И сам он должен был понять, что с Соней в этом плане ловить нечего и отвалить.

На это и был основной расчёт!

Кто ж знал, что она ошибалась. И по поводу минета.

И по поводу всего остального...

Теперь Соня, наконец, осознала - она имеет дело со взрослым, опытным и очень властным мужчиной. Который привык играть только по своим собственным правилам, порой, не поддающимся здравому смыслу. Одному дьяволу известно, что у Моронского на уме. Понять, просчитать, предугадать его не под силу ни одному человеку. Даже этим Сониным неумелым отсосом он воспользовался по собственному усмотрению. Взял всё в свои руки. Сделал  по-своему. Использовал ее же «оружие» против неё самой.

И Соня не могла не признать, что именно это в нем больше всего и привлекает. Она боялась его такого, каким он был в «Пороке». Но именно такого ЕГО она хотела больше всего.

А ещё... именно там в «Пороке», стоя перед ним на коленях, она впервые почувствовала себя по-настоящему красивой и желанной женщиной.

Глава 16

Heart like a stone

Sinking into the sea

I’m drowning for you

Are you bleeding for me

It cuts to the bone

Sinking deeper in me

I’m dying for you

Are you bleeding for me, ooh?

Cause all my thoughts turn red

I can’t get ya outta my head head head

Now all my thoughts turn blue

With every glimpse of you

Of you

Holding my breath

I just want you to see

I’m falling for you

Are you reaching for me

I’d call you my home

My stars and my sea

But Im drowning for you

Are you bleeding for me

Cause all my thoughts turn red

I can’t get ya outta my head head head

Now all my thoughts turn blue

With every glimpse of you

Lucy Daydream “Red”

Наверное, на свете не существовало ни одного человека, который мог бы внятно объяснить Моронскому, зачем он встал в пять утра после того, как рухнул на кровать, не раздеваясь, около двух ночи? Зачем он убил восемь часов на дорогу, на которой, по ходу, прикончил ещё и подвеску?

Чтобы приехать в какую-то дыру, которую даже гугл-мапс подписывает как «какая-то дыра»? Потом ещё сорок минут кружить по этой жопе, пугая бабок с бидонами вопросами про  каких-то Корнеевых? Вот зачем ему все это?

А потом увидел её впереди с авоськой и все вопросы отвалились. Идёт - выписывает своими булками. Попка, как у латиночки. Когда только такой орех отрастить успела? Ногами длинными, загорелыми сверкает. А ветер треплет подол ее белого в дурацкий горошек платья. Прямо, как она ему треплет нервы...

Волосы в косу заплела! Охуеть, кайф какой! Завалить бы ее в какой-нибудь стог, в одно движение разодрать на ней это платье и отыметь жестко.  Растянуть на члене и в длину, и в ширину, чтобы выгибалась навстречу и орала, как дикая.

Идёт, ничего вокруг не видит и не слышит, задумчивая. Наушники в ушах или настолько глубоко погружена в свои мысли?

И часто она тут так ходит, алкашам местным настроение поднимает? Им, значит, на Соню смотреть разрешается, а Моронскому - нет?

Она повернула в переулок. Макс тихо вышел из машины и пошёл за ней пешком. Крался, как тигр за беспечной козой.  А она дошла до калитки и только тогда обернулась. Глаза, как донышки двух стаканов с виски. Ротик свой сложила в немое «О», совсем некстати, напомнив Максу о том, как хорошо ему было в нем... Вздрогнула. Подорвалась и бежать. Вот, дура наивная!

Макс поймал ее возле крыльца, по пути наступив на что-то маленькое серенькое - мышь, что ли?

«А, это и есть наша подруга?» - понял он, заметив рядом невысокую девчонку в шортах и серой футболке.

Повёл Соню к выходу со двора, а она ещё дергается, вырваться пытается. Троечками своими под тонким платьем колышет, сосками острыми через ткань в Макса тычет. Дышит, будто стометровку бегала. Волосы на посмуглевший лоб налипли, щеки красные, губы влажные, глазищи горят. «Сука, уже сидела бы сейчас  сверху, сжимала бы  своей сладкой киской...»

***

Она до последней ступеньки крыльца надеялась, что это рассудок у неё помутился, а не сам Моронский приехал в такую глухомань. Потому, что это был тот редкий случай, когда Соня предпочла бы собственное безумие, нежели больного на всю голову перверта, наступающего на пятки.

- Корнеева, сделай что-нибудь! Я не хочу... - Соня тормозила по дорожке подошвами шлёпок, выскальзывая из них. Думала, что подруга догадается схватить Соню за руку и начнёт тянуть ее в обратную сторону. Так, глядишь, вдвоём его и одолели бы... а там, может и бабушка бы подоспела с вилами.

Но нет. Нелли стояла, как истукан, втянув шею в плечи и задрав голову, и, как заворожённая, смотрела на Моронского.

- Извини, Соня, он слишком красивый. Я не могу... - наконец, пролепетала она.

Идиотка!

Моронский ещё раз дернул Соню на себя и она сдалась, перестала упираться.

Мгновенно, почувствовав, что сопротивления ему больше не оказывают, Макс ослабил хватку.

- Я не хочу с тобой никуда ехать! - сообщила на всякий случай она Моронскому, вдруг, он ещё не понял...

- Сядь в машину. Поговорить надо! - он совсем отпустил ее, больше не тянул никуда, а встал перед ней, скрестив руки на груди и ждал. Взглядом впился в ее декольте.

- Поговорить можно и здесь, - робко заметила Соня, пытаясь стянуть на груди края выреза платья.

- Не заставляй меня усаживать тебя в машину силой. Сядь по-хорошему сама!

Соня выглянула за калитку. Моронский приехал сам, без водителя, но с кортежем из двух машин: Лексуса и ещё какой-то чёрной поменьше. В каждой по амбалу за рулём. Зачем? Бабушку Нелькину впечатлить?

- Поговорим. Просто поговорим. - твёрдо сказал Макс, открывая перед Соней дверь с пассажирской стороны.

Она неуверенно подошла к Гелендвагену.

А, извините, к Брабусу!

Потоптавшись ещё пару секунд, все-таки, шагнула на подножку, забираясь внутрь. Услышала, как Моронский тихо выругался, закрывая за ней дверь.

Соня вдохнула аромат салона и у неё пошла кругом голова. Кожа, мята, табак и его парфюм с нотками перца. Сердце опять понеслось галопом. Ну почему, почему даже его запах ее парализует? Не говоря уже о взгляде, которым он ее смерил, едва сев за руль. Потом втопил кнопку зажигания и ударил по газам, выбив из-под колёс облака деревенской дорожной пыли.

За окном пронеслись мимо крыши домов, затем хоз. постройки, а потом и указатель с перечёркнутым  «д. Калачи». Моронский, не сбавляя скорости, свернул куда-то на проселочную дорогу, рассекая пыль колёсами, повёл машину вдоль поля. Наконец, остановился в тени лесополосы и заглушил двигатель. Он не смотрел на Соню. Он смотрел перед собой куда-то, крепко вцепившись в руль и на скулах его ходили желваки. Потом повернул голову на Соню. Долго и тяжело облапывал взглядом ее голые ноги, отчего она машинально попыталась расправить и натянуть пониже подол платья.

- Ты почему сбежала? - раздалось слева, как гром.

Соня сильно укусила себя за нижнюю губу. Почему она сбежала? Объяснить это все равно, что пережить ту пятницу заново.

- Перестань грызть губы и отвечай! - жестко приказал Моронский и Соню зазнобило. - Я жду, Орлова! Правду!

- Правду? - переспросила нервно и тяжело сглотнула. - Стыдно... мне стыдно стало... чуть не сгорела, Моронский. Со стыда...

Последние слова обиженно выплюнула, едва сдерживая подступающие слёзы.

Повисла тяжёлая пауза. Левый висок горел под его пристальным взглядом, сдуревшее сердце отчаянно долбилось в рёбра.

- Сядь на заднее сидение - хрипло проговорил он.

- Ты сказал, что хочешь только поговорить... - Соня опять мучительно сглотнула.

Макс протянул руку, обхватил Сонин подбородок и заставил ее повернуть голову.

- Я буду говорить, ты будешь слушать! - вкрадчиво проговорил он тоном, от которого позвоночник сковало льдом.

Соня не могла заставить себя пошевелиться.

- Блять! - Моронский с силой ударил кулаками по рулю и Соня вздрогнула и снова вся сжалась, - Почему я должен все делать сам?!

Вышел из машины, подошёл к Сониной двери, открыл, сграбастал ее и стянул вниз, словно тряпочную. Затем открыл дверь сзади, и буквально втолкнул девушку в салон, смачно шлёпнув ее по заднице. Следом запрыгнул сам.

Соня в страхе вжалась в сидение, отодвинувшись от мужчины  на максимально возможное расстояние. Ягодицу жгло. А трусы уже выжимать можно было. 

«Боже, нет, пусть это не то, о чем она думает! Он же не сделает ЭТО прямо здесь. В машине. А как же слово, которое он давал? Она же должна отдаться сама?!»

В панике она наблюдала, как Моронский стягивает с себя белую футболку. Одержимый и жутко раздражённый!

Соня не могла отвести взгляда от мощной, поросшей чёрными волосками груди с бусинками смуглых сосков, от капелек пота, проступивших на коже. От сильных рук, перетянутых жгутами вен. От татуировок. От каменного пресса. От чёрной дорожки, убегающей куда-то за пояс его брюк.

Бооожеее!

- Орлова. - прорычал он сквозь сжатые зубы. - Я сейчас пиздец какой злой! Я не шучу! Поэтому, ты слушаешь молча. Я говорю! Одно твоё неосторожное движение и ты попала!

Он опустил свои лапы ей на бёдра, впился стальными пальцами, подтянул ее зад к себе ближе, отчего кожа сидения жалобно скрипнула под Соней. Развёл своими коленями ее бёдра. Платье Сонино задралось наверх, открывая Моронскому узкую белую полоску тонкого кружева стрингов.

- Я не люблю быть в долгу! - сказал он и накрыл ее рот своим.

Рука его поползла вниз, добралась до  Сониной промежности,  пальцы проворно подцепили край ее трусов и потянули вниз.

Соня протестующе дёрнулась. Но сделать больше ничего не смогла - он сжал в кулаке  свободной руки ее волосы на затылке, лишая возможности сопротивляться.

- Стыдно?! - рыкнул он ей в нижнюю губу и больно куснул.

Макс опять потянул вниз кружево. Затем резко выдернул из-под Сониной головы вторую кисть, крепко ухватился уже обеими руками за края ее трусов и рванул в стороны. Соня тихо всхлипнула.

- А сейчас? Стыдно?

Она заскулила и спрятала пылающее лицо в ладошках. Господи! Конечно стыдно! Он же видит ее ТАМ всю раскрытую, мокрую...

- Я запрещаю тебе стесняться меня! Слышишь? Не смей!

Соню скрутило первобытным ужасом, поскольку хватило и примитивных настроек разума, чтобы с предельной четкостью понять намерения этого извращенца! Она в защитном рефлексе попыталась стиснуть колени, а получилось, что обхватила его бедра, только ещё больше распаляя в нем зверя.

Моронский уже, казалось, не соображал, что делает и говорит.

- Ты думаешь, мне подачки твои нужны? - Макс оскалился где-то возле ее щеки. - Отсосала и свалила?

«Мамочка! Он смотрит прямо ТУДА!»

- Одолжение  мне сделала? Или расплатилась? - продолжал рычать Моронский отточенными движениями стягивая то, что осталось от Сониных трусов вниз. - Я со шлюхами так долго не вожусь, Соня! Не разочаровывай меня!

Моронский большим пальцем нащупал Сонин клитор, медленно провёл вверх и вниз, размазывая обильно проступившую влагу по складкам. Соня крупно задрожала и выгнулась.

- Красивая... - вдруг,  проговорил он совсем другим тоном, страстным, хриплым, - какая же красивая!

Он подхватил Соню за ягодицы, приподнял ее бёдра вверх и, прежде чем она успела осознать, что комплимент предназначался определенной ее части тела, присосался ртом к ее промежности. Горячий язык его то довольно грубо, то едва касаясь, двигался и вращался, заставляя Соню биться в исступлении. Пальцами он раздвигал ее губы, чтобы проникнуть языком глубже, потом натягивал плоть вверх, бесцеремонно вбирал пульсирующий клитор в рот, слегка посасывая и отпуская. Гладил его и пощипывал. Повторяя все снова и снова. Нырял, то и дело, языком в Соню, чертил им какие-то знаки, проходился им снизу вверх и справа налево, заставляя ее скулить и хрипеть. Но каждый раз, видя что Соню начинает скручивать судорогой, что она поджимает пальцы на ногах, резко отстранялся и легко дул ей в промежность. Давал ей немного прийти в себя и начинал свою пытку снова, с самого начала.

«Нет, это невозможно! Это нужно остановить!»

Но, когда в очередной раз он подул и отстранился, Соня не выдержала и непроизвольно ухватила его за плечи, удерживая. Поздно сообразив, что тянет его обратно, на себя...

«Боже, нет!»

«Боже, да!»

- Потерпи, сладкая, сейчас уже станет хорошо! - прохрипел он.

Моронский надавил ладонью Соне на лобок, сильно натянул вверх плоть и начал медленно и ритмично проводить языком снизу вверх, от входа во влагалище и до клитора, с каждым движением ускоряя темп.