— Что там? — нервно спросил Антонио.

— Почерк твоего отца. Но все по-испански. — Ей в глаза бросилось знакомое слово: «Сассекс».

Антонио забрал у нее листок и, прищурившись, повернул к свету.

— Здесь говорится: Фармер, страницы 516-517. Грэнтэм, страницы 22-23. Сассекс.

Касс охватило нетерпение:

— Кажется, я только что видела эти книги. Первая — это биография Марии Тюдор. — И она принялась торопливо шарить на столе. — Какие страницы в Фармере?

— 516-517. — Антонио склонился над книгой вместе с ней.

— Здесь слишком темно. — Касс поспешила к камину, Антонио последовал за ней. — Это описание того, как Сассекс стал членом королевского совета. Ведь он до последнего скрывал, что поддерживает Марию, и встал на ее сторону перед самой коронацией. — У Касс вырвался разочарованный вздох. — Это мы и так знаем!

— А Грэнтэм? Насколько я помню, это биография Елизаветы?

— Двадцать… какая страница? — уточнила Касс, раскрывая книгу.

Антонио повторил, и Касс торопливо отыскала нужный текст.

— Ага, вот оно! Сассекса назначили в королевский совет и при Елизавете, почти сразу после ее коронации! — Она взглянула на Антонио и перевернула страницу. — Но не прошло и года, как его обвинили в измене! — Касс была ошарашена.

В комнате повисло молчание. Оно показалось таким неестественным, что Касс мигом позабыла о своих изысканиях и вздрогнула от дурного предчувствия. Первым делом она оглянулась на детей, но те спокойно спали. Угли в камине потухли и почти не давали света.

Касс машинально передала Антонио книгу. Она больше не сомневалась, что эта ночь еще грозит им новыми бедами.

И что-то страшное произойдет с минуты на минуту.

— Это имеет какое-то значение? — Она посмотрела на Антонио и тревожно оглянулась. — Или я что-то упустила? Дальше Грэнтэм говорит, что Сассексу удалось сохранить жизнь, но он лишился титула и поместья. К тому времени Изабель уже давно умерла. — Касс почему-то перешла на шепот.

— Сассекс был очень искусным политиком, — ответил Антонио, — и ему почти всегда удавалось выйти сухим из воды. Он предаст прежнего хозяина, чтобы поддержать Марию, и так же быстро становится сторонником ее сестры. Но ведь таких, как он, полно и в наше время!

— Да, пожалуй, — задумчиво произнесла Касс. — Пожалуй, вернее будет сказать, что Сассекс не служил ни одному из своих хозяев. Он служил только самому себе. — Она резко обернулась, но никого не увидела. Изабель не стояла у нее за спиной.

— Но даже для него это довольно странный шаг — выдать свою племянницу за испанца! Ты не находишь?

— Да-да, конечно. О чем, собственно, ты говорил? — И тут до Касс дошло то, что не давало ей покоя в последние минуты.

Оба застыли неподвижно, глядя друг другу в глаза, Одна-единственная свечка горела возле дивана, там, где спали дети. Касс слышала, как часто, хрипло дышит Антонио. А запах фиалок становился все гуще.

— Она здесь — Касс захотелось схватить Антонио за руку, но она словно оцепенела. Антонио медленно повернулся и осмотрел комнату.

И вдруг листок с заметками Эдуардо вспыхнул ярким пламенем. Касс с криком отшвырнула от себя обжигавшую пальцы бумагу. Антонио не растерялся и затоптал огонь.

На ковре осталось лежать несколько обугленных клочков и пепел.

Касс, не в силах двинуться с места, долго смотрела на эти клочки, прежде чем подняла испуганный взгляд на Антонио. Он был белее мела.

— Пепел, — прошептала Касс. Она оглядывалась снова и снова: Изабель могла материализоваться перед ними в любую минуту. И что тогда? Что она станет делать дальше? А вдруг дети проснутся и увидят ее? А если она набросится на них? Она только что спалила листок бумаги. На что еще она способна?

От напряженной, жуткой тишины у Касс зазвенело в ушах. А запах фиалок внезапно исчез. Касс дрожала как осиновый лист.

Антонио по-прежнему не сводил с нее широко распахнутых глаз. Новая догадка одновременно осенила их.

— Сассекс! — охнул Антонио. — Она сожгла листок с заметками про Сассекса!

— Да, она ненавидит его, — шепнула Касс. — Мы угадали.

— Он использовал ее в своих играх. — Антонио оправился настолько, что заговорил нормальным голосом. Их взгляды снова встретились.

— И она дала нам об этом знать, — завершила Касс его мысль.

Лондон. 28 июля 1554 года

Их обвенчали в Вестминстерском кафедральном соборе.

Она сидела рядом с женихом во главе огромного праздничного стола и не видела, что творится вокруг. Неужели Сассекс всего месяц назад впервые сообщил ей, что ее руки просит граф де Педраса? Изабель казалось, что с тех пор прошла целая жизнь.

Она не отвечала на улыбки и поздравления, ее не волновало то, что на отдельном помосте, над женихом и невестой, восседают королева Мария и принц-консорт, которому только предстояло стать императором.

Впрочем, даже если бы она и заметила окружавшее их великолепие, вряд ли оно восхитило бы ее. Потому что Изабель было все равно. Ее не волновало даже то, что скоро придется покинуть Англию и стать женой графа в какой-то неведомой стране.

И никакие щипки и тычки настырной Хелен не могли вывести ее из ступора.

Изабель с трудом позволила Альварадо угостить себя устрицами и вином из собственного кубка, но так и не заставила себя улыбнуться.

— Бедняжка, как она боится! — раздался чей-то шепот.

Она что, действительно боится? Но чего ей бояться? Ведь это просто сон. Этого не может случиться на самом деле!

А потом она увидела за праздничным столом Роба — рядом с леди де Уоренн.

Изабель вздрогнула, как от удара. Ее словно окатили ледяной водой. Язык защипало от терпкого кислого вина, а в уши ударил шум множества голосов. Она смотрела, не в силах отвести взгляд. Его жена была совсем молодой женщиной с темными волосами и бледной кожей. Роб сидел неестественно прямо, уставившись перед собой и не смея глянуть в сторону новобрачных.

«Что я наделала?!» — вдруг подумала Изабель.

Эти слова снова и снова проносились у нее в голове.

Они не давали ей покоя, сводили с ума…

Под столом муж прижал ногу к ее ноге, и она содрогнулась от страха. Неужели она станет женой этого человека?! Изабель едва припоминала непонятную, чуждую ей католическую церемонию. Ее охватила паника. Она вообще не помнит, что происходило с ней на протяжении этого месяца, после того как дядя представил ей де ла Барку в качестве жениха.

Изабель вдруг пристально посмотрела на человека, сидевшего рядом. Он был не намного выше ее. Очень смуглая кожа, почти черные глаза. Мрачное, неулыбчивое лицо. Сейчас оно внушало Изабель ужас.

Она впервые за этот день ощутила тяжесть роскошного подвенечного наряда из серебристой парчи, отделанной жемчугами. Но эта тяжесть не шла ни в какое сравнение с тяжестью охватившего ее отчаяния.

«Я умру! — подумалось ей. — Я умру, умру очень скоро!»

Но не так скоро, как хотелось.

Зал внезапно взорвался новыми криками, и все гости встали из-за столов. От их двусмысленных ухмылок и пожеланий у Изабель в жилах застыла кровь. Она затравленно взглянула на своего мужа. Его губы впервые за весь вечер сложились в некое подобие улыбки.

Она так и не заставила себя улыбнуться в ответ. Ведь праздничный пир закончился, и сейчас их с Альварадо отведут в спальню. По обычаю, им предстояло провести там несколько дней. Изабель словно приросла к месту, почувствовав, что на нее смотрит Роб.

Изабель ничего не смогла с собой поделать: их взгляды встретились — впервые за эти месяцы.

Казалось, он смотрит ей в самую душу. Изабель вздрогнула и отвернулась.

— Вставай, дорогая, вставай, — вполголоса повторял ее муж по-французски.

Изабель повиновалась. Перед мысленным взором возникало то лицо Роба, то массивная кровать под балдахином, О Господи! Как она заставит себя отдаться Альварадо? Как?!

А вдруг он поймет, что невеста не девственница?

Изабель вдруг вспомнила, с какой настойчивостью Хелен прятала булавку в складках ее платья. Каким-то образом компаньонка узнала правду. Изабель дрожала от страха.

А толпа с шумом вынесла их прочь из зала.

В темноте он гладил ее обнаженные бедра, грудь, живот. Изабель лежала неподвижно, ни жива ни мертва, крепко зажмурившись. Перед глазами упрямо вставало лицо Роба, их страсть, их любовь.

Он заговорил по-испански низким, осипшим от возбуждения голосом.

Изабель не понимала ни слова, она словно со стороны услышала свой сдавленный плач.

— Не надо бояться, — шептал он, навалившись сверху, Изабель застыла: он был готов к соитию, а она не в силах даже шелохнуться в ответ. Разве такое возможно? За что? За какие грехи Господь наслал на нее еще и эти муки?

Он вошел в нее — не сразу, с большим трудом. Изабель не удержалась и вскрикнула, потому что ей было больно.

Последовал новый поток испанских слов — видимо, ее пытались утешить.

Изабель напряглась всем телом. По лицу струились слезы. Слишком поздно она осознала всю глубину совершенной ошибки. Слишком поздно поняла, что по-прежнему любит другого.

— Ну прости, прости, — торопливо шепнул он, и на этот раз его настойчивые толчки увенчались успехом.

Изабель разрыдалась во весь голос.

Солнечный свет, проникавший в комнату сквозь неплотно прикрытые ставни, разбудил Изабель.

И в тот же миг в сознание ворвалась грубая, отвратительная реальность. Она стала женой графа Педрасы.

Отчаяние всколыхнулось в душе с новой силой. Изабель нерешительно приоткрыла глаза. Оказывается, вторая половина кровати была пустой. Она с облегчением зажмурилась в надежде вернуться в блаженное забытье, но сон больше не приходил.

При мысли, что им по традиции предстоит провести в этой спальне еще несколько дней, Изабель чуть не зарыдала.

Наконец она заставила себя сесть и протереть глаза. Сейчас ей ужасно не хватало преданного ласкового Зевса или хотя бы Хелен! Итак, это случилось. И Изабель остается лишь смириться со своей участью и ублажать мужа до тех пор, пока смерть не разлучит их.

Соскользнув с кровати, она уставилась на бурые пятна крови. Накануне она исколола булавкой все бедро, а супруг даже не потрудился полюбоваться доказательствами ее девственности.

Роб говорил, что женился на богатой вдове, и ей всегда казалось, что эта женщина должна быть старой и непривлекательной. Изабель было тошно вспоминать о той юной красотке, что сидела за праздничным столом.

«Перестань себя мучить!» — приказала себе Изабель. Но это было сильнее ее, и она снова и снова содрогалась от отвращения к чужаку, ставшему ее мужем — каким бы знатным и богатым он ни был, — и от ненависти к Анне де Уоренн.

Изабель накинула на голое тело пеньюар и подошла к своему сундуку. На самом его дне лежал пухлый томик стихов.

Она замерла, прижимая книгу к груди.

А потом метнулась обратно на кровать и вытащила три письма, спрятанных между страниц. Все три послания остались нераспечатанными, и все они были от Роба.

Изабель в замешательстве смотрела на нетронутые печати. После их первой встречи Роб постоянно пытался связаться с нею, а у Изабель не хватило духа вернуть письма нераспечатанными или просто швырнуть в огонь. Она хранила их до сих пор.

Вздрагивая от страха, стараясь не слушать здравый смысл, предостерегавший ее от этого безрассудного и опасного шага, она поддела ногтем печать на одном из писем.

«Моя дорогая Изабель, — говорилось в письме, — примите мои самые сердечные поздравления по случаю вашей помолвки с Альварадо де ла Барка. Уверен, что вы вполне достойны столь удачной партии. Дорогая кузина, я постоянно вспоминаю о вас и сожалею, что мы так долго пребывали в разлуке. Надеюсь, вы удостоите меня аудиенции до вашей свадьбы. Нам есть что вспомнить и о чем поговорить, не так ли?

С выражением самой преданной братской любви, ваш адмирал Роберт де Уоренн».

Изабель уставилась на письмо. Оно дрожало так, что трудно было разобрать буквы. Нет, это не письмо — это дрожала ее рука…

Что он хотел сказать этим посланием?

Изабель едва дышала. «Преданная братская любовь… удачная партия…» Он что, издевается?

«Братская любовь…» Неужели это все, что он теперь чувствует?

А вдруг он все еще любит ее? И добивался встречи, чтобы признаться в этом?

Она снова и снова перечитывала письмо, стараясь угадать, что скрывается за учтивыми, ничего не значащими строчками.

Решение пришло словно само по себе. Она во что бы то ни стало должна повидаться с Робом и выяснить, любит ли он ее по-прежнему, потому что она так и не разлюбила его.

За дверью послышалась тяжелая поступь человека, обутого в сапоги.

Изабель застыла от страха. Но уже в следующий миг письмо вместе с конвертом и двумя другими посланиями было спрятано в книгу. Изабель обнаружила, что обломки алой восковой печати все еще валяются на постели, и едва успела сесть прямо на них, когда в комнату вошел Альварадо.