«Я не Роза».

«Если бы ты была Розой, тебе не надо было бы искать работу и стоять на автобусных остановках. Ты могла бы всю жизнь ездить на такси».

«Я не Роза».

«Если бы ты была Розой, ты бы знала, как заставить Хью полюбить тебя».


Все были очень внимательны к ней. Изабель передала привет от Энтони, которому она специально позвонила в Эдинбург. Джейсон собрал для Флоры несколько растрепанный букет цветов, а Анна Стоддарт прислала темно-розовую азалию с запиской:

«Мне очень жаль, что вы заболели. Надеюсь, выздоровеете к пятнице. Мы с Брайаном шлем наилучшие пожелания.

Анна».

— Это из ардморской оранжереи, — сказала Изабель. — У них замечательная оранжерея, я просто не могу не завидовать Анне. Роза… Роза, ты опять плачешь.

— Я ничего не могу с собой поделать.

Изабель вздохнула и потянулась за бумажной салфеткой.

Сестра Маклеод пришла показать, как идет работа над ее бальным платьем.

— Видишь, я пришиваю подкладку. Она придаст юбке объем. Думаю, надо сделать поясок. Миссис Уотти нашла перламутровую пряжку, она тоже пригодится.

Таппи распорядилась, чтобы Уотти срезал свежие розы, и поставила их в вазу. Изабель принесла ее Флоре со словами:

— От одной больной — другой.

— Хью каждый день приезжает к Таппи? — спросила Флора у Изабель.

— Нет, теперь уже не каждый день. Только когда оказывается неподалеку. А почему ты спрашиваешь? — В ее голосе слышался смех. — Хочешь его увидеть?

— Нет, — сказала Флора.


Утро четверга предвещало чудесный день. Флора проснулась от яркого света. За окном светило солнце, голубело небо, а крики чаек напоминали о лете.

— Какой день! — воскликнула сестра Маклеод, зайдя, чтобы раздернуть шторы, забрать остывшие бутылки с горячей водой и перестелить постель.

— Я встану, — сказала Флора, которой наскучило лежать в постели.

— Нет, нельзя этого делать, пока доктор Кайл не разрешит.

Флора мгновенно упала духом. И зачем только сестра упомянула это имя? Несмотря на прекрасную погоду, она почувствовала себя несчастной, но это уже не имело отношения к болезни. Причиной ее унылого настроения были все те же старые проблемы, и прежде всего непростительная фраза, которую она сказала Хью. Чувство вины висело над ней, как острый меч, и Флора знала, что не избавится от него, пока не отыщет способа извиниться.

От одной мысли об этом ей сразу стало плохо, и она снова скользнула под одеяло. Сестра Маклеод бросила на нее цепкий взгляд.

— Тебе не стало хуже?

— Нет, — хмуро отозвалась Флора.

— Как насчет завтрака? Я попрошу миссис Уотти сварить тебе манную кашу.

— Если вы принесете мне манную кашу, я выброшу ее в окно, — холодно заявила Флора.

Сестра неодобрительно покачала головой и пошла на кухню сказать, что, по крайней мере, одна из ее пациенток пошла на поправку.

Изабель принесла на подносе завтрак — на всякий случай не слишком обильный: подсушенный хлеб, джем и китайский чай.

— И почта для тебя, — сказала Изабель.

Она вынула из кармана кардигана открытку и положила на поднос картинкой вверх. Флора увидела голубое небо, ярко-зеленые каштаны и силуэт Эйфелевой башни. Париж?

Озадаченная, она перевернула открытку. Адрес был написан неровными расползающимися буквами: «Мисс Розе Шустер, Фернриг-хаус, Тарбол, Арисейг, Аргайл, Шотландия». На свободном пространстве едва уместился текст, мелким почерком:

«Я обещала, что напишу. Как здорово что мы встретились. Решила задержаться здесь на пару дней по пути на Спеце. Посылаю открытку в Фернриг, потому что почти уверена, что ты там, и кто знает, может, выйдешь замуж за Энтони. Передай ему привет от меня».

Ни подписи, ни даты.

— От подруги? — спросила Изабель.

— Да. От подруги.

Хитрая сестрица. Изабель никогда не стала бы читать чужую почту, но даже если бы прочла, то все равно ничего бы не поняла. Флора швырнула открытку в корзинку для бумаг. Изабель озабоченно наблюдала за ней.

— Тебе не хуже?

— Нет, — заверила ее Флора.

Она намазала ломтик тоста джемом и жадно откусила.

Когда скромный завтрак был съеден, Изабель унесла поднос, и Флора снова осталась одна. Открытка от Розы расстроила и рассердила ее одновременно. Флора ненавидела себя. На душе было мерзко. Она вдруг поняла, что только один человек способен поднять ей настроение.

Флора встала с постели и, не дожидаясь ничьего позволения, начала одеваться. Она решила пойти и поговорить с Таппи.


Джесси Маккензи вернулась из Портри. Ее старая мать, которая слегла в постель, передумала умирать. Неожиданное выздоровление было связано не со своевременным приездом заботливой дочери, а с визитом соседки, которая, заглянув навестить больную, сообщила новость, что Кэти Мелдрум, мать косоглазого Гэри, снова ждет ребенка. Этой бесстыжей девице не было дела ни до презрительных взглядов соседей, ни до мягких увещеваний священника. И пока она нахально разгуливала с выпирающим животом, кумушки оживленно обсуждали, кто может быть отцом ребенка. Большинство склонялись к тому, что это Робби Маккрей, брат констебля, но в разговорах мелькал и матрос из Кинлохберви, который уже был женат и имел детей.

Такое нельзя было пропустить. Нечего и думать о том, чтобы умереть до того, как разрешится эта загадка. Старушка села в постели, стукнула палкой по стене и, когда дочь вошла, потребовала еды. Через два дня она встала на ноги и отправилась собирать сплетни.

Джесси решила, что можно спокойно возвращаться домой.

Ее домом была старая рыбацкая хижина на окраине Тарбола — там она жила вместе с братом, который работал грузчиком в коптильне. Каждое утро Джесси поднималась по крутой улице к дому доктора, где отвечала на телефонные звонки, записывала сообщения, болтала с проходящими торговцами, сплетничала с соседками и пила чай. В промежутках между этими разнообразными занятиями Джесси жизнерадостно топала по дому, скорее принося грязь, чем убирая ее, стирала доктору белье и готовила ужин.

Поскольку доктор был очень занят, она частенько уходила домой до его возвращения, оставляя в духовке рыбный или пастуший пирог либо две отбивные (ее кулинарное искусство не шло дальше). Иногда, вернувшись на следующее утро, Джесси находила засохшее блюдо нетронутым. Она качала головой, выбрасывала еду в мусорное ведро и жаловалась всей округе, что доктор себя нисколько не бережет.

Место экономки придавало ей определенный вес и положение в городе. «Что бы он делал без тебя?» — говорили ей люди. Джесси скромно, но гордо качала головой. «А что бы они все делали без меня?» — спрашивала она себя, отвечая на телефонные звонки и записывая сообщения. Она незаменима. Это было приятное чувство.

А потому Джесси испытала настоящий шок, когда в четверг утром, вернувшись из Портри, вошла на кухню в докторском доме. День был чудесным, солнечным, и, поднимаясь в гору, Джесси с мрачным удовольствием представляла себе, какой хаос она обнаружит. Ведь ее не было целых четыре дня, а все знают, что доктор Кайл не способен позаботиться о себе.

Вместо этого она обнаружила изумительный порядок: чистый пол, сверкающая раковина, аккуратно расставленные на полке кастрюли и ни одной грязной тарелки.

Постепенно до нее дошел смысл произошедшего. Видимо, доктор нашел кого-то на ее место. Он впустил на ее кухню другую хозяйку. Джесси торопливо начала перебирать в уме жительниц Тарбола, которые могли составить ей конкуренцию. Миссис Мердок? Мысль была просто убийственной. Если это миссис Мердок, то тогда весь город уже знает, что Джесси уволена. О ней будут судачить на каждом углу. Ей стало не по себе.

Знакомые звуки, доносящиеся сверху, заставили ее успокоиться. Доктор встал и одевался. Она слышала, как он ходит по комнате. «Он здесь, — подумала она, — и я здесь. И никуда отсюда не уйду». Главное — занять правильную позицию, решила она. Выдворить ее отсюда смогут только силой.

Джесси сняла пальто, повесила его за дверь и налила в чайник воды. Когда доктор Кайл спустился вниз, завтрак был готов. Джесси даже нашла чистую скатерть и постаралась поджарить бекон и яичницу именно так, как он любит.

Он остановился в прихожей, чтобы забрать почту, и окликнул ее:

— Джесси!

— Доброе утро, доктор! — жизнерадостно откликнулась она.

Он вошел в кухню. Было немного странно видеть его таким подтянутым и довольным собой, но, по крайней мере, он не был похож на человека, который собирается объявить своей экономке об увольнении.

— Как дела, Джесси?

— Неплохо, доктор.

— Как ваша матушка?

— Хорошо. Она чудесным образом выздоровела.

— Отлично. Я рад.

Он сел к столу и взял нож, чтобы вскрыть письмо. Оно было напечатано на машинке. Длинный белый конверт, отправленный из Глазго. Джесси успела заметить это, ставя на стол тарелку с беконом и яичницей.

Чашка с дымящимся чаем, хрустящие тосты. Очень аппетитный завтрак. Джесси остановилась в стороне, наблюдая за доктором. Он прочитал первую страницу письма и перевернул лист. Джесси заметила размашистую подпись и откашлялась, приготовившись задать трудный вопрос.

— А как вы здесь управлялись, доктор?

— Что? — переспросил он, подняв голову. Видимо, письмо было важным.

— Я спросила, как вы управлялись, пока меня не было?

Он улыбнулся. Давно она не видела его в таком хорошем настроении.

— Я тосковал по вам, Джесси, как сын тоскует по матери.

— Бросьте.

— Это правда. Здесь была настоящая помойка. — Он заметил тарелку с яичницей. — Какой завтрак!

Отложив письмо, он набросился на еду с таким аппетитом, словно все эти дни не держал и маковой росинки во рту.

— Но… — Джесси решила не отступать. — Но сейчас это совсем не похоже на помойку.

— Да, я знаю. Пришла добрая фея и все вымыла, а после этого медсестра помогала мне поддерживать порядок.

Джесси ничего не имела против медсестры. Она свой человек, работает в приемной. Почти член семьи. Не посторонняя. Но добрая фея? Если это миссис Мердок… Джесси снова стало не по себе, но она должна была выяснить.

— И кто эта добрая фея, если мне позволено узнать?

— Конечно, позволено. Это невеста Энтони Армстронга. Она гостит в Фернриге. На днях она зашла ко мне и все вымыла.

Невеста Энтони Армстронга. Джесси испытала огромное облегчение. Это не миссис Мердок. Значит, репутация Джесси не пострадала, ее положению ничто не угрожает, никто не отнимает у нее ее работу.

Ее работу. А что она тогда стоит здесь, теряет время, когда надо навести порядок во всем доме? С невиданным энтузиазмом она схватила веник, щетку, тряпку и совок и принялась за дело. К тому времени, когда доктор собрался уходить, Джесси, напевая, успела расправиться с половиной лестницы.

— Джесси, если будут звонить, скажите, что я буду в приемной к десяти. А если что-то срочное, меня можно застать в Фернриге. Хочу заехать к миссис Армстронг. — Он открыл дверь и, поколебавшись, обернулся. — И еще, Джесси, сегодня чудесное утро. Поднимите жалюзи и откройте окна.

В нормальных обстоятельствах Джесси стала бы горячо возражать против такой неразумной затеи. Но теперь только кивнула:

— Ладно.

И даже не повернулась, продолжая усердно драить ступеньки.


— Доброе утро.

Таппи еще не закончила завтрак. Она взглянула на него поверх очков, поскольку одновременно с завтраком читала почту.

— Хью!

Он вошел и закрыл за собой дверь.

— А утро действительно замечательное.

Таппи ничего не ответила. Приход Хью застал ее врасплох, с подносом на коленях и разобранной постелью. Она сняла очки и пристально посмотрела на доктора. У него был непривычно довольный вид.

— Что ты здесь делаешь в такой ранний час?

— У меня сегодня утренний прием, и я решил заскочить к вам пораньше.

— Ты приехал слишком рано, я не готова и не знаю, где сестра.

— Маклеод уже идет сюда. Она будет с минуты на минуту.

— Ты похож на кота, добравшегося до сливок.

Он, как обычно, облокотился на спинку кровати.

— Джесси Маккензи вернулась из Портри. Она поет и наводит чистоту в доме.

— Ну что ж, это похвально, но вряд ли этим можно объяснить твою благостную физиономию.

— Да, пожалуй. Я хотел с вами поговорить.

— Это что-то приятное?

— Надеюсь, да. — По своему обыкновению, он сразу перешел к делу. — Сегодня утром я получил письмо от молодого человека по имени Дэвид Стефенсон. Три года назад он окончил Эдинбургский университет и с тех пор работает в Глазго, в больнице Виктории. У него отличные рекомендации. Ему около тридцати, у него двое малышей. Его жена раньше работала медсестрой. Им надоела городская жизнь, поэтому они хотят переехать в Тарбол.