Джоанна Линдсей - Подари мне любовь

– Конечно, тело можно заставить склониться перед грубой силой.

– Думаешь, разум непобедим? Но как долго рассудок останется отрешенным, если тело подвергнуть пыткам или унижению, вынудить ползать или пресмыкаться?

Метко нанесенный удар, заставивший ее безоговорочно сдаться. Ползать? Унижение? Девушка вздрогнула от омерзения.

Селиг улыбнулся про себя, когда Эрика вновь повернулась к нему спиной. Ее не так-то легко победить. Да, в ней немало гордости, но нет упрямства, которое так характерно женщинам в его семье. Как он ошибался, считая, что Эрика так же сильна духом, как Кристен. Жаль. Правда, он предпочел бы увидеть ее жалкой, сломленной, стоящей перед ним на коленях, с этой роскошной гривой волос, разметавшейся по плечам и спине.

Да, волосы поистине великолепные, с огненными проблесками в золотистых прядях, невероятно густые, окутывающие ее, словно покрывалом, и сползающие на пол у самых бедер. Вчера он смотрел на них словно завороженный, особенно когда Эрика причесывалась и сияющие волны почти слепили глаза… Точно так же, как был очарован этим девственным телом, когда она, обнаженная, стояла в ванне.

Селиг невольно замер при одном воспоминании о вчерашнем. Он ошибся, предположив, что ненависть сделает его равнодушным к ее чарам. Вероятно, так оно и было бы, если… если бы Эрика не оказалась такой красавицей.

Гордо вздымавшиеся, соблазнительные полные груди с коралловыми сосками, узкая изящная талия, тонкие руки и шея, бедра, которые так и хотелось сжать, и длинные, длинные ноги…

Она была немного выше саксонских девушек, к которым так привык Селиг. Он уже успел соскучиться по женщинам, не отличавшимся такой хрупкостью, женщинам, с которыми мужчина не должен обращаться слишком бережно, рассчитывать каждое движение, бояться слишком увлечься и причинить боль.

Конечно, Эрика не такая ширококостная и мускулистая, как Кристен, однако определение «изящное» в отношении ее тела было бы неправильным. Даже лицо теперь, когда девушка успела умыться, казалось куда более прекрасным, чем помнил Селиг. Мягко изогнутые брови, высокие скулы, короткий прямой носик и полные манящие губы. Только подбородок немного нарушал общую картину идеальной красоты – сильный, квадратный, упрямо выдающийся вперед, но нежные глаза цвета небесной лазури могли заставить мужчину забыть все.

Селиг был готов противиться любому искушению. Но не был готов увидеть сладострастные глаза, сливочную кожу, блестящую от мыла и воды, и руки, так чувственно оглаживающие изгибы и впадины девичьего тела.

Ведьма! Она нарочно зажгла в нем страсть! Но даже зная это, Селиг горел невыносимой потребностью овладеть ею и такого вожделения еще в жизни не испытывал. Будь он в силах утолить жажду, не задумываясь, так бы и сделал и, понимая это, кипел от бешенства. Он ведь сказал и себе и Эрике, что никогда не прикоснется к ней с этой целью, но рассчитывал на отвращение и гнев и, конечно, не ожидал, что вместо этого поддастся желанию.

Дни проходили незаметно, перетекая один в другой без особенных событий. Для Эрики время шло быстро из-за постоянного присутствия Селига и напряжения, в котором он ее держал. Каждое утро повторялось одно и то же: приходил Ивар, отстегивал цепь от крюка, с тем чтобы вечером снова приковать Эрику к стене. Ошейник, однако, никогда не снимался, и Селиг велел обматывать цепь вокруг шеи, как ожерелье. Эрика подчинилась, чтобы не спотыкаться каждую минуту, и, к своему удивлению, не чувствовала особой тяжести.

Кристен, казалось, ненавидела эти цепи куда больше, чем она сама. Еще раза два она спорила с Селигом, требуя расковать девушку, но он был неумолим.

«Они останутся навсегда».

Этого он сестре не сказал, но Эрика не могла забыть его слова и тот ужас, который испытала, услышав их. Мать Селига тоже уговаривала сына, хотя и не так страстно, как Кристен, скорее, с легким любопытством. Но Селиг повторил ей то же самое.

Эрика не могла смириться с жестоким приговором, не сделав попытки изменить свою судьбу. Кожа на руках была постоянно стерта, а пальцы саднило от неустанных попыток каждую ночь избавиться от цепи, приковавшей ее к стене. Но стоило ранкам немного затянуться, как Эрика снова принималась за свое, хотя ничего не добилась, кроме новых царапин и синяков.

Даже облегчение, которое она испытывала, когда Ивар снимал цепь, долго не продолжалось, поскольку с ним не появлялось ощущения истинной свободы. Эда или Кристен приходили несколько раз в течение дня, чтобы отвести ее в отхожее место, но это были единственные минуты, когда ей разрешалось покидать комнату Селига… и его постоянный надзор. И не имело значения, что его мать тоже держала сына в заточении, не позволяя вставать с постели. Селиг обретет свободу, как только силы вернутся к нему. Но Эрика так и останется пленницей.

Девушка больше не расспрашивала, что с ней будет, когда Селиг поправится. С одной стороны, она радовалась нежданной отсрочке, с другой – хотела получить немного времени, чтобы оправиться от пыток, которым он ее подвергнет, до появления брата. Конечно, если Селиг удовлетворится ее терзаниями… и не пожелает, чтобы Эрика терпела бесконечную боль.

Эрику неотступно мучили тревожные мысли. Кроме того, она волновалась за Терстона и его сломанную руку, гадая, кто будет утешать и баловать малыша в ее отсутствие. Она беспокоилась, что Терджис сделает отчаянную попытку освободить ее и вместо этого сам станет узником. И самое главное, она страдала от сознания того, что может пробыть здесь долго, прежде чем Рагнар узнает о случившемся.

Несомненно, во все стороны уже мчатся гонцы, чтобы найти брата, но ведь тот собирался посетить не одно определенное поместье, чтобы найти себе жену и мужа сестре. Вероятно, он поедет и ко двору Гатрума. Но ходили слухи и о норвежцах на дальнем севере, и обитателях Мерсии, все еще сохранявших власть на востоке. Так что Рагнар может отсутствовать не один месяц.

К сожалению, каждая беседа с Селигом доставляла Эрике мало радости и обычно приводила ее либо в гнев, либо в ужас. Поэтому девушка никогда не заговаривала первой. Но временами он обращался к ней просто от скуки, и тогда Эрика видела перед собой совсем другого Селига, мужественного красавца, перед которым не могла устоять ни одна женщина.

Да, этот человек знал, как очаровать, развлечь, рассмешить. Он умел заставить женщину чувствовать себя особенной, необыкновенной. И мог вывести Эрику из равновесия одним взглядом или чувственными нотками в голосе, от которых ее сердце билось сильнее. Селиг, несомненно, обладал способностью пробуждать в женщинах сладкие мечты, и, поймав себя на том, что грезит об этом человеке, Эрика едва не закричала, представив, какое это счастье ощущать, как сильные руки обнимают ее с бесконечной нежностью, узнать вкус этих чувственных губ, ощутить страстный взгляд серебристых глаз, исполненных желания к ней и только к ней одной.

Но, к счастью, Селиг не часто бывал таким, поэтому она не могла забыть о его жестокости и бесчеловечности, которые он, казалось, оставлял исключительно для Эрики.

Прошла уже целая неделя, и Селиг начал вставать, правда, без ведома матери. И хотя он не покидал комнату, но прохаживался взад и вперед, разминая мышцы. Иногда Селиг поднимал цепь Эрики и водил ее за собой, как собаку на поводке.

– Привыкай, – только и сказал он в ответ на ее вопросительный взгляд, когда сделал это впервые.

– К чему?

Селиг промолчал, даже когда Эрика спросила снова. По-видимому, он решил не давать и ей засиживаться, и в этом он был прав. Она только и делала, что целыми днями сидела в углу, боясь встать без позволения Селига и не желая его ни о чем умолять.

Сегодня она в первый раз стояла рядом с ним, задрав голову, чтобы получше рассмотреть его лицо. Конечно, она и раньше видела Селига во весь рост, но никогда не была настолько близко. Она знала, что он высок, но не думала, что настолько, хотя и ее нельзя было назвать коротышкой, по крайней мере по сравнению с саксонскими женщинами. Только Кристен была повыше, правда, всего на несколько дюймов, однако Селиг казался настоящим великаном. И теперь, когда он постепенно поправлялся, мог выглядеть поистине устрашающим.

Но один день, которого девушка не забудет никогда, словно огненным клеймом отпечатался в ее памяти. Солнце клонилось к закату, Селиг спал, в комнате никого не было, и ни один человек, кроме нее, не заметил, когда начался его кошмар. Эрика сама почти задремала, изнемогая от духоты, и хотя окна были открыты, в комнату не проникало ни малейшего ветерка.

Болезненный стон заставил ее встрепенуться. Эрика не слышала ничего подобного с тех пор, как их путешествие на юг закончилось. Она понимала, что головные боли все еще изводят Селига, но он никогда не жаловался. И когда до нее донесся новый стон, Эрика так встревожилась, что очутилась у кровати, прежде чем успела осознать, что делает. Сообразив, где находится, девушка повернулась и поспешила в свой угол.

Да пусть Локи унесет его! Она и пальцем не пошевелит, чтобы…

Тихое бормотание остановило ее и снова вернуло к постели. Но Эрика мгновенно поняла, что он обращается не к ней, а мечется в полубреду, лихорадочно перекидывая голову на подушке из стороны в сторону, словно отрицая что-то. Девушка испуганно вскинулась, когда Селиг с силой ударил кулаком о кровать. Так он может свалиться на пол! Она решила разбудить Селига, прежде чем тот успеет повредить себе, и дело не в том, что она тревожится, и не в том, что она не может видеть ничьих страданий, даже такого жестокого человека.

Нет, просто болезнь опять уложит Селига на несколько недель, и ей придется терпеть его постоянное присутствие. Только по этой причине Эрика нагнулась над кроватью и потрясла Селига за плечо. Теперь, когда она была совсем близко, девушка смогла разобрать несколько слов:

– Не нужно… не нужно больше смеяться… прекрати… прошу…

Эрика застыла от ужаса, поняв, что он говорит о ней.

Да-да, о ней! Ведь Селиг обещал, что Эрика до конца жизни ни разу не рассмеется. Да, такова его цель – унизить ее, заставить страдать и никогда больше не узнать радости. Должно быть, Селиг во сне видел, что его намерения не удались, и поэтому так расстроился.

Первым порывом Эрики было не будить его. Но если он снова заболеет, ей это совсем не поможет. Поэтому она уже гораздо бесцеремоннее тряхнула его, и на этот раз Селиг проснулся… Глаза его открылись, большие, непонимающие, затуманенные сном.

Рука легла на ее затылок. И прежде чем Эрика успела охнуть, сильные руки притянули ее к мужской груди и губы обжег поцелуй.

Ничего подобного Эрика не испытывала и даже не мечтала испытать. Осознание чуда пронзило девушку с головы до ног. Куда делась досада? Пропала, исчезла, вытесненная новыми, не изведанными доселе ощущениями, полностью завладевшими ею. Его губы коснулись ее губ, чуть шевелясь, прижимаясь, впитывая свежесть, приоткрывая так, чтобы язык смог проскользнуть внутрь.

Влажный жар, шелковистая гладь и новый водоворот ощущений. Эрика, казалось, забыла, как дышать, она забыла также, что нужно оттолкнуть Селига, и вместо этого распласталась на его груди. Именно это, должно быть, окончательно вернуло Селига к действительности, потому что он внезапно отшвырнул Эрику, и та, от неожиданности потеряв равновесие, скатилась с постели.

Селиг сел, разъяренно глядя на ошеломленную девушку, лежащую на полу.

– Клянусь священным молотом Тора, что ты делаешь здесь?!

– Я?! – Эрика с трудом поднялась на ноги. Она была в таком негодовании, что едва могла говорить. – Я всего-навсего пыталась разбудить тебя! Ты видел дурной сон… а может, и хороший, который просто не пришелся тебе по душе.

– Не помню никакого сна. – Селиг брезгливо вытер рот, добавив к уже причиненной боли оскорбление.

Эрика не ответила, пока таким же жестом не провела рукой по губам, словно пытаясь стереть память о поцелуе. И лишь потом уничтожающе бросила:

– Очень жаль.

– Предупреждаю, девчонка…

– Можешь не трудиться, – перебила Эрика. – Виновата не я, а ты. И когда в следующий раз вздумаешь насильно поцеловать меня, знай, я пущу в ход зубы.

Кровь бросилась в лицо оцепеневшего от ярости Селига.

– Можешь быть уверена, больше такого не повторится, – надменно процедил он. – Я скорее поцелую свинячий зад.

Щеки Эрики мгновенно обрели такой же яркий цвет:

– Ты просто читаешь мои мысли.

Откинув одеяло, Селиг встал, но Эрика была слишком взбешена, чтобы отступить на этот раз. Она вызывающе подбоченилась, подбородок упрямо приподнялся. Неплохо, конечно, что на нем была набедренная повязка, как всегда с того времени, как Селиг начал ходить по комнате, но, будь он даже обнажен, Эрика все равно бы не двинулась с места.

– Что здесь происходит?

Эрике так и не удалось узнать, что будет дальше, однако, успокоившись, она поблагодарила за это богов.

Они оба мгновенно обернулись, увидев, что в дверях с отнюдь не радостным видом стоит леди Бренна.