Донна Флетчер - Подари мне нежность

– Мы будем ужинать вместе со всей семьей, – заявил Каван.

Чтобы все могли всласть посплетничать над ее затруднительным положением, подумала Гонора, но ограничилась послушным кивком.

– Учиться начнем с утра, после завтрака. – Подойдя к двери, Каван протянул ей руку. – И все поймут, что теперь ты под надежной защитой.

И все поймут, что муж ее отверг.

Весь ужин Гонора сидела и молчала. Адди попробовала разговорить ее, но после нескольких неудавшихся попыток просто похлопала невестку по руке и прошептала, что все будет хорошо.

Гонора ей не поверила. Как все может быть хорошо, если муж откровенно отвергает ее? Кроме того, она сильно встревожилась, не увидев отчима в большом зале. Калум был человеком хвастливым и очень гордился тем, что стал тестем будущего вождя клана. Раз его нет на ужине, значит, он уже что-то замышляет, а Калум никогда не замышлял ничего хорошего. Нужно быть настороже, потому что отчим – человек себе на уме, и уж кому-кому, но ему доверять ни в коем случае нельзя.

Обычно Гонора дожидалась, когда муж скажет, что они уходят. Но сегодня она просто не в силах была выносить косые взгляды и шепотки. Ей хотелось уйти; спрятаться, как подумают все, и упиваться жалостью к себе. На самом деле она просто хотела успокоить мысли и сердце.

Гонора осторожно притронулась к руке сидевшего рядом мужа.

– Каван…

Он обернулся, глядя не на нее, а на ее руку, лежавшую у него на локте, и только через несколько секунд поднял глаза на Гонору.

– Мне нездоровится…

– Что случилось? – обеспокоенно спросил он, взяв ее за руку.

Его темные глаза наполнились волнением, но, может быть, это просто игра пламени в очаге. Гонора посмотрела ему в глаза, но волнение никуда не делось. Более того, оно сменилось тревогой.

– Гонора? – взволнованно произнес Каван.

Она опустила голову, едва заметно качнув ею. Ну что он с ней делает? То кажется, что ему на нее вообще наплевать, а в следующий миг он выглядит так, словно до смерти тревожится за нее.

– Я позову лекаря, – сказал Каван и уже хотел встать, но Гонора остановила его, потянув за руку.

– Я просто очень хочу спать, вот и все. – Она совсем не хотела расстраивать мужа.

– Ты сегодня ужасно устала на вересковой пустоши, – озабоченно сказал Каван.

Гонора не собиралась говорить ему, что бродит по пустоши много лет и ни за что не устанет от этих прогулок. Гораздо проще оставить все как есть. Пусть думает что хочет.

Наклонившись к нему, она прошептала:

– Можно мне уйти?

И вздрогнула, увидев, что в его глазах зажглась страсть, и тут же молча отругала себя за то, что придумала такую нелепость. Однако как объяснить этот блеск, тот огонь, что вспыхнул в его темных глазах?

Каван прижался щекой к ее щеке и пробормотал ей на ухо:

– Хочешь, чтобы я отнес тебя на руках?

Его жаркое дыхание овевало шею Гоноры. Не держи она себя в руках, непременно обмякла бы, прижавшись к нему. Что же это такое? Он намекает на любовные игры или просто ведет себя, как подобает хорошему мужу? А если она согласится, не отвергнет ли он ее опять, едва они переступят порог спальни? И она опять выставит себя полной дурой?

Гонора, не в силах выдержать новое унижение, чуть слышно, хотя и с некоторым сожалением, ответила:

– Нет, я дойду сама.

Каван отодвинулся от нее, посмотрел обвиняющим взглядом и произнес:

– Как хочешь.

Гонора заколебалась, ведь хотела она вовсе не этого. Она хотела, чтобы муж предъявил свои супружеские права и скрепил их брачные обеты. Но он сам ясно дал ей понять, что не хочет ее, и сам отверг. Чего же он теперь от нее ждет?

– Передумала? – поддел ее Каван.

Его усмешка раздосадовала Гонору.

– А ты? – уколола его она, вспыхнула и вышла из зала.

Гонора думала, что Каван, рассердившись, пойдет за ней следом, но позади не было слышно его тяжелых шагов. Каван слишком крупный и плотно сбитый, чтобы она его не услышала. Хотя чуть раньше он ей сказал, что научит ходить, чтобы никто не замечал…

Эта мысль заставила Гонору замереть и прислушаться. Прошло несколько минут. Никого не услышав и не увидев, Гонора стала дальше подниматься по лестнице.

Она разделась, быстро нырнула в уютную светло-голубую ночную рубашку из мягкой шерсти и забралась под одеяло. Гонора не понимала, почему чувствует себя в постели в безопасности. Может быть, потому, что Каван ни разу не попытался лечь рядом? С того самого первого дня вот уже целый месяц он спал на полу.

Гонора пыталась понять, почему он это делает, и не хотела думать, что Каван предпочитает спать на полу только потому, что не хочет делить с ней постель. Однако в любом другом объяснении не было никакого смысла.

Она зевнула. Веки отяжелели. Гонора порадовалась, что вот-вот заснет и не будет больше размышлять и тревожиться. «Я стану свободной хотя бы ненадолго», – подумала она, уютно сворачиваясь под одеялом.

Она проснулась с ощущением, что кто-то ее разбудил. Гонора немного полежала, ожидая, что этот кто-то снова толкнет ее, но тут услышала странные звуки – то ли стон, то ли мяуканье, трудно сказать, – однако в одном она была уверена – кто-то очень страдает.

Наверняка в комнату не могло прокрасться никакое животное, а это значит…

Гонора повернулась на бок и перегнулась через край кровати. Ее муж лежал на полу перед очагом, как делал это ночь за ночью, только сегодня сон его был тревожным. Каван дергался всем телом, а странные звуки становились все громче.

Ему снится кошмар. Он сбросил с себя одеяло и весь дрожит. В комнате и в самом деле было прохладно. Гонора обратила внимание на то, что огонь в очаге почти погас. Неужели Каван забыл подбросить в него дров? Он всегда заботился о том, чтобы поддержать огонь, прежде чем уснуть. Неужели он был настолько занят своими мыслями, что не обратил на это внимания? А если да, то о чем же он думал?

Как бы Гоноре хотелось с ним поговорить! После смерти мамы у нее не осталось ни одного друга. Калум гнал прочь любого парня, проявлявшего к ней хоть какой-то интерес, и отпугивал любую девочку, желавшую подружиться с ней. И ему удалось сделать так, что Гонора осталась совершенно одна.

Как ей не хватало друга – доброго друга, надежного друга; и как чудесно было бы, если бы таким другом стал ее муж.

Его жалобный стон заставил Гонору выскочить из постели. Каван лежал с босыми ногами и голыми плечами (килт прикрывал то, что было посередине) и дрожал без остановки. Она тихонько подошла к мужу, подняла шерстяное одеяло, валявшееся скомканным у его ног, и осторожно укрыла Кавана.

Теперь его трясло не так сильно, но все-таки он дрожал. Гонора на цыпочках обошла его и подкинула в огонь пару поленьев. Когда полено громко затрещало, она быстро отскочила назад. Не хватало еще, чтобы Каван проснулся и увидел ее. Но треск его не разбудил.

Гонора отошла подальше и пригнулась – недавно муж сам учил ее поступать так в присутствии врага. Пока она не знает точно, друг он ей или враг, и не хочет, чтобы он смог дотянуться до нее, если вдруг проснется. Его ресницы трепетали, а губы подергивались, и хотя он перестал дрожать и стонать, сон все равно оставался беспокойным.

В отблесках пламени шрам на лице у Кавана казался красным и воспаленным. Гонора поежилась, представив себе, что ему пришлось пережить. Он никогда не рассказывал о том, каково ему пришлось в плену у варваров. Гонора полагала, что с отцом и братьями он подробностями поделился, хотя, вернувшись, он проводил с ними не так уж много времени. Каван сторонился людей, как и она сама.

Шрам на лице говорит о том, что его мучили, но сколько у Кавана никому не видимых шрамов, принесших гораздо больший ущерб, думала Гонора. Уж кто-кто, а она слишком хорошо знала, что такое невидимые шрамы – она страдала от них много лет.

Гонора осторожно протянула руку и ласково убрала со щеки мужа упавшую прядку волос. Если бы она могла прикоснуться к нему и облегчить его боль! Она и сама мечтала, чтобы кто-нибудь облегчил ее боль. Каван не проснулся, и Гонора осмелилась погладить его по волосам. Они оказались густыми и сильными, в точности, как ее.

Каван тяжело вздохнул, и Гонора проворно отодвинулась в тень. Она почти не дышала, чтобы муж не догадался, что она рядом. Но Каван не проснулся. Она заметила, что теперь он спит спокойно, и понадеялась, что это она помогла ему преодолеть тревогу.

Как было бы хорошо, если бы этот мужчина стал ей настоящим мужем. У них настала бы хорошая жизнь, а иначе и он, и она обречены на одиночество. Но как можно убедить его, как заставить Кавана увидеть, сколько мудрости в этом решении?

Он снова пошевелился, но не проснулся.

Гонора в одиночку боролась с тем, что считала своим неумением быть женой и женщиной, и ей не к кому было обратиться. Как ей не хватало умершей матери! Только она всегда была ее советчицей и помощницей, и только она беззаветно любила Гонору.

Адди очень добра к ней и часто пытается поговорить, но что можно обсуждать с Адди? Ведь она в первую очередь мать Кавана, и между матерью и сыном существует сильная связь, как когда-то между ее матерью и ей самой.

Гонора ласково посмотрела на Кавана, печально улыбнулась и прошептала:

– Мы можем быть счастливыми, ты и я, если только…

Каван не шелохнулся. Он ее не слышит, да она и не собиралась говорить ему это, хотя в глубине души надеялась, что ее слова когда-нибудь все-таки дойдут до него.

Гонора встала, пошевелила затекшими ногами, кинула на мужа последний взгляд и вернулась в постель. Нырнув под одеяло, она все-таки перегнулась через край кровати и еще раз посмотрела на Кавана.

Каван потянулся, подвигал плечами, выгнул спину и вдруг рывком сел. Взгляд метнулся к кровати. Точно! Она пустая. Как это Гоноре удалось выйти, что он ее даже не услышал? Каван покрутил головой и кашлянул, маскируя смешок. Он вспомнил, что собирался учить Гонору незаметным передвижениям. А ведь она, похоже, давно овладела этим искусством.

Он встал, снова потянулся, разминая затекшие конечности, и внезапно замер, глядя вниз, на валявшееся у ног скомканное одеяло. Каван силился припомнить.

Воспоминание настигло его, как сильный удар в живот. Каван даже отшатнулся. Он проснулся среди ночи, заботливо укрытый, в очаге пылал огонь… Да, и он увидел, что жена смотрит на него, перегнувшись через край кровати.

Это она укрыла его одеялом?

Каван поднял его и потер мягкую шерсть. Теперь он вспомнил, как метался во сне, как скинул одеяло, как мерз и дрожал, потому что в очаге едва тлели угли. Каван выругался. Ну как можно было забыть подкинуть поленьев в огонь? Он утопил свои горести и вожделение к жене в спиртном. Вчера вечером он предоставил ей право выбора – а она отвергла его, и это ранило сильнее, чем ему хотелось в этом признаться; сильнее, чем он готов был чувствовать. После этого он напился с отцом и братьями, поссорился с ними из-за поисков Ронана, с отвращением ушел и с трудом доковылял до спальни. Сорвав с себя рубашку и обувь, он рухнул на пол перед очагом и прикрылся одеялом.

Каван вспомнил, как метался во сне, как скинул одеяло. Вспомнил сон – нет, кошмар – о своем плене. Время, проведенное им у варваров, безжалостно преследовало его.

Так почему же он проснулся, укрытый одеялом? А жена смотрела на него с кровати, и в очаге пылал огонь? Это открытие испугало Кавана, заставило его думать, что он сошел с ума, раз верит в такое.

О нем позаботилась жена. Она укрыла его одеялом и снова разожгла огонь.

Почему?

Его никак нельзя назвать хорошим мужем, и все-таки она о нем заботится.

Почему?

Он не обращает на нее внимания, разговаривает с ней небрежно, и все-таки она ухаживает за ним.

Почему?

Она его жена, и это ее долг.

Каван покачал головой. Нельзя сказать, что он хорошо знает свою жену, но все же ему кажется, что он про Гонору кое-что понял – она заботлива, и у нее доброе сердце. Она хорошая и благородная женщина. Так почему же он отвергает ее?

Каван что-то заворчал. Это ворчание родилось глубоко у него в груди, стало подниматься наверх и вырвалось наружу разъяренным рыком. Зачем бороться с собой? Зачем отвергать жену? Зачем отказываться от хорошей жизни?

Ронан.

Он чувствует себя виноватым в том, что брата взяли в плен, и не может избавиться от этого чувства. Он был обязан защитить Ронана, обязан спасти его от варваров. Он никогда не забудет взгляда своего самого младшего брата, когда варвары поволокли его прочь.

Взгляд Ронана был исполнен безумного страха.

Каван потряс головой, прогоняя болезненные воспоминания.

Он не заслуживает жизни, тем более хорошей жизни, до тех пор, пока не найдет брата и все не исправит. Он не заслуживает Гоноры и ее доброты. А вот Гонора имеет право на защиту. И если его не окажется рядом в нужный момент, он должен сделать все возможное, чтобы она сумела позаботиться о себе сама.