– Надин, – предупреждающе прервала ее Тильда.

– Ладно. – Надин обреченно скрестила руки. – Миссис Льюис объяснила, что ей нужны картины, которые выглядят так, словно их нарисовал ребенок, и стала толковать о звездах и небесах в клеточку, а тут как раз сидел Итан, и он сказал: «Похоже на ту, что мы видели в твоем подвале», и она отказалась уйти, пока мы ей не покажем.

– То есть это Итан сказал, – подчеркнула Тильда.

– Может, и я… – Надин упорно разглядывала потолок. – Спроси у Итана.

– Можно подумать, Итан не пойдет на костер ради тебя, – заметила Тильда. – Итак, вы пошли и принесли картину…

– И она предложила за нее сто долларов, а я отказалась, – перебила Надин с добродетельным видом.

– И все же картины здесь нет.

– Она все набавляла, а я отказывалась, но когда дошло до тысячи, все же сдалась. Кто-нибудь объяснит мне, что тут плохого?

– Нет. – Гвен устало опустилась на диван рядом с внучкой. Сейчас она казалась ее постаревшей копией. Именно так Надин будет выглядеть через сорок лет: светлоглазая, седеющая и бесшабашная.

– Где твоя мама? – спросила Тильда у племянницы и, не дожидаясь ответа, повернулась к Гвен: – Почему Ив не присматривает за галереей?

– Она на собрании учителей. Летняя школа. Ее снова попросили помочь. Послушай, эта особа Льюис не собирается возвращать картину. И чем больше шума мы поднимем, тем больше подозрений навлечем на себя.

– Подозрений? В чем? Ну почему мне никогда ничего не говорят? – возмутилась Надин. Нагнувшись, она ловко подхватила Спота с выцветшего восточного ковра, и тот снова затрясся. – Если не говорите всей правды, нечего обвинять меня в том, что я не так делаю! – вызывающе объявила она, выпятив подбородок и прижимая к себе несчастного пса.

«А ведь девочка права», – подумала Тильда. Она выдвинула из-за письменного стола древнее кресло, повернула его к Надин и уселась, морщась от жалобного визга пружин. – Ладно, слушай.

– Нет! – ахнула Гвен. – Ей всего шестнадцать.

– Да? А сколько было мне? Я знала обо всем, сколько себя помню.

– Хелло! – помахала рукой Надин. – Это я! Не забыли про меня? Что именно ты знала?

– Помнишь, какой успех имела галерея, когда всем заправлял дедушка? – спросила у нее Тильда.

– Нет. Я была ребенком, когда он умер. И тогда меня никакие галереи не интересовали.

Надин на мгновение расслабилась, и Спот, тут же воспользовавшись этим, ловко вывернулся, плюхнулся на ковер, но сразу вскочил и положил передние лапы на колени Тильде.

– Так вот, одной из причин нашей популярности было то, что дедушка иногда продавал подделки, – решительно выдала Тильда.

Надин ойкнула.

– Прекрасно, – пробормотала Гвен, стискивая руки. – Чем больше людей будут знать об этом, тем лучше.

– Я никому не скажу, – поклялась Надин.

– Некоторые картины из тех, что были подлинниками, написал художник по имени Гомер Ходж, – продолжала Тильда, – и дедушка вполне законным путем заработал на нем кучу денег. Но потом они с Гомером поссорились, и тот перестал присылать картины; и тогда твоего дедушку осенила блестящая идея изобрести для Гомера дочь по имени Скарлет. Всего он продал пять картин, повсюду хвастаясь, что заполучил настоящий талант, и особенно напирая на то, что фамилия художницы – Ходж.

Гвен бессильно откинулась на спинку дивана и смотрела в потолок, покачивая головой.

– Изобрел дочь? – оживилась Надин. – Вот здорово!

– Не очень. – Тильда подняла Спота, нуждаясь хоть в какой-то поддержке перед изложением следующей, самой неприятной части рассказа. Песик вздохнул и свернулся клубочком у нее на коленях. – Картина, которую ты продала, была первой Скарлет. Фальшивка, нарисованная никогда не существовавшей художницей. А это уже мошенничество, за которое можно угодить в тюрьму. И люди обязательно это узнают, потому что Гомер жил на ферме в южном Огайо, а на проданной тобой картине изображен наш дом.

– То-то она мне показалась знакомой, – пробормотала Надин.

– Так вот, как только они все узнают, обязательно вернутся в галерею и начнут задавать вопросы. – Тильда ощутила, как внутренности снова скрутило узлом. – А еще могут присмотреться к картинам, которые им продал дедушка за тысячи долларов, и обнаружить, что многие из них – подделки. Покупатели потребуют назад деньги, а у нас их нет. За это мы тоже можем попасть в тюрьму и уж в любом случае потеряем галерею и этот дом, то есть всей семьей окажемся на улице.

– Погодите, – проговорила Надин, встрепенувшись, похоже, ничуть не смущенная теми открытиями, что ее дед был жуликом, и что сама она вскоре будет жить в сточной канаве. – Я не знала, что это подделка. Единственный, кому это было известно – дед. Но он мертв. Значит, все можно свалить на него.

– Последние пять лет я только на это и надеялась, – вставила Гвен, по-прежнему глядя в потолок.

– Неплохой план, но он не сработает, – сообщила Тильда, которой становилось все хуже. – Галерея как бизнес все еще функционирует. И есть еще один человек, который наверняка обо всем знал и может за это получить тюремный срок. Тот, кто все это нарисовал.

– Правда. – Надин заметно присмирела. – А кто их нарисовал?

– Я, кто же еще, – вздохнула Тильда, снова вынимая ингалятор.

* * *

Всего четыре дня ушло у Дэви Демпси на то, чтобы проследить маршрут бывшего финансового консультанта от Майами в штате Флорида до Колумбуса в Огайо. И вот теперь, стоя в дверях маленькой закусочной, он спокойно наблюдал, как его добыча берет стакан для воды, внимательно рассматривает и в который раз вытирает край салфеткой. Рональд Эббот, по прозвищу Кролик, был рожден, чтобы стать идеальной мишенью для кого угодно: бледный, почти без подбородка, он так уверен в своем превосходстве во всем, что касается денег, искусства и жизни в целом, что надуть его легче легкого. Поэтому Дэви считал вдвойне непростительным, что этот слизняк спер все его денежки.

Дэви пересек зал, скользнул в кабинку, и Рональд, поднявший глаза на полуглотке, задохнулся и втянул в себя воду одним испуганным вдохом.

– Привет, Кролик, – начал Дэви, наслаждаясь ситуацией. – Где мои три миллиона долларов?

Рональд продолжал захлебываться водой из-под крана, чувством вины и ужасом.

– Знаешь, преступная жизнь, она не для всех, – заметил Дэви, беря с подноса Рональда ломтик жареной картошки. – Для этого нужно любить риск. А ведь ты рисковать не любишь, верно, Кролик?

Рональду наконец удалось глотнуть немного воздуха.

– Ты сам во всем виноват.

– Потому что доверял тебе? – кивнул Дэви, продолжая пережевывать картошку. – Неплохая мысль. Больше не буду. Но мне нужны мои денежки. Все три миллиона. До последнего цента.

Он взял еще один ломтик картошки. Закусочная была так себе, но повар явно умел готовить картофель.

– Это не твои деньги! Ты их украл, – прошипел Рональд, боязливо осматриваясь. – Где Саймон? Он тоже здесь?

– Саймон в Майами. Я изобью тебя собственноручно. И ты знаешь, что деньги мои, ты видел, как я покупал те же акции, что и ты…

– Но начальный миллион не был твоим, – перебил Рональд, и Дэви замер, пораженный, как громом, воспоминанием о встрече трехлетней давности с прекрасной разъяренной блондинкой.

– Клеа. – Дэви покачал головой. – Хорошо провел время, Кролик?

– Видишь, ты даже не отрицаешь! – негодующе отбивался Рональд. – Украл наследство бедной женщины, завещанное ей отцом…

Дэви вздохнул и потянулся за солонкой. Если Кролик попал в орбиту притяжения Клеа, дело плохо. Бедняга накален так, что охладить его будет нелегко.

– Эта женщина не бедна. Просто невероятно жадна. Она унаследовала кучу денег от первого мужа и, как я слышал, окрутила какого-то богатенького старичка на Багамах.

– Ты украл ее деньги, – твердил Рональд как заведенный. – Она – невинная жертва.

Дэви пододвинул к себе тарелку Рональда и потянулся за кетчупом.

– Кролик, я все понимаю. В постели ей нет равных, но даже ты не можешь верить этому вздору.

Рональд гордо выпрямился:

– Ты говоришь о женщине, которую я люблю!

– Клеа – не та женщина, которую ты любишь, она вообще не из тех, кого можно любить, – мрачно заверил Дэви. – Ты просто вбил себе в голову, что любишь ее, но потом непременно окажется, что пользуешься ее услугами лишь до тех пор, пока на сцене не появится кошелек потолще, с возможностью перекупить ее за сумму повыше.

Он опрокинул бутылочку с кетчупом над остатками картофеля.

– Я верю в нее! – напыщенно произнес Рональд.

– Ты так же верил, что акции интернетовских компаний будут подниматься бесконечно. Как говаривал мой папочка, это слишком хорошо, чтобы быть правдой…

– Речь здесь не о деньгах! – перебил Кролик. – Она меня любит.

– Если говоришь о Клеа, значит, речь о деньгах. Это все, что ее интересует.

– Ей небезразлично искусство, – возразил Рональд.

– Искусство? Под ним она подразумевает одну культовую картину И два порнофильма! Такое искусство?

– Нет, – смущенно помотал головой Рональд. – Ее искусство. Я познакомился с ней в семейном музее, где помогал оценивать коллекцию ее покойного мужа.

– Покойного мужа! Какой сюрприз! Вообрази мое удивление! – рассмеялся Дэви. – Кролик, у ее семьи нет никакого музея, и она вцепилась в тебя, обнаружив, что ты имеешь доступ к моим счетам. Отчего умер тот несчастный? Ее последний? Нет, погоди. Дай угадать. Сердечный приступ?

– Все случилось так внезапно, – пробормотал Рональд.

– Так всегда бывает с мужьями Клеа. Послушай моего сонета: не женись на ней. В черном она просто неотразима.

Рональд надменно выпятил вперед то, что у него называлось подбородком.

– Она предупреждала, что ты будешь говорить о ней гадости! Говорила, что ты угрожал ей и распространял лживые слухи о ее прошлом! Ты живешь обманом, Дэви, так почему я должен…

– Тут мне лгать ни к чему, – заверил его Дэви. – Правда и без того достаточно печальна. – Послушай, если хочешь покончить с собой, сдохнув в постели Клеа, валяй. Это такой же надежный способ, как сотня других. Но сначала отдай деньги. Я терпеть не могу бедности. Это ограничивает мои возможности.

– У меня их нет! – объявил Рональд с оскорбленным видом. – Я вернул все законной владелице.

Дэви обмяк и уставился на него со смесью жалости и раздражения во взгляде.

– Значит, ты уже отдал их ей. Интересно, когда ты в последний раз ее видел?

Рональд густо покраснел:

– Четыре дня назад. Она очень занята.

– Ты отдал ей мои денежки, едва заполучил всю сумму, и с тех пор у нее совершенно нет времени.

– Нет. Она действительно занята. Это часть нашего плана – создать коллекцию…

– Клеа коллекционирует предметы искусства?!

– Видишь? – злорадно фыркнул Рональд. – Я знал, что ты ее не понимаешь.

– Но на искусстве быстро денег не сделаешь. – Дэви нахмурился, оттолкнул пустую тарелку Рональда и взял его чашку с кофе. – К тому же это еще более рискованная игра, чем акции интернетовских компаний. И вообще искусство – не слишком удачный способ делать деньги, если только ты не абсолютно беспринципный дилер, а это требует немалого труда.

Кофе оказался едва теплым и совершенно не сочетался с картофелем. Впрочем, у Кролика никогда не было вкуса.

– Дело не в деньгах, – повторил Рональд. – Она влюбилась в картины примитивистов.

– Клеа не влюбляется. Она просто чует запах денег. Где-то здесь есть парень с тугим бумажником. И больным сердцем. Как твое сердце, Кролик? Ты в добром здравии?

– В превосходном, – язвительно буркнул Рональд.

– Еще одна причина выпихнуть тебя вон. Ты потерял состояние при кризисе интернетовских компаний, и тебя не так-то легко прикончить. Интересно, кто тот тип, с которым она сейчас проводит время? Миллионы, слабое сердце и большая коллекция картин?

Рональд замер.

– Знаешь, – продолжал Дэви, – я бы даже пожалел тебя, если бы ты не упер эти три миллиона. Так кто он?

– Мейсон Фиппс, – выдавил наконец из себя Рональд. – Финансовый советник Сирила. Клеа увидела его коллекцию примитивистов на вечеринке в его доме в Майами.

– И вскоре после этого разглядела его самого. – Дэви уселся поудобнее. Его крайне низкое мнение о человечестве в целом и Клеа в частности в который раз подтвердилось. – Что за девка! Изучает искусство, чтобы захапать очередного мужа и раньше срока свести в могилу.

– Мейсон не так уж и стар. Ему немного за пятьдесят.

– Одному из тех, кого она убила, было чуть за сорок. Насколько я понял, Сирил – это ее последняя жертва?

– Клеа никого не убивала, – отчаянно отбивался Рональд. – Сирилу было восемьдесят девять. Он умер естественной смертью. И она не снималась в порнофильмах. Только в художественных. И она любит ме…