Джоанна Линдсей - Подари мне любовь

– Вернувшийся патруль нашел его лежащим у забора. Он прятался во мраке, стараясь остаться незамеченным, и подслушивал, как стражники говорили о смене караула.

Эрика хотела что-то сказать, но вмешался пленник:

– Прежде всего, я сидел, а не лежал, и хотел, чтобы меня заметили, поскольку сомневался, что смогу сделать хотя бы один шаг.

– Но его мешок был набит только что приготовленной едой, – поспешно добавил Уолнот, – вероятно, украденной с нашей кухни. Может, он расшибся, когда карабкался через ограду, потому что ворота были заперты?

Эрика подняла брови:

– Ты считаешь, что он еще и наш грабитель?

– Или то, или другое, – настаивал Уолнот. – А может, даже беглый раб.

Девушка поняла, что Уолнот был полон решимости заполучить жертву на расправу, но что касается последнего утверждения, тут он промахнулся. Если этот человек в самом деле беглый раб, в чем Эрика сомневалась, здесь он обретет свободу. Многие искали убежища у датчан и чаще всего получали его, точно так же, как рабы датчан неизменно пытались сбежать в Уэссекс и Западную Мерсию. Что же касается воровства…

– Едой меня снабдила добрая хозяйка, и живет она к северу отсюда, – объяснил узник, с трудом выговаривая слова. – Найти ее и расспросить совсем нетрудно.

Эрика была склонна верить незнакомцу хотя бы потому, что такой красавец гигант вряд ли сумел бы проникнуть в дом незамеченным. Но вот шпионом он действительно мог оказаться, и брат Эрики не задумался бы жестоко расправиться с ним. В стране происходило множество войн и стычек, в которых смертельному риску подвергались тысячи жизней, если замыслы предводителей не держались в секрете, поэтому Рагнар, несомненно, тут же убил бы неизвестного, несмотря на то, что сейчас царил мир.

Но сегодня судьба незнакомца была в ее руках. Эрика не могла так просто оправдать и отпустить узника. Вполне законное подозрение вызывали его попытки спрятаться от стражи и подслушать чужой разговор, как, впрочем, и слишком хорошее для кельта знание датского языка. Но сейчас между их народами заключен мир, так что какое это имеет значение? И к чему ему понадобилось знать время смены караула? Для этого вполне достаточно понаблюдать за усадьбой. Эрика может позволить себе быть великодушной.

– Относительно воровства… пожалуй, стоит поверить сказанному тобой и отыскать женщину, – согласилась она. – Но по какой причине ты оказался здесь и каким образом тебя обнаружили?

Узник покачал головой, и девушка подумала, что тот откажется отвечать, но он медленно, словно во сне, произнес:

– Я искал помощи. Голова болит… меня ударили чем-то… сбросили с коня… когда на моих спутников напали грабители.

Горячее сочувствие мгновенно загорелось в душе Эрики.

– Проверьте, капитан, что у него с головой, – резко распорядилась она, с нетерпением дожидаясь, пока Уолнот выполнит приказ. Если незнакомец говорит правду, это многое объясняет: его странную слабость, растерянность… Да, но что он делает в Восточной Англии?

– Не нахожу никаких повреждений, – заметил Уолнот.

Ярость снова вытеснила беспокойство и тревогу, и Эрика обозлилась на себя за излишнюю доверчивость и поспешность, с которой попыталась оправдать этого человека. Но незнакомец закрыл огромные блестящие серые глаза, и Эрика услышала глубокий вздох.

– Твой человек лжет, – объявил он. – Только сегодня утром на затылке была огромная шишка. Она не могла исчезнуть так быстро. Пощупай сама, девчонка.

Эрика стиснула зубы. Если он еще хоть раз назовет ее девчонкой, она немедленно уйдет и предоставит его «нежным» заботам Уолнота. А уж самой прикоснуться к нему… нужно же набраться такой наглости, чтобы предложить ей подобное!

– Есть ли ушиб или нет, это все равно не объясняет, по какой причине ты оказался в Восточной Англии, – заметила Эрика и тут же объяснила вполне очевидную истину: – Лучшего шпиона для саксов, чем кельт, и не придумаешь, по крайней мере его меньше всего можно в этом заподозрить! – резонно добавила она.

– Я даже не знаю их языка!

– Или притворяешься, что не знаешь.

– Но я действительно пришел из Уэссекса.

– Вот мы и добрались до правды.

Селиг попытался вновь вглядеться в девушку, но перед глазами все поплыло, когда Уолнот нажал на все еще чувствительную шишку на голове. Почти невыносимая боль пронзила его, но он сцепил зубы, понимая, что должен вытерпеть все, чувствуя, что каким-то образом крайне важно убедить в своей правоте незнакомку с глазами цвета полуденного неба под изящно изогнутыми бровями. Неясно только, почему она так язвительно разговаривает с ним. Или просто считает лгуном?

Он и сам бы на ее месте не поверил. Кто-то привез его на север, но это означает, что со дня нападения прошло много дней… он совсем ничего не помнит… Почему так хочется дотронуться до медово-золотистых волос с прядями оттенка корицы?.. Нет, это томительная пустота в животе виновата в том, что в голову лезет всякая чушь… хотя эта девчонка действительно прелестна, и к тому же теперь необязательно присматриваться к ней, он и так достаточно ясно представляет ее в воображении. Она немного пониже Кристен и гораздо тоньше, хотя соломинкой ее тоже не назовешь. Налитые груди сами просились в руки… Шпион? Один помоги ему, ну и злую шутку сыграла с ним судьба!

Он, Селиг Благословенный, кому улыбались боги севера и кого одаривал милостями христианский Бог, великий воин, сильный, здоровый, наделенный приятной внешностью, выросший в прекрасной семье, помогавший построить собственными руками свой просторный дом, владелец корабля, удачливый торговец, состоятельный человек, привлекающий сердца всех женщин, на которых достаточно было лишь бросить взгляд… Просто немыслимо, что он очутился здесь, в темнице, совершенно больной и беспомощный. И в довершение всего женщина, да-да, именно женщина, обвиняет его в столь гнусном занятии. Шпион! Подумать только!

И это вместо того чтобы приказать немедленно освободить его, хлопотать вокруг него, ухаживать, лелеять, окружить нежной заботой! А его голова должна была, вне всякого сомнения, покоиться между ее упругих грудей. Нет… нет… не ее…

Селиг снова покачал головой, хотя жгучая боль мгновенно пронзила виски. Он никак не мог до конца осмыслить, почему получилось так, что именно эта женщина – хозяйка – имеет право судить его и обвинять, когда все, чего хотел Селиг, – это соблазнить ее, завлечь в постель, ласкать: она казалась такой хрупкой и очаровательной.

Сквозь горячечный туман до Селига донесся ее голос:

– Если ты шпион, значит, уже успел узнать, что мы живем сытно и спокойно, в крепких, хорошо защищенных домах. И неплохо бы твоему королю Алфреду знать об этом.

Колеблющаяся серая дымка немного рассеялась, но теперь в глазах двоилось, и женщин стало две.

– Вряд ли ему это интересно, – едва выговорил он. – Король обороняет свои владения и не собирается нападать.

– Мой брат просто велел бы убить тебя, но его сейчас нет, а я всегда считаю, что лишнее золото не помешает, – не обращая внимания на его слова, добавила Эрика. – Если у тебя есть хозяин или лорд, который смог бы заплатить за тебя выкуп, я пошлю к нему гонца.

– Я сам могу заплатить за собственное освобождение.

– Тогда я хочу увидеть цвет твоего золота. Или ты считаешь меня настолько глупой, что рассчитываешь уговорить отвезти тебя туда, где оно спрятано?

Селиг не хотел впутывать Кристен в эту дурацкую историю, он надеялся договориться с этой женщиной. Какое странное противоречие – полные, манящие губы и маленький упрямый подбородок… Много ли труда придется затратить, чтобы очаровать ее и уговорить выпустить отсюда?

Селиг улыбнулся девушке той белозубой улыбкой, которая завоевала так много женских сердец.

– Хочешь правду, солнышко? Я на самом деле отправился в Восточную Англию по поручению короля Алфреда. Со мной было еще пятеро, включая епископа, который должен был условиться о брачных договорах между тремя саксонскими девицами, красивыми, благородными и с богатым приданым, и теми викингами высокого происхождения, которых выберет король Гатрум. Но какие-то грабители-саксы напали на нас, когда мы еще не успели покинуть Уэссекс, и, по-видимому, убили всех, кроме меня, а я… по чести, не могу объяснить, как попал сюда. Последнее, что помню, – крики и удар, а очнулся я только сегодня утром, к северу отсюда.

Но девушка, казалось, вовсе не думала успокаиваться. Она негодующе выпрямилась: лазурно-голубые глаза метали искры.

– И я должна верить этому?! Пытаешься убедить меня в том, что ты – норвежский викинг? Викинг, выполняющий просьбу короля саксов?! Клянусь Одином…

– Клянусь Одином, что говорю правду, – перебил он, прежде чем Эрика окончательно впала в бешенство. – Да, я в дружбе с саксами, и виной тому обстоятельства – моя сестра замужем за одним из них, история запутанная, поскольку сначала она была его рабыней, а мой отец спас ее, и только потом сыграли свадьбу.

Эрика была готова завопить от злости. Узник и до этого плел явный вздор, совершенную чушь, но его последняя сказка… Где это видано, чтобы рабыни выходили замуж за собственных хозяев?! Он, очевидно, считает ее совершенной дурочкой!

Девушка, однако, ничего не высказала по поводу только что услышанного, боясь, что, если заговорит, окончательно потеряет терпение.

– Если не хочешь сказать, кто твой господин, может, лучше послать гонца к твоему королю Алфреду?

– Нет, не стоит, поскольку твоему королю, новообращенному христианину, не очень понравится, если Алфред пожалуется, что один из его посланников несправедливо обвинен и брошен в темницу.

– Несправедливо обвинен? – сухо повторила она. – И это после всей лжи, что ты тут нагородил? Если тебя некому выкупить, так и скажи.

У Селига больше не осталось сил выносить все это. Дурнота вновь подступила к горлу, а ведь на этот раз он даже не пошевелился. Кажется, лихорадка, которой Селиг так боялся, вновь вернулась. Теперь он даже не был уверен, с кем спорит сейчас и кому отвечает, просто знал, что девушка очаровательна, а он еще даже не отведал ее прелестей. С невероятным трудом сосредоточившись, Селиг пробормотал, еле ворочая языком:

– Мы с тобой не враги и никогда не сможем быть врагами. Освободи меня, девчонка. Мне нужно лечь в постель… твою, если захочешь.

Это оскорбление оказалось последней каплей, и Эрика взорвалась. Каким же наглым надо быть, чтобы так дерзко разговаривать с ней перед ее же людьми!

– Да как ты смеешь?! Может, хорошая порка научит тебя вежливости к тому времени, как я снова допрошу тебя, если, конечно, захочу сделать это еще раз, ибо скорее всего просто оставлю тебя гнить здесь до скончания века!

Девушка пошла к двери, но Селиг не заметил тени, скользнувшей следом. Все, что он увидел, – злобную ухмылку на самодовольной физиономии капитана стражи, прежде чем отдался на милость боли, и благословенная тьма вновь окутала его измученный мозг.

Эрика решительно направилась к дому, но, не пройдя и двадцати шагов, остановилась как вкопанная, когда ужас содеянного проник сквозь багровую пелену ярости, окутавшую сознание. Не знай Терджис свою хозяйку так хорошо, наверняка наткнулся бы на нее. Но викинг молча держался поодаль, ожидая, когда хозяйка изменит решение.

Девушка не была жестокой от природы. Если бы оскорбление было нанесено кому-то другому, равному ее положению и происхождению, преступника скорее всего засекли бы до смерти. Но сама Эрика всегда была готова подставить другую щеку и посчитала бы, что во всем виновата сама. Терджис иногда жалел, что хозяйка настолько мягкосердечна, но на этот раз с ней что-то стряслось. Сейчас она должна одуматься и простить беднягу.

Викинг оказался прав. Эрика была потрясена собственным поведением. Она совершенно потеряла контроль над собой. И все из-за пленника! Однако беда в том, что Эрика позволила ему довести себя до такого. Правда, до сих пор ни один человек на свете не оскорблял ее так, не обращался с ней подобным образом, как этот кельт! Он действительно заслуживал жесточайшей порки, но Эрика должна была проглотить обиду и отменить приказание, не говоря уже о том, что не следовало отдавать его в руки Уолнота.

Нужно было по крайней мере поручить сделать это кому-нибудь другому. Уолнот получает слишком большое наслаждение, причиняя боль.

Эрика обернулась, чтобы попросить Терджиса выполнить поручение, поскольку не ручалась за себя, если вновь окажется лицом к лицу с кельтом. Она совершенно теряла голову в его присутствии, мысли путались, сердце бешено колотилось, а в ее положении это недопустимо…

В этот момент из дома донесся крик, и девушка мгновенно забыла обо всем.

– Госпожа, скорее! Терстон! Он упал и, боюсь, сломал руку.

Эрика охнула от ужаса. Она нежно заботилась о двухлетнем племяннике с самого рождения и теперь, вне себя от ужаса, побелев и задыхаясь, бросилась в спальню, откуда слышались вопли малыша.

Терстон лежал на постели, и две служанки старались удержать его. Знахарка уже успела прийти и успокаивала мальчика. Но это было первое столкновение Терстона с настоящей болью, и он продолжал пронзительно кричать, держась за неестественно согнутую руку. Эрика была в панике и молила богов, чтобы его страдания перешли к ней, хотя знала, что это невозможно. Самое большее, что она могла сделать, – успокоить его страхи, и девушка поспешно подбежала к племяннику.