Джин Ауэл - Под защитой камня

– Джондалар! – подойдя поближе, крикнул Джохарран. – Тебя хочет видеть Мартона. Она в шатре Зеландони вместе с невестами.

Джондалара удивило такое приглашение, но он поспешил туда, раздумывая, что могло понадобиться от него матери. Он постучал по столбу у входа в дом, и когда створка занавеса отошла в сторону, не удержавшись, вытянул шею, пытаясь заглянуть внутрь и хоть мельком увидеть Эйлу. Но Мартона надежно закрыла за собой входной проем. Она держала в руках сверток, показавшийся ему хорошо знакомым. Именно его Эйла так непреклонно тащила с собой все их долгое Путешествие. Он узнал этот кожаный сверток, перевязанный веревкой. Частенько он пытался выяснить, что же в нем завернуто, но она уклонялась от ответа.

– Эйла попросила, чтобы я вручила это тебе, – сказала Мартона, передавая ему пакет. – Ты знаешь, что не положено иметь никакого общения в день церемонии, даже косвенного, но она сказала, что если бы знала об этом, то вручила бы это тебе раньше. Она очень расстроилась, почти до слез, и готова была сама нарушить запрет, если я не передам его тебе. Она велела передать, что это для Брачного ритуала.

– Спасибо, мама, – сказал Джондалар.

Больше ему ничего не удалось сказать, поскольку Мартона тут же скрылась в доме, плотно прикрыв за собой занавес. По пути к мужскому дому он с любопытством разглядывал загадочный сверток. Прикинув на руке его вес, он раздумывал, что в нем может быть. Сверток был мягким, но довольно объемистым. В частности, по этой причине он не понимал, почему она с таким упорством хранила его, даже в тех случаях, когда нужно было оставить лишь самое необходимое и освободить побольше места. Неужели Эйла в такую даль протащила подарок для него ко дню их бракосочетания? Видимо, это нечто особенное, и не стоит поспешно открывать его на глазах у всех. Ему захотелось найти более уединенное место.

Вернувшись в мужской дом с таинственным свертком, Джондалар с радостью обнаружил, что все куда-то разошлись. Он немного повозился с завязками, но узлы не поддавались, и в итоге ему пришлось разрезать веревку ножом. Развернув обертку, он заглянул внутрь. Там лежала какая-то белая вещь. Он вынул ее и встряхнул. Перед ним развернулась прекрасная чисто-белая кожаная туника, украшенная лишь белоснежными хвостиками горностая с темными кончиками. Она передала, что это для бракосочетания. Неужели она сшила для него праздничную тунику?

Ему предложили на выбор несколько нарядов, и он выбрал один из них, затейливо украшенный так, как принято у Зеландонии. Но эта туника была совершенно особенной. Покроем она напоминала одежды Мамутои, но они обычно затейливо украшали наряды – бусинами из бивня мамонта, ракушками и другими материалами. А здесь единственной отделкой служили горностаевые хвостики, но удивительнее всего смотрелся цвет кожи. Эта кожаная туника была чистейше, блестяще белой, такого оттенка удавалось добиться с большим трудом, и ошеломляюща в своей простоте, поскольку никакие украшения не отвлекали внимания от насыщенности и чистоты самого цвета.

Когда же она сделала ее, подумал он. Во время Путешествия у нее просто не было времени для этого, и кроме того, она таскала за собой этот сверток с самого начала. Должно быть, она сделала ее зимой, когда они жили в Львином стойбище Мамутои. Но ведь именно зимой она стала невестой Ранека. Джондалар приложил тунику к себе. Она в точности подходила ему по размеру и была бы велика Ранеку, который был и ниже его ростом, и уже в плечах.

Почему она сшила для него тунику, и тем более такую красивую, если собиралась остаться с Мамутои и жить с Ранеком? Судорожно соображая, он поглаживал руками наряд. Он был таким мягким и эластичным. Выделанная ею кожа всегда отличалась таким качеством, но как же долго она трудилась, чтобы сделать ее настолько мягкой? И такой белоснежной. И кто ее научил делать такую белую кожу? Возможно, Неззи? Потом он вспомнил, что Крози, пожилая женщина из Журавлиного очага, надевала на один из праздников белый наряд, когда все постарались принарядиться как можно лучше. Может, именно она научила Эйлу? Однако он ни разу не видел, как она трудилась над выделкой такой белой кожи, хотя, возможно, тогда его мысли были слишком заняты другими вещами.

Он покрутил в пальцах шелковистые хвостики горностая. Где же она раздобыла горностаевые хвосты? Потом ему вспомнилось, что Эйла вернулась в земляное жилище с несколькими горностаями в тот день, когда притащила крошечного живого волчонка. Он улыбнулся, припоминая, какой переполох это вызвало. Но они тогда уже поссорились – в общем-то, по его вине, – и он перебрался жить в кухонный очаг. Она уходила по вечерам в гости к Ранеку. Они были почти помолвлены. И тем не менее ей, вероятно, понадобилось очень много времени, чтобы сделать для него такую мягкую, замечательно белую тунику. Неужели даже тогда она так сильно любила его?

Глаза Джондалара затуманились, он едва не заплакал. Он понимал, как плохо обходился с Эйлой. А во всем виновата его ревность, а еще больше – страх перед тем, что скажет его племя, узнав, кто ее вырастил. Он сам толкнул ее в объятия другого мужчины, однако она еще много дней трудилась, делая для него этот наряд, а потом еще тащила его в такую даль, чтобы вручить ему перед их бракосочетанием. Неудивительно, что она так расстроилась и готова была нарушить все запреты, чтобы передать его.

Он вновь пригляделся к тунике. На ней не было ни одной морщинки. Должно быть, Эйле удалось дать ей отвисеться и даже пропарить ее после их прибытия сюда. Он приложил к себе тунику, ощущая ее мягкость, и вдруг почувствовал почти осязаемую связь с Эйлой, вложившей столько труда и любви в ее изготовление. Он с удовольствием надел бы ее, даже если бы она не была такой красивой.

Но она была красива. Наряд, который он выбрал для своего Брачного ритуала, теперь казался невзрачным, несмотря на все его украшения. Джондалар умел одеваться со вкусом и знал это. Он всегда втайне гордился своим умением выбрать красивую и изящную одежду. С легким самодовольством он оценивал стильные и красивые вещи и впитал такое умение практически с молоком матери, ведь никто не умел одеваться так красиво и со вкусом, как Мартона. Джондалар подумал, видела ли она эту тунику. Вряд ли. Уж она бы оценила ее потрясающее качество и изящество отделки из горностаевых хвостиков и наверняка выдала бы свое знание хоть каким-то намеком.

Его размышления прервал вошедший в шатер Джохарран:

– Вот ты где, Джондалар. Похоже, мне сегодня весь день придется разыскивать тебя. Тебе нужно получить особые указания. – Он заметил белый наряд. – Откуда ты взял это? – спросил он.

– Эйла подарила мне Брачный наряд. Мать звала меня, чтобы вручить его. – Он вытянул тунику перед собой.

– Джондалар! Какая красота! – сказал его брат. – Даже не знаю, приходилось ли мне видеть такую замечательную белую кожу. Ты всегда любил красиво приодеться, но в этом наряде ты будешь просто неотразим. Наверное, много женщин захотят сегодня оказаться на месте Эйлы. Хотя и мужчин, желающих занять твое место, братец, тоже будет немало, и твой старший брат, безусловно, вступил бы в их ряды… если бы не было Пролевы.

– Да, мне везет. Ты даже не представляешь, как мне повезло, Джохарран!

– Ладно, ладно, я желаю вам обоим много счастья. У меня пока все не было возможности сказать тебе об этом. Раньше я порой беспокоился за тебя. Особенно после той… ну той истории, когда тебя отослали к Даланару. После возвращения ты общался со многими женщинами, но я сомневался, найдешь ли ты когда-нибудь ту, с кем будешь счастлив. Ты обзавелся бы семьей в итоге, я уверен, но я не знал, найдешь ли ты когда-то такое счастье, какое смог я обрести с такой замечательной женой, как Пролева. Мне всегда казалось, что Марона не подходит тебе, – сказал Джохарран. Джондалар был тронут. – Я знаю, что сегодня полагается подшучивать над тобой, ведь ты решился расстаться со свободой и связать себя узами ответственности за семейный очаг, – продолжал Джохарран, – но скажу тебе честно, Пролева сделала меня очень счастливым, а ее сын привнес в нашу жизнь особое тепло, которого невозможно достичь никакими иными способами. Ты знаешь, что она опять ждет ребенка?

– Нет, не знал. Эйла тоже ждет. У наших жен, похоже, родятся дети, которые будут ровесниками и сводными родственниками, – с широкой улыбкой сказал Джондалар.

– Я определенно чувствую, что сын Пролевы появился от моего духа, и надеюсь, что следующий ее ребенок также будет похож на меня, но дети очага в любом случае приносят мужчине огромное счастье, пробуждают какое-то особое, почти непередаваемое чувство. Когда я смотрю на Джарадала, то меня переполняют чувства особой гордости и радости.

Два брата похлопали друг друга по плечам и обнялись.

– Надо же, какие глубокие чувства познал мой старший брат, – улыбнувшись, сказал Джондалар поглядывая сверху вниз на мужчину, которого слегка перегнал по росту. Потом его выражение стало более серьезным. – Скажу тебе честно, Джохарран. Я частенько завидовал твоему счастью, еще до того, как ушел, даже когда у вас еще не было детей. Уже тогда я понял, что Пролева будет тебе хорошей женой. Что она наполнит твой дом и доброжелательностью, и радушием. И пусть я вернулся совсем недавно, но за это время уже успел полюбить ее малыша. Кстати, Джарадал действительно похож на тебя.

– Ладно, тебе пора идти, Джондалар. Мне велели поторопить тебя.

Джондалар сложил белую тунику, тщательно завернул ее в мягкое кожаное полотнище и, аккуратно положив на свою спальную скатку, последовал за братом. Но напоследок он еще раз оглянулся через плечо и посмотрел на этот сверток, мечтая, как скоро примерит тунику, белую тунику, в которой встретится с Эйлой на Брачном ритуале.

– Я же не знала, что сегодня будут такие строгие ограничения, иначе подготовилась бы заранее, – сказала Эйла. – Мне нужно проверить, все ли в порядке с лошадьми, да и Волк начнет проявлять беспокойство, если долго не увидит меня.

– Да, таких осложнений у нас никогда прежде не возникало, – сказала Четырнадцатая Зеландони. – В день бракосочетания тебе положено находиться под присмотром до самого ритуала. Предания говорят, что в давние времена женщины томились в заключении целый месяц!

– Это было очень давно, когда еще не устраивался общий летний праздник, и Брачные ритуалы зачастую проводились зимой, – заметила Верховная. – В те времена племя Зеландонии было значительно меньше, и они не собирались на таких Летних Сходах. Конечно, можно было без особого ущерба для Пещеры наложить такое месячное ограничение на одну или двух женщин в зимний сезон, но мы лишились бы многого, если бы нам пришлось содержать всех невест под надзором целый месяц во время сезона охоты и сбора плодов на Летнем Сходе. Если бы они не помогли разделать и уложить на хранение охотничьи трофеи, то мы бы еще до сих пор продолжали этим заниматься.

– В общем-то, ты права, – сказала пожилая Зеландони, – но один-то день можно потерпеть.

– Обычно можно, но из-за этих животных сложилась особая ситуация, – сказала Верховная жрица. – Я уверена, мы что-нибудь придумаем.

– Может быть, предоставить Волку полную свободу? – сказала Мартона. – Все здесь, похоже, уже знакомы с ним. Чтобы он мог проверить, все ли в порядке с Эйлой, нам просто не надо завязывать нижнюю часть занавеса.

– Я думаю, это вполне допустимо, – сказала Четырнадцатая.

Четырнадцатую приятно удивило знакомство с четвероногим охотником. Он лизнул ее руку и, видимо, почувствовал к ней расположение, а ей очень понравилось гладить мех живого зверя. После некоторых вопросов Эйла рассказала историю о том, как она принесла в дом детеныша волка и спасла маленькую кобылку от гиен. Она утверждала, что многие животные могут стать друзьями человека, если приучать их с детства. Четырнадцатая заметила, как много внимания и уважения принес Волк этой чужеземной женщине, и уже прикидывала, трудно ли ей будет подружиться с каким-нибудь зверем, конечно, лучше бы он был меньших размеров. В данном случае размер не играет особой роли, привлекать внимание будет любое животное, добровольно остающееся рядом с человеком.

– Тогда осталось разобраться только с лошадьми. Может быть, Джондалар навестит их? – спросила Мартона.

– Конечно, он может, но мне нужно рассказать ему, что нужно сделать. Только я занималась ими, с тех пор как мы прибыли на Летний Сход, он постоянно бывал занят другими делами, – сказала Эйла.

– Ей нельзя общаться с ним, – возразила Четырнадцатая. – Нельзя ни о чем с ним говорить!

– Но ведь это может сделать кто-то другой, – сказала Мартона.

– К сожалению, только тот, кто не участвует в ритуале. Родственникам нельзя, – сказала Девятнадцатая Зеландони. – Четырнадцатая верно говорит, конечно, и раз уж срок уединения стал таким коротким, то очень важно, чтобы невесты строго придерживались всех правил. – Подагра почти парализовала тело этой седой женщины, но не ослабила силу ее духа. Эйла видела такое прежде.