Мери Каммингс - Подарок

— Мы сначала глазам своим не поверили — уж больно дерьмовая статейка-то была. К Марти толпой заявились, может, она что знает. Она прочитала, побелела вся и сказала, что ничему плохому про тебя в жизни не поверит. А кто из наших поверил бы? К Сэму хотели сходить, думали, он разберется, как же это вышло, что такое вранье напечатали, или, может, это все-таки не про тебя? — все ждали, когда он из Европы вернется. Так что ты у всех на слуху был, и газету все читали, только не верил никто, что ты убийца и все такое. А потом Сэм вернулся и сказал, что статья действительно про тебя и что ты еще лечишься после всего этого дела. И что факты многие точно изложены и про Вьетнам, и про работу твою, и про Колумбию, а уж они в газете вокруг этого полно всякого дерьма наплели, — он вспомнил, что стоит выбирать выражения и покосился на Карен. — Ну, мы с ребятами тоже так решили, что все ты правильно делал, так и надо было, а те, кто написали статью эту, — суки поганые. А ты говоришь, кто тебя помнит через столько лет...

Карен не все понимала из разговора, имена были ей незнакомы, но одно было ясно — те люди, которые знали Дела, не могли поверить ни во что плохое про него! Вставая, она незаметно погладила его по руке.

Поставила на огонь кофейник, достала из еще теплой печки миску с оладьями и добавила на тарелку, прислушиваясь к монологу Кэсси, вроде бы он говорил уже о другом, а на самом деле — все о том же:

— На похороны твоей матери весь город пришел. Вот про кого сказать можно было — настоящая леди! Все ее уважали, да и деда твоего в городе до сих пор старики вспоминают — завидуют. Твоя-то... Мэрион с дочкой — тоже приехали, в стороне стояли. У нас все знали, что миссис Бринк с ней двадцать лет не разговаривала, и больше к Марти обращались.

— А Марти что?

— По-прежнему такая же строгая. На них и глазом не повела.

Дел усмехнулся. Карен обрадовалась, что он уже не так напряжен и нежданные гости, кажется, не огорчили его. Заварив кофе, она поставила на стол полный кофейник и добавила на тарелку еще оладьев — благодаря рыжему мальчишке они исчезали удивительно быстро. Чуть поколебавшись, достала бутылку виски и тоже поставила на стол. Кэсси восхищенно взглянул на нее и плеснул в кофе изрядную толику, хлопнув потянувшегося было к бутылке мальчишку по руке.

Налив Делу кофе, она вернулась на свое место и снова прислонилась к нему плечом. Кэсси допил и закончил — про статью:

— А газета так у Мэгги и лежала, и все ее читали, а потом пропала куда-то — наверное, кто-нибудь на память спер. А фотографию мы увеличили, она у Мэгги до сих пор висит. Приедешь — посмотришь. Когда ты в город-то собираешься?

— Да мы думали — завтра.

— Сегодня суббота, — нерешительно начал Кэсси, — ты понимаешь... И девушку фирменным блюдом угостить бы надо!

Дел фыркнул и покрутил головой.

— А что — до сих пор?

— А как же! Традиция! И автомат тот — твой любимый — до сих пор работает! И танцуют, как и раньше.

— Уговорил! — рассмеялся Дел. Кэсси обрадованно вскочил.

— Тогда мы поедем — а ты подъезжай часикам к шести-семи — ну ты же помнишь. Поехали! — Он хлопнул по руке парня, потянувшегося к оставшейся оладье, снова стукнул Дела по плечу и вышел. В окно Карен увидела, как машина отъехала от дома — куда быстрее, чем подъезжала.

— Ну вот, началось! — сказал Дел, доедая последнюю оладью, уцелевшую от гостей и глядя им вслед.

— А кто такая Мэгги? —— это было первое, что спросила Карен. Он ухмыльнулся — в ее голосе явственно слышалась ревность.

— Кошку одну когда-то так звали. А теперь так называется ресторан в центре Роузвуда — в ее честь. Ему уже лет сто. По субботам там собирается чуть ли не полгорода — там много места, есть и бар, и площадка для танцев, и кормят хорошо. Мы туда сегодня тоже идем.

Дел пересел на стул, прислонился к стене и вытянул ноги — Карен видела, что он лихорадочно возбужден, но пытается держать себя в руках.

— Давай-ка я тебе расскажу, а то тебе не все понятно, наверное, было. Так вот... ты уже догадалась, что я отсюда, из Роузвуда. В городе моя семья считалась чем-то вроде местной аристократии — мой предок по матери приехал в эти края еще в семнадцатом веке. Ну и кроме того, я там в молодости был, так сказать, первым парнем. В футбол играл, за девушками ухлестывал, — он усмехнулся, — знаешь, в школе на выпускном балу королем выбрали. Короче, если мы сегодня не поедем, завтра, боюсь, тут будет целая делегация — Кэсси так помчался, чтобы первым всем рассказать. Конечно, весь город меня не помнит — это он уж слишком загнул — но человек двадцать-тридцать, думаю, действительно будут рады видеть. Да и молодость вспомнить всем приятно — у нас хорошая компания была.

— Ты здесь давно не был?

— Да... много лет. Ну, то есть — к матери пару раз в год приезжал, а так чтобы в город выйти, с ребятами пообщаться — все не выходило.

Дел ненадолго задумался, спросив самого себя —а почему не выходило? Очевидно, ему показалось, что Карен хочет спросить о том же самом — он вздохнул и попытался объяснить: — Моя мать с самого начала была против моего брака и не хотела меня видеть, пока я женат на Мэрион. Если бы отец был жив, может, он и сумел бы как-то повлиять на нее — но он умер через месяц после моего возвращения из Вьетнама, внезапно — ему еще и шестидесяти не было. Сначала я пытался как-то наладить отношения, приезжал сюда к ней — она сразу начинала уговаривать меня развестись, и дело обычно заканчивалось ссорой. А потом начал работать в Латинской Америке, так что мы общались, в основном, по телефону. Когда я появлялся в Штатах, то всегда заезжал к ней, но это бывало редко, раз-два в год. Она умерла, когда я... когда я там был — в Колумбии... и так и не узнала, что я жив. Я даже проводить ее не смог... потом, после больницы уже, приехал сюда — на могилу. А в город не поехал — не хотел ни с кем встречаться. Мне очень страшно было бы узнать, что люди, которых я люблю и уважаю, тоже поверили, что я маньяк и убийца.

— Они бы не поверили, — мотнула головой Карен. — Они же тебя знают!

Он внезапно нахмурился, взял ее руку и прижал к щеке, посидел так минуту, потом резко «стряхнул головой и решительно сказал:

— Моя дочь меня тоже знала. И, как видишь... Ладно... Проехали. Сегодня мы идем в ресторан — веселиться! — улыбнулся и глаза его постепенно начали приобретать нормальный цвет.

— А в чем я пойду? — спросила Карен и посмотрела на свою рубашку. Если говорить точно, это была его старая фланелевая рубашка — яркая, в красно-синюю клетку. Она ей страшно нравилась, но для ресторана явно не подходила. — Я же ничего с собой не взяла подходящего. И ты тоже.

— Я и так сойду, а тебе действительно надо что-то купить — я хочу, чтобы ты была нарядная и красивая, — Дел улыбнулся, уже вполне искренне. — Раз я там сегодня самый популярный парень, моя девушка должна быть самой лучшей — вопрос престижа!

— Ну какая же я самая красивая, — рассмеялась она, — с этими веснушками!

Он прижал ее к себе и поцеловал в переносицу. Карен притихла в его руках, легонькая и теплая, как маленький котенок — ему понравилось, и он поцеловал снова.

— Во-первых, если я сказал, что ты самая красивая, значит, так и есть — мне лучше видно. А во-вторых — не заводи ты меня, а то мне чертовски хочется перецеловать все твои веснушки и затащить тебя сейчас же в постель, — он со вздохом отпустил ее, слегка подшлепнув по заду.

Карен все-таки настояла, чтобы он надел приличную рубашку и галстук взамен выцветшей ковбойки.

— Ну а галстук-то зачем? Она страшно смутилась.

— Ты понимаешь... У тебя на шее... Ну, в общем, лучше будет с галстуком.

Когда Дел брился, он присмотрелся, обнаружил на шее красноватый след — и зажмурился, вспомнив, как получил эту отметину.

Галстук он все-таки надел, чтобы не огорчать ее.

Уже в дороге она спросила:

— А кто такой Сэм? И Марти?

— Сэм — адвокат, друг моего отца, он ведет дела моей семьи уже лет пятьдесят, пожалуй. Марти... она работала у моей матери всю жизнь — начала еще до моего рождения, я ее с детства помню.

— А что было с твоим дедом? Чему все завидуют?

Дел замялся.

— Видишь ли... Он умер в постели... не в своей... прямо на женщине — мгновенно, сердце не выдержало. Ну вот... Многие считают, что это смерть, подходящая для настоящего мужчины, — и завидуют.

На въезде в город они остановились около большого магазина — нового, с огромными зеркальными витринами. Дел ожидал увидеть здесь старый универмаг, который помнил с детства, и огорчился, не найдя его на прежнем месте. Попросил:

— Пойди и купи себе что-нибудь очень-очень красивое и нарядное, а я тебя здесь подожду, — заходить внутрь ему не хотелось.

Наверное, Карен рассчитывала, что они пойдут выбирать вместе — только так он мог истолковать ее слегка разочарованный взгляд — но спорить не стала и скрылась за вращающейся стеклянной дверью.

Дел сидел, рассеянно глядя сквозь ветровое стекло на знакомый с детства пейзаж. Кроме универмага, здесь не изменилось почти ничего — те же дома, тот же небольшой парк на противоположной стороне улицы, тот же перекресток со светофором впереди. На секунду ему показалось, что он вернулся в прошлое — ему снова пять лет, он ждет маму, а потом они пойдут к Мэгги есть мороженое.

Вспомнив, что в бардачке, кажется, были сигареты, он сунулся туда и внезапно наткнулся на какую-то коробочку. Достал, открыл — и увидел ту самую голубую жемчужину, которую купил в день их ссоры. Он начисто забыл про нее.

Карен постучала в окошко, незаметно подойдя сбоку

— Ну вот, я купила. Ничего? — и покрутилась, показываясь.

То, что она выбрала, несомненно, подходило ей как нельзя лучше. Брючный костюм — светлые брюки, по цвету похожие на ее волосы, обтягивающие сверху и расклешенные от колена и пиджак — свободный, черный, со светлой, в цвет брюк, отделкой. И блузка — с длинными рукавами и узким глубоким вырезом, из тонкого, свободно струящегося шелка, переливающаяся всеми цветами радуги пастельных тонов. Узконосые черные полусапожки на тонком высоком каблуке дополняли ансамбль.

У него возникло только одно замечание:

— А вырез... он не слишком глубокий?

Она начала убеждать его, что так сейчас носят. Дел и сам видел, что она выглядит именно так, как он хотел с самого начала — и все-таки... Это было слишком уж соблазнительно. Он махнул рукой и рассмеялся, поняв, что ему просто заранее не по себе при мысли, что на его Карен будут глазеть все, кому не лень.

Обрадовавшись, что Делу понравились ее обновки, она села в машину — и тут он протянул ей маленькую бархатную коробочку.

— Это тебе.

Карен открыла — и замерла, разглядывая подарок с неуверенной улыбкой, потом медленно погладила пальцем.

— Какая красивая... — и перевела взгляд на Дела, который тут же предложил с довольным видом:

— Надень — тебе пойдет!

Она подалась вперед, повернулась и наклонила голову.

— Помоги застегнуть, я боюсь сломать.

Взяв из ее руки цепочку, он осторожно застегнул — и, не выдержав, прижался губами к соблазнительно близкому изгибу тонкой шеи, пальцы сами скользнули в вырез блузки, погладили. Карен мурлыкнула и потерлась шеей об его лицо.

— Признайся, ты ведь и сама бы справилась с цепочкой? — спросил он, с трудом отстраняясь.

Она рассмеялась и кивнула — при каждом ее движении жемчужина то пряталась в соблазнительную ложбинку между грудей, то снова выскальзывала, светясь на нежной коже. Дел постарался взять себя в руки и тронулся с места.

Они подъехали к ресторану и остановились чуть поодаль. Вместо того, чтобы вылезти из машины, Дел кивнул на вывеску:

— Видишь, там кошка изображена и глазами подмигивает — вот в ее честь и назван ресторан. Она у первого хозяина лет двадцать пять жила.

Сейчас тут его внучка заправляет, а может, уже и правнучка.

В последний момент ему вдруг стало не по себе—и надо было собраться с духом.

— А чем так была знаменита кошка?

— Она просто... всегда была. Люди вырастали, приводили детей — она все была, сидела у стойки, обходила столики. Все к ней привыкли, и даже после ее смерти продолжали так ресторан называть. Тут и сейчас наверняка кошки есть, — он рассмеялся, — тебе понравится.

Замолчал, глядя на вывеску и не зная, что еще сказать — или, может, уже пойти?

— Ты давно не бывал в компаниях, да? — теплая маленькая ладошка легла ему на руку.

Он пожал плечами и кивнул — Карен часто угадывала малейшие оттенки его настроения. Медленно потянул ее руку к губам, потерся об нее, поцеловал — и, улыбнувшись, решительно открыл дверь.