— Миссис Уотти испекла булочки.

— Отлично. И давай не будем думать о завтрашнем дне. Не будем говорить об этом.

Он потянулся к ключу зажигания, но Флора остановила его.

— Есть еще кое-что. — Она сунула руку в карман. — Вот, посмотри.

— Что это?

— Открытка.

— Какая-то измятая.

— Я сначала выбросила ее в корзину, а потом решила, что тебе стоит на нее посмотреть.

Энтони осторожно взял открытку в руки.

— Париж? — он перевернул ее, сразу узнал почерк и молча прочитал. — Дрянь!

— Хотела бы возразить, да нечего.

Энтони перечитал открытку снова, и чувство юмора взяло верх.

— Знаешь, Роза по-своему очень умная девушка. Она все подстроила, а мы, как дураки, попались в ловушку. Точнее, я. И, если посмотреть со стороны, получилась неплохая шутка. Роза тут пишет, что решила задержаться в Париже на пару дней. А может, она вообще не собиралась на остров Спеце?

— Или просто встретила в самолете другого мужчину. А может, она сейчас в Вене или в Монако. Или, например, в… Акапулько.

Энтони вернул открытку Флоре.

— Сожги ее. — Он завел машину. — С Розой покончено. Какой бы она ни была, ее больше нет.

Флора не ответила. Она знала, что Роза никуда не исчезла. И не исчезнет, пока Энтони не скажет Таппи правду.

10. ХЬЮ

Музыканты прибыли в тот момент, когда Энтони собирался подняться наверх, чтобы переодеться. Видавший виды автомобиль, за рулем которого сидел мистер Купер, муж почтмейстерши, был тесноват, и понадобилось время, чтобы члены небольшого оркестра выбрались сами и вытащили свои инструменты.

Энтони провел их в дом. Оркестр начал располагаться — мистер Купер с аккордеоном, пожилой скрипач (дальний родственник миссис Купер) и барабанщик — длинноволосый парень в высоких сапогах. Все трое были одеты в некое подобие униформы — синяя рубашка и клетчатый галстук-бабочка.

Энтони налил им по глотку виски и побежал наверх искать свою одежду. По счастью, костюм был готов и ждал его, аккуратно разложенный на кровати: башмаки, чулки, подвязки и скинду — короткий кинжал; рубашка, галстук, жилет и камзол; килт и спорран — меховая сумка с кисточками. Пряжки башмаков, серебряные пуговицы и кинжал были начищены до блеска, а на комоде лежали золотые запонки. Кто-то, скорее всего миссис Уотти, позаботился об Энтони, и он был чрезвычайно ей благодарен, потому что в такой суматохе мог что-нибудь забыть.

Через десять минут он совершенно преобразился. Вместо городского клерка к гостям спустился элегантный горец. Супруги Андерсон уже приготовились кормить и поить гостей. Мистер Андерсон в накрахмаленной белой куртке расставлял на буфетном столике блюда с копченым лососем, а миссис Андерсон, дородная дама, известная своей безупречной репутацией, стояла за стойкой бара и была занята наведением последнего глянца на бокалы, просматривая каждый на свет в поисках возможных пятен.

Взглянув на часы, Энтони решил, что времени достаточно как раз для того, чтобы налить себе стаканчик виски с содовой, а потом подняться наверх и пожелать спокойной ночи Таппи. Но в этот момент снаружи послышался шум мотора подъезжающей машины и шуршание гравия.

— Кто бы это мог быть?

— Кто бы ни был, — сказала миссис Андерсон, аккуратно складывая посудное полотенце, — но эти люди прибыли на пятнадцать минут раньше.

Энтони слегка нахмурился. Здесь, на западе Шотландии, гости никогда не приезжали на пятнадцать минут раньше, скорее уж на полтора часа позже. Он ждал, с ужасом представляя, что ему придется провести следующие полчаса в попытках поддержать светскую беседу с какой-нибудь глуховатой миссис Клануильям. Хлопнула дверца машины, прохрустели шаги по гравию, и в следующий момент в дом вошел Хью. Энтони отметил, что в смокинге он выглядит исключительно элегантно.

— Здравствуй, Энтони.

Энтони с облегчением вздохнул.

— Слава Богу, это ты. Ты рано.

— Да, я знаю. — Хью закрыл за собой дверь и прошел вперед, обводя глазами подготовленный к приему гостей холл. — Отлично. Как в старые времена.

— Да. Все трудились не покладая рук. Кстати, я как раз собирался выпить глоток виски, а потом зайти к Таппи. Но раз ты уже здесь… — Энтони налил две порции виски, разбавил водой и протянул один бокал Хью. — Будем здоровы.

Он поднял свой бокал. Однако Хью, по-видимому, был не в том настроении, чтобы пить за здоровье. Он буравил Энтони пристальным взглядом голубых глаз. Тот насторожился. Он опустил бокал, даже не пригубив виски.

— Что-то не так?

— Да, — прямо сказал Хью. — И я думаю, нам следует поговорить об этом. Можем мы пойти куда-нибудь, где нам не будут мешать?


Флора сидела за туалетным столиком в старом голубом халате, который она носила еще со школьных лет, и красила ресницы. Ее отражение, девушка, которая склонилась к ней из зеркала, казалось, не имела ничего общего с Флорой Уоринг. Искусный макияж и тщательно уложенные волосы делали ее чужой, похожей на фотографию из журнала. Даже комната, отражавшаяся в зеркале, была чужой. Отсвет электрического камина, задернутые шторы и маячащее, как привидение, платье, которое торжественно принесла сестра Маклеод и торжественно повесила на дверцу гардероба.

Она постаралась на славу, и платье ничем не напоминало ту унылую тряпку, которую миссис Уотти вынула из сундука на чердаке. Его отбелили, перешили, накрахмалили, и теперь оно ждало Флору, холодное и хрустящее, как свежевыпавший снег. Сквозь кружевные вставки проглядывала голубая подкладка, а от талии до горла тянулся длинный ряд перламутровых пуговок.

Платье тревожило и смущало Флору. Казалось, оно наблюдает за ней с молчаливым укором, как недоброжелательный зритель. Она не торопилась надевать его, но сейчас настал момент, когда медлить было уже нельзя. Флора отложила щеточку с тушью и обрызгала себя остатками духов Марсии. Неохотно сняла старый уютный халат. В зеркале перед ней была высокая стройная девушка со следами летнего загара. Белые кружевные трусики и лифчик ярко выделялись на бронзовой коже. В комнате было тепло, но Флора поежилась. Она отвернулась от зеркала, сняла платье с плечиков и осторожно надела его, вставив руки в длинные узкие рукава. Платье было неподатливым и холодным, словно сделанным из бумаги.

Флора начала застегивать крохотные пуговки, что было непросто, потому как петли склеились от крахмала. Высокий воротник оказался сущим мучением — жесткий, как картон, он врезался в шею прямо под подбородком.

Наконец все было сделано, манжеты рукавов застегнуты, талия стянута поясом с маленькой пряжкой. Флора осторожно повернулась к зеркалу, чтобы посмотреть на себя, и увидела девушку, напоминающую сахарную фигурку невесты на свадебном торте. «Я боюсь», — сказала про себя Флора, но девушка в зеркале не проявила сочувствия. Она смотрела на Флору бесстрастно и холодно. Флора вздохнула, осторожно наклонилась, чтобы выключить электрокамин, погасила свет и вышла из комнаты. Она направилась к Таппи, чтобы, как и обещала, показаться ей в бальном наряде и пожелать спокойной ночи.

Внизу играла ритмичная музыка. В доме было натоплено, пахло поленьями и хризантемами. Из кухни доносились веселые голоса, создавая атмосферу радостного ожидания, как перед Рождеством.

Дверь в спальню Таппи была приоткрыта, слышались приглушенные голоса. Флора постучала и вошла. Таппи сидела в подушках в белой ночной кофте с атласными бантами, а рядом стоял Джейсон, напоминавший ребенка со старинного портрета.

— Роза! — Таппи всплеснула руками, таким характерным для нее движением, радостным и энергичным. — Дитя мое. Иди сюда и дай мне посмотреть на тебя. Нет, пройдись по комнате, чтобы я оглядела тебя со всех сторон.

Закованная в накрахмаленные доспехи, Флора послушно подчинилась.

— Что за мастерица сестра Маклеод! Подумать только, это платье столько лет провалялось на чердаке, а выглядит так, будто его только что сшили. Подойди и поцелуй меня. Как приятно от тебя пахнет. А теперь присядь сюда, рядом со мной. Только осторожно, не помни юбку.

Флора аккуратно пристроилась на краешке кровати.

— С этим воротником я чувствую себя женщиной-жирафом, — сказала она.

— А кто такая женщина-жираф? — спросил Джейсон.

— Они живут в Бирме, — объяснила Таппи. — Им с детства надевают на шею золотые кольца, поэтому шеи у них становятся очень длинными.

— Неужели это правда твое теннисное платье, Таппи? — недоверчиво спросил Джейсон.

Он явно был смущен. Глядя на Флору во все глаза, он с трудом узнавал в ней ту девушку, которую привык видеть в джинсах и свитере.

— Да, я носила это платье, когда была девочкой, — подтвердила Таппи.

— Не представляю, как в нем можно было играть в теннис, — сказала Флора.

Таппи задумалась.

— Да, играла я не очень хорошо, — призналась она.

Они все рассмеялись. Таппи похлопала Флору по руке. Глаза старушки сияли, на щеках горел румянец, то ли от возбуждения, то ли от глотка шампанского, стоявшего на тумбочке.

— Я сидела здесь, пила шампанское, и мои ноги танцевали под одеялом — у них своя вечеринка. А потом пришел Джейсон. До чего же он похож на своего деда! Просто вылитый! Я рассказывала ему о празднике, который мы устроили, когда его деду исполнился двадцать один год: разожгли костер на холме позади дома и собрали весь окрестный народ. Жарили быка на вертеле и пили пиво из бочек. Вот это был праздник!

— Расскажи Розе о моем дедушке и его яхте.

— Розе неинтересно слушать об этом.

— Ну, почему же, мне интересно. Расскажите.

Таппи не пришлось долго упрашивать.

— Ну, хорошо. Дедушку Джейсона звали Брюс, он был ужасный сорванец! Он целыми днями носился босиком с местными ребятишками, и к концу каникул я с трудом могла заставить его надеть ботинки. У него с детства была страсть к морю. Он никогда не боялся воды и уже в пять лет хорошо плавал. А когда был чуть старше Джейсона, у него появилась первая яхта. В Ардморе работает Тамми Тодд, его отец построил для Брюса яхту. И каждый год, когда в Ардморе проводили регату, устраивались специальные детские соревнования… как их называли, Джейсон?

— Их называли «Лоскутными гонками», потому что все паруса были сшиты из лоскутков!

— Из лоскутков? — переспросила Флора.

— Паруса шили дома, из кусков ткани разного цвета, чтобы они получались яркими и веселыми. Матери юных гонщиков занимались этим месяцами, и тот, у кого были самые красивые паруса, получал специальный приз. Брюс выиграл его, когда участвовал в гонке первый раз, и я думаю, этот приз значил для него больше, чем любой другой.

— А он часто выигрывал гонки?

— О, да. Очень много разных соревнований. И не только в Ардморе. Он ходил под парусами в Клайд и участвовал в северных королевских гонках, а когда окончил школу, отправился с командой в плавание через океан, в Америку. У него всегда была яхта. Это было величайшей радостью в его жизни.

— А затем началась война, и он пошел служить во флот, — подсказал Джейсон.

— Да, он служил во флоте. Плавал на эсминце в составе атлантического конвоя. Иногда они заходили в Гэрлох или в Кайл-оф-Лохалш, тогда он приезжал на неделю домой, в отпуск, и почти все время возился со своей яхтой.

— А моя бабушка тоже служила во флоте, правда?

Таппи снисходительно улыбнулась.

— Да, это называлось вспомогательной службой. Они поженились вскоре после начала войны. У них была забавная свадьба. Ее долго откладывали, потому что Брюс был в море. Наконец он получил недельный отпуск. Они оба тогда были в Лондоне, и нам с Изабель пришлось ехать туда. Поезда были забиты солдатами, все сидели друг у друга на коленях. Было очень весело.

Тут Таппи всплеснула руками.

— Вы пришли сюда не мои байки слушать, а пожелать мне спокойной ночи и идти развлекаться. Только подумай, Джейсон, сегодня у тебя первый такой вечер. Ты будешь вспоминать всю жизнь, как был одет в дедушкин килт и бархатный камзол.

Джейсон неохотно пошел к двери.

— Ты потанцуешь со мной? — спросил он Флору. — Я знаю только два танца — «обдери иву» и «восьмерку».

— Я не знаю ни того, ни другого, но если ты меня научишь, с удовольствием потанцую с тобой.

— Попробую научить, — важно сказал Джейсон, открывая дверь. — Спокойной ночи, Таппи.

Дверь за ним закрылась. Таппи устало откинулась на подушки, но вид у нее был довольный.

— Как странно, сегодня я потеряла ощущение времени. Я слушала музыку и представляла, как все выглядит там, внизу, представляла все эти хлопоты и суматоху, и тут вдруг вошел Джейсон. В какой-то момент мне показалось, что это Брюс. Такое странное чувство. Но в то же время приятное. Этот дом, он столько всего помнит. Знаешь, Роза, я ведь прожила здесь всю жизнь. Я не говорила тебе об этом?