Мери Каммингс - Подарок

— Томми, тут пришел этот... парень Карен. Из динамика донеслось:

— Заходи.

При виде Дела Томми скорчил гримасу, долженствующую выразить восхищение.

— Ну, парень, фигура у тебя — просто смерть девкам. Ты к ним в приемную-то не выходи — зажмут в уголке, не отобьешься.

Дел только махнул рукой. Он уже начал привыкать к этому своеобразному чувству юмора и к дурацкому прозвищу «парень». Кроме того, у него создалось впечатление, что Томми часто говорит свои шуточки и словечки с определенной целью. Иногда, — проверить его реакцию, иногда, — выиграть время и обдумать что-то.

— Я тут после твоего ухода подумал, покопался — чтобы было, с чего начинать — да все глухо. Отец неизвестен, мать два раза сидела за кражу, умерла, когда девочке пятнадцать лет было — пьяная под машину попала. Что ты на это скажешь? Она про семью там, про родню — говорила тебе что-нибудь?

— Ничего, — покачал головой Дел.

— Ладно. У тебя фотография ее есть? Такая, чтоб узнать можно было?

Он кивнул.

— Тогда вот что. Ты поезжай-ка к ней домой, где она жила до тебя. С управляющим поговори. По соседям пройдись, поспрашивай. Если почувствуешь, что кто-то хоть что-то знает, да говорить не хочет, дальше сам не продолжай, сразу мне звони. Кому надо — десятку сунь. Если спросят — говори что, мол, твоя девушка — ты с ней поругался, и вот помириться хочешь, — Томми ухмыльнулся, — на такие любовные истории люди хорошо клюют — я вон своим девкам сказал вкратце, так они теперь все землю будут носом рыть, — кивнул он в сторону приемной.

Дел поговорил с управляющим — тот ничего не знал. Обошел всех соседей — сначала на том же этаже, потом этажом выше и ниже. В самой квартире жил какой-то лохматый парень, который никогда не слышал о Карен. Некоторые из соседей ее еще помнили, но не видел в последнее время никто.

Когда он вернулся, Томми вопросительно взглянул на него — Дел молча покачал головой. На диване, со стаканом в руке, сидел Макдермот — тот самый полицейский, к которому он когда-то приревновал Карен.

— Мак, вот это он самый и есть. Налей ему тоже, — потом, уже Делу, — про Мака-то слышал?

— Слышал, — он одной рукой принял стакан все с тем же неизменным виски, а другую, кивнув, протянул Макдермоту.

— Бринк. Можно просто Дел, — усмехнулся, — только хоть ты не зови меня «парень».

— Макдермот — а лучше просто Мак, — полицейский пожал руку и окинул Дела изучающим взглядом.

— Слышь, парень, Мак тут дельную мысль кинул — садись, послушай.

Дел занял кресло напротив Томми, которое уже привык считать своим, а Макдермот вернулся на диван и спросил:

— Кошку свою она, конечно, с собой забрала?

Дел кивнул.

— Она специально не готовилась, чтобы уйти — внезапно сорвалась, — продолжил Мак. — Значит, жилья у нее подготовленного нет. Вот я и думаю, а что если она кошку-то в пансион пристроила, как когда в больнице лежала? Ну, на время, пока определится с жильем. Об этой заразе она всегда заботится больше, чем о себе самой.

Томми неожиданно хохотнул. Мак свирепо взглянул на него и объяснил:

— Я эту кошку тогда в пансион отвозил. Так я ее целый час по квартире ловил, чтобы в клетку запихнуть — она там все перевернула, орала и царапалась, как ненормальная.

— Разучился аресты производить? — съехидничал Томми.

Мак отмахнулся и подытожил:

— В общем, нужно бы пансионы проверить и ветеринарные клиники. Такие, знаешь, не очень дорогие — и не очень дешевые.

Дел подумал, что в этом что-то есть и вопросительно взглянул на Томми.

— Завтра с утра поедешь по пансионам, — кивнул тот, — а сейчас давай вместе подумаем, куда она пойти могла. Родные, друзья, знакомые — все, что знаешь о ней, попытайся вспомнить. Мы с Маком уже часа полтора сидим, голову себе ломаем — да пока ничего путного не надумали.

Выяснилось, что о Карен никто не знал практически ничего. Она никогда не упоминала ни о детстве, ни о родных, ни о друзьях. Только Дел кое-что вспомнил — да и то совсем мелочь.

— Полгода назад, когда мы у «Азалии» встретились, там на улице девушка одна была... проститутка. Карен ее знала — сказала, что они вместе квартиру снимали, когда она только в Нью-Йорк приехала. А потом та колоться начала — и Карен себе другое жилье нашла, вот там, где я сегодня был.

— Как, говоришь, девушку-то звали?

— Мэдди.

— Да, негусто. Но попробуем и из этого что-нибудь выжать.

После ухода Мака Томми выпроводил и Дела.

— Ты, парень, поезжай домой, отдохни часок-другой — и приезжай вечером попозже, часам к двенадцати. Мне тут подумать надо.

Дома было по-прежнему темно и холодно. Казалось, за эти сутки квартира пропиталась нежилым духом и выглядела чужой и неуютной.

Дел со вздохом открыл холодильник, взял холодный пирожок — их все еще оставалась полная тарелка — проглотил его, почти не жуя, и вышел из квартиры. Ему было неприятно оставаться в этом подобии склепа.

Он прекрасно понимал, что шансов случайно встретить Карен в таком огромном городе у него нет, и все-таки весь вечер ездил по темным улицам, вглядываясь в лица проходящих девушек, — даже подъехал к бару Рики.

Моросил дождь, как в ночь их встречи, и было так же сыро и холодно.

На этот раз дверь была не заперта и стоило ему войти в приемную, как из кабинета донеслось:

— Запри дверь и проходи сюда.

Томми по-прежнему сидел за столом, — казалось, с утра он не вставал с места.

— Сделай-ка нам кофе, парень — разговор долгий будет, похоже. Там, в приемной, найди.

Дел нашел кофеварку — оказывается, неприметная дверь в приемной вела в небольшую кухоньку, к которой примыкали туалет и душевая. Заварил кофе, принес в кабинет и поставил на стол. Томми отхлебнул и одобрительно кивнул. Выглядел он устало — впервые Дел увидел на оплывшем лице признаки утомления — да и говорил без своих обычных шуточек.

— Садись, и давай-ка с тобой еще о девочке поговорим. Я тебе сейчас свои мысли изложу, а ты подумай, может, чего вспомнишь по делу, — он постучал пальцем по паре листков бумаги с печатным текстом, лежащих перед ним на столе. — Вот тут написано — отца не было, мать — воровка и пьяница — сидела, а девчонка пока по приютам болталась — родни-то нет. Я таких знаю — если до ее возраста доживают, то оторвы полные, клейма ставить негде. Это если доживают... многие уже лет с тринадцати-четырнадцати на игле, а к двадцати на них смотреть страшно. Даже если в нормальную жизнь выбиваются — а таких единицы — то все равно злоба какая-то в них на всю жизнь сидит. Вот и прикинь — похоже это на нее? Дел покачал головой.

— И еще одно, — вздохнув, продолжил Томми, — вроде чепуха на первый взгляд, только готовит она больно хорошо.Торты у нее прямо как в ресторане, да и остальное тоже. Она часто мне из дома чего-то таскала, еще до тебя. Так вот — не могла онa от такой матери этому научиться, а тем более — в приюте. Кто-то ее растил и учил — не колотушками, не формально — а с любовью, понимаешь? — Он хлопнул рукой по столу. — Кто-то ей внушил, что наркотики — бяка, что спиртное — плохо. И это в ней накрепко сидит! Ведь она же ни к тому, ни к другому близко не подходит — такой, понимаешь, хороший домашний ребенок. И это с ее-то мамашей — и после четырех лет на улице! Что-то тут не вяжется — вот ты мне и скажи — ты знаешь что-нибудь?

— Она как-то раз про деда своего говорила — что любила его очень. Сказала, что если бы он не умер, когда ей лет одиннадцать было, с ней все было бы иначе.

Все это было правдой — но Дел понимал, что Томми спрашивает не об этом. Тот вздохнул и тихо сказал:

— Ох, парень, темнишь ты что-то. Я это еще со вчера вижу, потому тебя сейчас и позвал, когда никого нет. Давай-ка, выкладывай все, что знаешь.

Дел помолчал, глядя в пустую чашку, потом достал письмо и протянул Томми.

— Это она мне оставила.

Томми взял листок, развернул и начал читать. Прочитал до конца, потом еще раз, положил на стол и прикрыл ладонью.

— Так вот оно что... А я-то все понять не мог, уж больно это на нее непохоже, чтобы взять вдруг и уйти, слова не сказав. Значит, не бабья глупость это была. Теперь-то ясно, что она думала, — если ее, когда она с тобой будет, арестуют — то и тебя замажет. Вот и решила поберечь тебя.

— Как-то все поверить трудно, чтобы она могла кого-то убить, да еще нарочно. Думаешь, правду написала, а не просто, чтобы не искал?

Томми вздохнул.

— Нет, врать бы она тебе не стала, тем более в таком деле. Да и понятно многое становится. А могла-не могла... почти каждый может, если припрет.И мне приходилось, и тебе. Верно?

— Верно. Но я-то мужчина, а она...

— А что она? Такой же человек, как все, а может, и посильнее. Под топором ходить столько лет, — это не всякий мужик смог бы. Ну да ладно, чего об этом сейчас говорить. Что делать-то будем?

— Искать, — пожал плечами Дел, — об остальном потом подумать можно, сейчас главное — найти. Я все время боюсь, что ее обидит кто-нибудь, пока меня рядом нет.

— Да, парень... Она говорила, что ты жениться на ней хотел — так, что ли?

— Я и сейчас хочу. Только раньше давить на нее не мог, считал, что права на это не имею — все-таки я ее вдвое старше. А теперь... теперь мне ее из этой беды выручать надо, и если она за меня замуж выйдет, это легче сделать будет.

— А ты ей хоть раз сказал, что любишь ее?

Дел проглотил тугой комок, возникший в горле, и покачал головой:

— Нет... ни разу — мне казалось, это и так... само собой разумеется.

— Тебе-то это ясно было. А ей, выходит, не очень. — Томми подтолкнул к нему листок, который продолжал прикрывать ладонью. — А письмо это — сожги. Сейчас сожги.

— Зачем?

— Это ведь документированное признание, так в суде подобные письма называют. Сожги! — Он достал из стола пепельницу и спички.

Дел секунду колебался, потом взял письмо и оторвал от него конец — всего две строчки: «Я люблю тебя. Карен.» Аккуратно сложил, сунул в нагрудный карман, еще раз пробежал глазами письмо и зажег спичку.

Когда догорели последние искорки, он отвел глава от кучки пепла и посмотрел на Томми. Тот кивнул:

— Ну вот и умница. А теперь сделай-ка нам еще кофе, уж больно у тебя кофе вкусный, даже девки мои так не умеют.

Дел послушно заварил кофе. Он заметил, что в эту ночь Томми даже не вспоминает о виски, да и выглядит непривычно усталым.

— Ладно, садись и давай, вспоминай, что она еще про себя говорила. Все, любую мелочь, даже если тебе пустяком покажется — может, я из этого что-то и нарою. — Томми достал из ящика шоколадку и кинул через стол. — И съешь — сладкое для мозгов полезно.

Вспоминались какие-то глупые детские мелочи: в пять лет Карен впервые потрогала живую лошадь — та была потная и мокрая, и ей это показалось очень странным и еще у нее была кукла - кот, который мяукал, если его перевернуть.

Она редко говорила о себе — предпочитала слушать то, что рассказывал он. А теперь получается, что он ничего о ней не знает.

— Ну, вспомнил что-нибудь? Дел покачал головой.

— Как думаешь, откуда она? Действительно из Чикаго?

— Нет. Она говорила, что оказалась в Чикаго, когда ей еще восемнадцати не было — без денег и документов. Спала в парке, потом в кафе устроилась — там хозяин к ней... в общем, потом ее с сутенером одна познакомила.

— Уже получше. Видишь, что-то любой человек помнит — мелочи, а из них можно картинку сложить. Только, слушай, я же тебе не барышня из колледжа — вещи-то можно при мне своими именами называть. Что там у нее с хозяином кафе было?

— Она сказала, что ей приходилось его обслуживать, за ночлег, — это ее слова. А потом ей объяснили, что за те же самые услуги можно получать больше — и не мыть при этом посуду. Доволен? Или еще какие подробности надо?

— Доволен. Если ты все точно сказал. И не кипятись, парень, — мне эти подробности нужны не для того, чтобы ночью в постели посмаковать.

Томми посидел еще пару минут, обдумывая что-то, потом кивнул.

— Из того, что ты рассказал, три вещи ясно: во-первых, она не из Чикаго; во-вторых, не из уличных — там девчонке уже лет в двенадцать, а то и раньше, не надо объяснять, как и где по-быстрому деньгу слупить — да и сколько взять. И третье — когда она убила, то, похоже, еще несовершеннолетней была — восемнадцати ей не было. А это уже полегче. И еще одно ясно — что искать ее там, где она до Чикаго жила, смысла нет. Если она оттуда так сорвалась — без денег и документов — значит, там это все и случилось. Видишь, как полезно поговорить? — он тяжело вздохнул. — Тащи виски.