убийства гринд и есть проклятие островитян?

– Так и есть.

– Конечно, убийство дельфинов – вне человечности, – согласился Флетт. – Но почему проклятие? Жители называют это традицией.

– Чтобы это понять, вы должны услышать истинный рассказ об Олафе. Его судьба точно связана с этими несправедливыми убийствами дельфинов, с традицией мужества, с судьбами жителей Фарерских островов, которые до сих пор находятся в забвении перед традицией, слепо чтя ее правила в жестоких убийствах.

– И это чудное, невинное личико, окаймленное белой прядью дивных волос, тоже связано с проклятием?

– Взгляните на ее глаза.

Флетт внимательно посмотрел в ее карие глаза. Они словно две жемчужины сияли с полотна.

– Что вы видите?

– Я вижу красивую юную девушку, вероятно, такая красота весьма редкая для тех давних, грубых времен.

– Верно, – сказал пастор. – Но не только это. Природа наградила ангельское создание волшебной красотой и невероятной слепотой.

– Что, она слепа? – удивился Флетт.

– Всю свою недолгую жизнь, с самого рождения.

– А ее брат?

– Его природа не ущемила в зрении, она оградила в рассудке. Его соплеменники говорили, что он был дурноват, не в себе, и был некрасив. «Слабость его ума была нарисована на его лице» – так гласит поверье, которое я слышал от деда и отца, а они от своих предков.

– Так, я кажется начал кое-что понимать. Ведьма прокляла за что-то свой род, и в частности, своих племянников, в следствии чего жители островов вот уже тысячу лет слепо чтят традиции мужества, жестоко и бездушно убивая черных дельфинов, окрасивших воду бухты в багровый цвет. В свою очередь, когда ведьма прокляла людей, мальчик десяти лет, которого все жители считали сумасшедшим или дурноватым, создает ключ – противоядие от проклятия ведьмы. Но ваш род вот уже десять веков не может разгадать этот ключ.

– Не совсем так, – сказал пастор. – Когда ведьма прокляла людей и мой род, род Олафа, то сообщила моему дальнему предку, как можно снять проклятие. Ведьма умерла, ее убил Олаф, пытаясь спасти свою возлюбленную.

– А этот стих, вы ведь сказали, что его написал мальчик по имени Оливер.

– Дело в том, что это портрет и стих были написаны Оливером до проклятия ведьмы, до появления Олафа на Фарерских островах. Это не просто ключ к разгадке, это предсказание, сделанное Оливером, которого все считали сумасшедшим, больным.

– Предсказание? – загадочно спросил журналист.

– Да, предсказание, которое должно сбыться.

Это был один из тех, когда солнце ласково обогревало землю, проникая золотистыми лучами в тесные ущелья, наполняя фьорды лучезарным светом, пробуждая пение морских птиц. Пышные луга, поросшие травой, склоны гор наполняли морской прохладный бриз запахом растений, принимающих солнечные ванны.