Розамунда Пилчер - Под знаком Близнецов

Он стоял у окна, спиной к ней. С карниза свисали выцветшие шторы, купленные лет сорок назад. Ярко-красные розы выгорели на солнце, а ткань настолько поредела, что шторы давно уже не сдавали в чистку из боязни, что они просто расползутся. Но Таппи привыкла к ним, как привыкают к старым друзьям. Ее дочь Изабель несколько лет пыталась убедить ее купить новые, и каждый раз Таппи говорила: «Они проводят меня в последний путь», не слишком задумываясь о смысле этих слов.

«Проводят в последний путь». Кажется, этот момент приблизился. Ей семьдесят семь, и до сих пор она не жаловалась на здоровье, но, в очередной раз навозившись в саду, подхватила простуду, которая обернулась пневмонией. Когда Таппи наконец выбралась из темного тесного туннеля, каким показалась ей болезнь, то обнаружила, что рядом с ее постелью дежурит сиделка и трижды в день приезжает доктор. Сестру-сиделку, вдову из Форт-Уильяма, звали миссис Маклеод. Она была высокой, костлявой и чем-то напоминала надежную выносливую лошадь. Накрахмаленный нагрудник белого передника, надетого поверх темно-синего форменного платья, неуклюже оттопыривался на ее плоской груди, а башмаки были из тех, которые называют «прощай, молодость». Но, несмотря на внешнюю суровость, сестра-сиделка обладала добрым сердцем.

Итак, уход в небытие уже не казался теперь каким-то отдаленным и невнятным событием, а стал неумолимой холодной неизбежностью.

Смерть нисколько не пугала Таппи, но она подступила не вовремя. Ее мысли скользнули в прошлое (в последнее время она все чаще думала о прошлом), и она вспомнила себя молодой двадцатилетней женщиной, осознавшей, что она беременна. Тогда она была в панике: ведь это означало, что к декабрю ее живот будет круглым, как бочка, и она не сможет пойти ни на одну рождественскую вечеринку с танцами. Свекровь тогда утешила ее, бросив коротко: «Дети всегда рождаются не вовремя». Возможно, то же самое относится и к смерти. Надо просто принимать ее тогда, когда она приходит.

Утро было ясным, но сейчас солнце скрылось. Сквозь окно, у которого стоял доктор, в комнату проникал холодный свет.

— Дождь собирается? — спросила Таппи.

— Больше похоже на туман. Островов совсем не видно. Эгг скрылся еще полчаса назад.

Таппи задумчиво смотрела на него: высокий, крепкий мужчина в видавшем виды твидовом костюме стоит у окна, словно забыв, зачем он здесь оказался. Хороший врач, такой же хороший, каким был его отец. Она помнила его еще мальчуганом в коротких штанишках, с разбитыми коленками и волосами, испачканными песком, и долго не могла привыкнуть к мысли, что именно ему должна рассказывать о своих хворях.

Она с грустью отметила седину в его волосах, на самых висках, и почувствовала себя совсем дряхлой. Это чувство было сильнее даже мысли о смерти.

— Ты седеешь, — с каким-то упреком сказала Таппи, как будто он не имел права на подобную вольность.

Он повернулся, провел рукой по волосам и печально улыбнулся.

— Знаю. Позавчера мне об этом сказал парикмахер.

— Сколько тебе лет?

— Тридцать шесть.

— Совсем мальчишка. Тебе рано седеть.

— Наверное, это ваша болезнь меня доконала.

Пуловер, который он носил под твидовым пиджаком, начал распускаться у ворота. Сердце Таппи сжалось. О нем совсем некому позаботиться. И вообще, что ему делать здесь, в этом глухом городишке? Лечить болячки местных жителей — рыбаков и фермеров? Ему бы работать в Эдинбурге или Лондоне, в солидной клинике и ездить на «бентли». Он мог бы преподавать в университете или заниматься научными исследованиями, писать статьи и книги.

Он был блестящим студентом, учился вдохновенно, строил планы на будущее, и все были уверены, что ему уготована многообещающая карьера. Но затем он встретил в Лондоне эту глупую девицу; Таппи с трудом вспомнила ее имя — Диана. Он привез ее сюда, в Тарбол, где она никому не понравилась, но все возражения только укрепляли в нем решимость жениться. Это было вполне в его характере: Хью всегда отличался ослиным упрямством, которое при встрече с препятствием только усиливалось. Его отцу следовало это знать. Старый доктор Кайл все сделал неправильно, думала Таппи, и если бы он был жив, она бы высказала ему все без обиняков.

В конце концов этот неудачный брак закончился трагедией, и когда все было кончено, Хью вернулся в Тарбол, чтобы занять место отца.

А теперь он живет один, унылый стареющий холостяк. И слишком много работает. Таппи знала, что он заботится о себе гораздо меньше, чем о своих пациентах. Знала она и то, что слишком часто он проводит вечера в местном пабе, где на ужин ему подают кусок пирога и стакан виски.

— Почему Джесси Маккинзи не починит тебе свитер? — спросила она.

— Не знаю. Я забываю попросить ее об этом.

— Тебе надо снова жениться.

Он подошел к ее кровати, явно желая сменить тему разговора. И мгновенно маленький круглый комочек шерсти в ногах Таппи превратился в старого йоркширского терьера и, приподнявшись, как кобра, над одеялом, грозно зарычал, обнажая изъеденные временем желтые клыки.

— Сасси! — прикрикнула Таппи.

— Это не была бы Сасси, если бы она не пыталась вцепиться мне в глотку каждый раз, когда я приближаюсь к вам, — невозмутимо сказал доктор. Он нагнулся и взял свой саквояж. — Мне надо идти.

— К кому ты теперь?

— К миссис Купер. А потом к Анне Стоддарт.

— А что случилось с Анной? Заболела?

— С Анной все в порядке. И даже очень. Скажу вам по секрету: она ждет ребенка.

— Анна? После стольких лет? — радостно переспросила Таппи.

— Да. Я решил, что эта новость поднимет вам настроение. Но только никому не говорите. Она хочет пока сохранить это в тайне.

— Я не обмолвлюсь ни словечком. Как она себя чувствует?

— Нормально. Ее даже не тошнит по утрам.

— Я так за нее рада. Она должна выносить этого ребенка. Присматривай за ней как следует. Да что я говорю, конечно, ты сделаешь все, что нужно. Я действительно рада.

— Хорошо. Чем еще я могу вас порадовать?

Таппи снова уставилась на дырку в свитере доктора. Ее мысли естественным образом перешли с младенцев к свадьбам и неминуемо — к ее внуку Энтони.

— Я скажу тебе, чего я хочу. Я хочу, чтобы Энтони привез сюда Розу.

— А что, он не хочет этого делать? — спросил доктор после некоторого колебания, столь короткого, что Таппи убедила себя, что ей это показалось.

Она бросила на него быстрый взгляд, но он опустил глаза, завозившись с застежкой саквояжа.

— Прошло уже четыре месяца с тех пор, как они обручились, и я хочу увидеть ее. Я не видела Розу с тех пор, как она и ее мать приезжали сюда пять лет назад и жили в доме на пляже. Я почти не помню, как она выглядит.

— Я думал, она в Америке.

— Да, она была там. Уехала туда сразу после помолвки. Но Энтони уверял, что она скоро вернется. Он обещал привезти ее в Шотландию, но почему-то не привозит. А я хочу знать, когда они поженятся и где будет свадьба. Надо многое обсудить и организовать, но стоит завести с Энтони разговор на эту тему, как он начинает плести что-то насчет дел, которые держат его в Эдинбурге, и пытается меня успокоить. Терпеть не могу, когда меня успокаивают. Меня это раздражает.

— Я поговорю об этом с Изабель, — пообещал доктор.

— Пусть она нальет тебе рюмочку шерри.

— Нет, я ведь иду к миссис Купер. — Миссис Купер заведовала местной почтой и была убежденным борцом с алкоголем. — Она и так обо мне не лучшего мнения, а уж если что-нибудь унюхает, мне не поздоровится.

— Глупая женщина, — сказала Таппи.

Они с доктором улыбнулись друг другу, и он ушел, закрыв за собой дверь. Сасси уютно свернулась клубком под боком у Таппи. Оконная рама слегка дребезжала от ветра; стекло затуманилось капельками дождя. Время близилось к обеду. Таппи легла поудобнее и, подчиняясь появившейся в последнее время привычке, погрузилась в воспоминания.

Ей семьдесят семь лет. Старость застала ее врасплох. Таппи Армстронг не чувствовала себя старой. Другие старели, но не она. Она вспомнила, какой была в старости ее бабушка. Потом мысли скользнули к Люсилле Элиот, героине романа «Трава милосердия»,[1] главе целого семейного клана.

Впрочем, Таппи никогда не нравилась Люсилла, она казалась ей властной и деспотичной. А этот снобизм в одежде, пристрастие к маленьким черным платьям! У Таппи никогда в жизни не было такого платья. Много красивых нарядов, но ни одного маленького черного платья. А вообще-то, большую часть времени она с удовольствием носила твидовые юбки и вязаные кофты с заплатками на локтях: прочную удобную одежду, в которой можно не бояться, что зацепишься за колючую ветку в саду или попадешь под дождь.

Для торжественных случаев существовало синее бархатное платье, надевая которое, сразу чувствуешь себя богатой и красивой. Особенно, если побрызгаться туалетной водой и натянуть на распухшие от артрита пальцы старинные перстни. Может быть, когда Энтони привезет Розу, устроить званый ужин? Позвать нескольких друзей… Таппи представила белоснежную скатерть, серебряные подсвечники и большой букет чайных роз.

Она всегда любила принимать гостей, и сейчас ее мысль невольно начала работать в этом направлении. Раз Энтони и Роза собираются пожениться, значит, надо составить список гостей, которые будут приглашены на свадьбу со стороны Армстронгов. Лучше сделать это заранее, а список дать Изабель. Просто на всякий случай…

От этих мыслей ей вдруг стало не по себе. Таппи притянула к себе собачку и поцеловала в лохматую макушку. Сасси лизнула ее в ответ и снова погрузилась в сон. Таппи закрыла глаза.

Спускаясь вниз, доктор Хью Кайл замедлил шаги и остановился на повороте лестницы, держась рукой за перила. Его одолевало беспокойство. Не столько из-за здоровья Таппи, сколько из-за разговора между ними. Одинокая фигура доктора с тревожно нахмуренным лицом словно застыла посреди лестницы.

В просторном холле первого этажа было пусто. Стеклянные двери в противоположном конце холла вели в сад, террасами раскинувшийся на склоне холма. Море вдали погрузилось в туман. Доктор разглядывал натертый до блеска пол, изношенные ковры, латунную вазу с георгинами на комоде, негромко тикающие высокие старинные часы. Были и другие, менее живописные свидетельства существования семьи Армстронгов: облупившийся трехколесный велосипед Джейсона, который занесли внутрь, чтобы спрятать от дождя, собачьи корзинки и миски, пара грязных резиновых сапог, брошенных у порога. Для Хью все это было родным и знакомым, поскольку он с детства часто бывал в Фернриг-хаусе. Но сейчас, казалось, весь дом замер в ожидании, что же будет с Таппи.

Никого не было видно; впрочем, в этом не было ничего удивительного. Джейсон еще в школе, миссис Уотти, вероятно, готовит на кухне обед. А Изабель — интересно, где она, где ее искать?

Едва этот вопрос возник у него в голове, как в гостиной послышались шаги и стук когтей Пламмера по паркету. В следующий момент в дверях появилась Изабель, следом за ней трусил толстый старый спаниель.

Изабель встревоженно взглянула на Хью. Некоторое время они молча смотрели друг на друга, затем Хью поспешно взял себя в руки и попытался придать лицу бодрое выражение.

— Изабель, я как раз раздумывал, где мне тебя найти.

— Как Таппи? — еле слышно спросила она.

— Не так уж плохо.

Хью начал спускаться вниз.

— Я подумала… Когда я увидела, что ты стоишь там… Я подумала…

— Извини, я просто отвлекся. Я не хотел пугать тебя.

Его слова не убедили Изабель, но она попыталась улыбнуться. Ей было пятьдесят четыре года, застенчивой домоседке, которая так и не вышла замуж и посвятила себя матери, дому, саду, подругам, собаке, племянникам, а теперь еще и маленькому внучатому племяннику, Джейсону, которого оставили здесь уехавшие за границу родители. Ее волосы, ярко-рыжие в юности, теперь приобрели песочный оттенок с проблесками седины, но прическу она ни разу не меняла, сколько Хью себя помнил. Не изменилось и выражение ее лица, до сих пор по-детски простодушное. Голубые глаза были ясными, как у младенца, и изменчивыми, как небо в ветреный день; в них, словно в зеркале, отражались все ее чувства. То они сияли радостью, то блестели от слез, которые Изабель так и не научилась сдерживать.

Сейчас эти глаза, глядящие на Хью, наполняла боль. Было ясно, что его напускная веселость совершенно не успокоила Изабель.

— Она… она умирает?

Ее губы с трудом прошептали страшное слово. Хью взял ее под руку, завел обратно в гостиную и закрыл дверь.

— Да, она может умереть. Она немолода и перенесла тяжелую болезнь. Но у нее стойкий организм. Она крепка, как старый здоровый корень. И шансы выкарабкаться довольно высоки.