Игорь Середенко - Под сенью звезд

– Куда идем, Олаф? – спросил один из викингов.

– Домой, на север, к нашим родным городам, – ответил Олаф, осматривая окрестности проплывающего мимо берега.

– Может, завернем на земли Кнута? Я знаю пару жирных его владений.

Кнут Великий был англо-датским королем, воевавшим с Олафом.

– Нет, друг мой, домой, – задумчиво ответил Олаф. – Пусть на сей раз, он спит в своей берлоге, пока его верноподданные спокойно висят, холодея.

– А, теперь я понял, почему ты приказал их повесить. Ведь, раньше мы таким головы рубили. Быстро и надежно. Он наших людей вешал не щадя, и мы будем их вешать, как собак безродных.

– Приедем домой, отдохнем с месяц и пойдем на запад, – сказал Олаф, не сводя зоркого взгляда от удаляющегося, в дымке, берега.

– Что мы там не видели? Сплошное море, – сказал Роалд, здоровенный воин с черной бородой до груди. – Бескрайняя синева, одни рыбы да шторма.

– Земли, богатые земли.

– Ты уверен? – спросил другой воин, по имени Хакон, сидящий рядом с Роалдом. На его голове все еще был шлем, а лицо утопало в густой бороде, по краям заплетенной в короткие косички, длинные усы свисали, словно клыки пещерного тигра.

– Ты, когда шлем снимаешь? – спросил, шутя, Роалд, глядя на нашлемные рога у Хакона.

– Когда спать ложусь, – спокойно ответил Хакон, поправляя шлем, не осознавая шутку. – А что? Надо быть готовым к драке в любой момент, – громогласно, но дружелюбно, ответил он.

– У тебе же голова крепче шлема, – донимался Роалд.

– Две головы лучше, – ответил Хакон.

– Что ты имеешь в виду?

– Твою голову и мою. Так говорил Харольд Гренски: «одна голова хорошо, а две лучше», – ответил Хакон, поглаживая правый длинный ус.

– Нет, друзья, я не уверен, – вдруг ответил Олаф, взглянув на приятелей, с которыми вот уже много лет бороздил моря, в поисках легкой пиратской наживы. – Я убежден. В прошлом году мы взяли один корабль с купцом.

– Помнится мне, он пошел ко дну со всем своим барахлом, – сказал Роалд.

– Это тот толстяк, которого ты велел выловить? – спросил Хакон.

– Молодец, вспомнил, – похлопал Роалд по плечу друга.

– Такое трудно забыть, – сказал Хакон. – Я до сих пор не понял, почему ты его тогда вытянул из воды, а потом высадил на каком-то острове.

– Все верно, – согласился Олаф. – Он мне рассказал, что попал в сильный шторм, где значительно пострадал его корабль, часть людей погибла, провиант утонул, кроме вина, а сам он едва спасся. Его корабль, качаясь, без управления, с разорванным парусом, по волнам забрел до какой-то земли. Берег он видел впервые, хоть часто ходил в море – вдоль берега, как и мы.

– Может, он просто не узнал берег, пьян был, утомленный, голодный, всякое может померещиться, – предположил Роалд.

– Всяк-то, всяк, – сказал Олаф, – но вершины.

– Что за вершины? – спросил Хакон.

– Над тем продолговатым островом, за которым, вероятно, была земля, висели горы, – ответил Олаф.

– Как это, висели? – спросил Роалд.

– Туман сплошной стеной висел над тем островом, а над туманом вырастали острые пики гор.

– А, так ты, так и скажи, – возмутился Хакон. – Большие горы.

– Такой земли нет на известных нам землях, граничащих с морем, – сказал Олаф.

– Как же мы туда доберемся? – спросил Роалд.

– Этот купец, перед тем, как я его высадил, в знак спасения передал мне вот это, – Олаф вынул из сумки, висевшей у него на поясе, небольшой круглый предмет с какими-то отметками по окружности. – Его надо окунуть в воду, он будет плавать на поверхности и указывать путь.

Друзья взяли подарок купца и с интересом стали его изучать.

– Он верно укажет направление на запад, – сказал Олаф. – Координаты угла купец передал мне.

– Хотелось бы верить этому подарку, – неуверенно, со смущением в голосе, сказал Роалд. – Но уж больно он мал и прост – круглая деревяшка.

Олаф усмехнулся, оголив два ряда белых зубов.

– Мал, да разумен. Он таит в себе силу. Пойдем в поход, будем делать карту. И он нам в этом поможет.

– Но мы раньше не ходили так глубоко, – сказал с сомнением Хакон.

– Значит, пора пойти, – твердо сказал Олаф, пряча самодельный деревянный компас, с магнитной металлической полоской, лежащей на радиусе круга.

В длинном приземистом доме собралось много воинов. Были накрыты длинные столы, за ними сидело много викингов, они веселились, пили и ели. На деревянном троне, расположенном в конце стола, у стены, сидел Магнус. Это был разумный, опытный вождь лет пятидесяти, с небольшой сединой в бороде.

Магнус был крестным отцом Олафа, который всецело доверял ему, и который оставил ему на попечение свой трон. После смерти отца Харальда Гренски, Олаф взошел на престол и владел им пятнадцать лет. Трон был украшен расписными узорами, напоминающими шею и голову змеи, высунувшую из пасти язык. Магнус сидел величаво, опираясь на подлокотники трона, под ним виднелись белые пушистые шкуры. Позади трона, на стене висели длинные вьющиеся рога, справа висел круглый щит, по бокам на подставках горели две толстые свечи. Над головами пирующих висели большие деревянные окружности, на которых располагались свечи, освещающие приемный зал короля викингов. Огромный потолок клином поднимался вверх, и состоял из бревен. По периметру зала располагались столы, где сидели люди на длинных скамейках. Несколько острых мечей, топоров и арбалетов украшали боковые стены.

Магнус осмотрел прибывших, велел им сесть с краю стола. Среди пирующих подданных, он увидел сына – огромного молодца с длинными мускулистыми ручищами. Сына звали Сурт, он был двоюродным братом Олафу.

Сурт и Олаф были примерно одного возраста, с детства они развивались и росли вместе, пока не умер отец Олафа, король Харальд Гренски. После смерти отца, Олаф, став королем, начал ходить в дальние походы, где приобрел большой опыт и хорошие воинские навыки, участвуя в многочисленных пиратских набегах и увеличивая оскудевшую казну. Благодаря силе и уму он стал властителем королевства своего отца и хорошим преемником. Но в отличие от отца, склонного к старым обычаям и вере, Олаф искал и перенимал в дальних землях все новое, совершенное, разумное. Так, с собой на норвежские земли, два года назад, он принес новую религию – христианство. Подданные воспротивились новой вере, но Олаф убеждением, порой насильственно и даже жестоко, вызывая недовольство среди подданных, привил новую веру викингам. Но при этом, чтобы люди привыкли и осознали силу христианства, Олаф решил оставить и старую языческую веру в бога Тор. Таким образом, бог Тор стал не только защитником сторонников старой веры, но и противником Христа. Вера викингов раскололась на две части: вера в бога Тора, и вера в нового бога Христа.

Между вошедшими, людьми Олафа, и изрядно выпившими воинами Сурта завязался спор, перешедший во взаимные оскорбления. Люди Сурта обвиняли Олафа в дальних походах, приносящих лишь славу вождю. Люди Олафа считала, что пока они воюют в дальних землях, остальные лишь гуляют за их счет. Неизвестно, чем бы этот конфликт закончился, если бы не открылась дверь, и не вошел сам Олаф. За ним вошли Роалд, Хакон и еще десять человек. Уважение к Олафу все еще сохранялось, но было натянутым из-за долгих его отсутствий на родной земле. Но с появлением Олафа, пришла и сила, с которой приходилось считаться. Подданные, не согласные с жестокими действиями и насилием короля, закрыли рты и молча склонили головы. Олаф увидел брата. Сурт вышел из-за стола и горячо обнял Олафа.

– Твой трон в целости и сохранности, Олаф, – произнес Магнус, вставая с трона.

Олаф подошел к дяде, и они приветствовали друг друга, крепко обнявшись.

– Садись рядом, – произнес Олаф.

Олаф и Магнус сели и пиршество на честь прибытия короля продолжилось.

– Что это за человек, слева от тебя? – спросил Олаф, обращаясь к Магнусу.

Магнус посмотрел на маленького, морщинистого старика, разделывающего куриную ножку.

– А, это новый жрец, – пояснил Магнус.

– А куда делся старый?

– Как куда? – удивился Магнус. – Ты же его отстранил от обязанностей…

– Я не отстранил его, а лишь направил в одно из селений на востоке.

– В дальнее селение.

– И что, у вас нет священника?

– Есть, – спокойно ответил Магнус, – но люди…

– Что люди? – Олаф изучающе поглядел на Магнуса, словно искал в его словах подвох.

– Ты сам назначаешь, сам снимаешь, – оправдывался Магнус.

– Я король, – твердо, как бы с упреком ответил Олаф.

Его люди разместились за столом, который тут же установили и накрыли, у стены, напротив трона.

– Да, все так, – заискивающим голосом сказал Магнус. – Но многие подданные еще не привыкли к новой вере. Они не доверяют священнику, которого ты назначил и привел с собой.

Это была правда, с тех пор, как Олаф привел на свои земли новую религию – христианство, и привел священника, подданные лишь раскололись на два лагеря: одни уверовали и приняли Христа, другие остались в языческой вере и поклонялись Тору. Таким образом, среди подданных Олафа было две религии. Олаф надеялся, что христианство постепенно вытеснит старую религию, а вместе с ней и введет новшества, которые не принимались жителями из-за уважения к Тору, они боялись его гнева.

Олаф закусил губу с досады, и с недовольством поглядел на пирующих. Чтобы успокоить Олафа, зная его бунтарский характер, Магнус поднял кубок вина.

– Выпьем за удачный поход Олафа! За нашего короля! За достойного воина и потомка Харальда! За великого наследника, давшего нам христианство! – торжественно произнес Магнус.

Все встали. Олаф приметил, что в зале есть недовольные лица. Хоть и выпили они вино, но нехотя, словно их заставляли силой. Все сели, и Олаф вновь спросил Магнуса.

– Чего они хотят?

– Как и всегда – богатства.

– Им нужны новые земли?

– Не земли, Олаф, а богатства, – пояснил Магнус. – Те земли, что ты захватил, не приносят большой дани. Кроме того, на захваченных землях часто вспыхивают бунты.

– Это верно, – Олаф вспомнил свой последний поход, где он кровью, жестоко подавил восстание.

– Пиратские набеги тоже не приносят прибыли, к тому же, торговцы, зная нрав викингов, меняют свои маршруты, и от пиратства толку мало.

– И это верно, – согласился Олаф, и угрюмо посмотрел Магнусу в глаза. – Что же ты предлагаешь?

– Надо искать новые земли, богатые, большие города.

– Но нам их не удержать, даже если мы их захватим.

– Но ведь в них можно найти много золота, камней…

– Ты предлагаешь нападать на восточные города или центральную Европу? Но ведь там хорошая оборона. Много наших погибнет.

– Лучше, чем ничего не делать. Лучше добыть большого, мясистого оленя, чем довольствоваться мелкими грызунами, без мяса, одни кости да кожа. Не уж-то викинги достойны такой участи. Твой отец…

– Ты считаешь, что я ничего не делаю? – он грозно посмотрел на собеседника, Магнус виновно опустил взгляд. – Не тронь отца. Его душа давно в Валгалле или на небесах, – Олаф задумался. – А если попробовать двинуться на запад?

– Морем? – удивился Магнус.

– Да, посмотреть, что за бескрайним горизонтом. Говорят, купцы там есть. Видели их на кораблях.

– Хорошая идея. Там наверняка земли, а на них города полные богатства.

Олаф качнул головой в знак согласия, ему показалось, что уверенность вновь проникла в него.

– Ты хочешь отправиться на запад? Туда еще никто не ходил.

– А почему бы и нет, – теперь Олаф сказал это увереннее.

– Что ж, я только поддержу тебя. Неплохая идея, смелая.

– А как быть с провиантом, с людьми, оружием? – спросил Олаф, он вспомнил о пустой казне, косо поглядывая на Магнуса, словно проверяя.

– Не волнуйся, я возьму это на себя.

– Что ж, ты всегда был мне верен, я всецело доверяю тебе и сейчас, – ответил Олаф, по-дружески похлопав по плечу дяди.

На следующий день Магнус позвал к себе в дом сына и уединился с ним для беседы. Сурт был старым другом и братом Олафа, они вместе росли. Он был великаном, могучим воином, носившим в качестве оружия не меч, не топор, как многие викинги, а большой молот, стараясь подражать Тору. Сурт был одним их тех простаков, которые верили в вечную дружбу, в крепкие родственные узы, его примитивные рассуждения давно раздражали отца, привыкшего дела рассчитывать наперед, планировать, быть скрытным, не демонстрируя на виду свое истинное лицо, а скрываясь за личиной надежного товарища. Он понимал, что сына перевоспитать невозможно: увальнем родившись, глупцом и помрешь. Но, наблюдая за поведением сына, он приметил, что тот всегда был большого мнения и уважения об Олафе, всегда подражал ему, не забывая, при этом, в лучах его славы получать и себе тепло величия.

Сурту далеко не чужды были гордыня, тщеславие и огромное стремление быть первым. Этим качествам (только зарождавшихся) сына он и воспользовался, чтобы переубедить юного простачка. Он сообщил ему о готовившемся походе за море. Сурт загорелся желанием.