— Не могу поверить, сэр, что его светлость поскупится!

Герцог грустно покачал головой.

— Знаете, я не прямой наследник, передо мной два дяди и кузен. А мой отец, мистер Ливерседж, не так богат.

— Я не поверю, чтобы его светлость пожелал, чтобы его имя было замарано в суде! — решительно сказал мистер Ливерседж.

— А я думаю, — мягко заметил герцог, — что вы не решитесь замарать имя вашей племянницы.

— Не могу решиться. Но придется преодолеть себя. Так и будет, если его светлость проявит непреклонность. Но не странно ли — глава столь благородного дома так мало заботится о своем имени!

— А что бы вы сказали, если бы я сбежал с ней в Гретна-Грин? Не допускаю, чтобы вам показался заманчивым союз вашей племянницы с человеком без состояния и перспективы, вроде меня.

— Конечно, нет, — ответил мистер Ливерседж. — Но ведь она еще почти ребенок! Свадьбу можно было. бы аннулировать — за плату.

Герцог рассмеялся.

— Кажется, мы начинаем лучше понимать друг друга. Вы можете признаться, сэр, что ваша цель — получить деньги от моего знатного родича — не важно, каким путем.

— Межу нами, мистер Вейр, — весело сказал Ливерседж, — только между нами!

— Как, должно быть, тяжело для такого чувствительного человека переживать подобные затруднения! — заметил герцог.

Ливерседж вздохнул.

— Да, сэр. Это — совершенно не мой курс.

— Каков же ваш курс? — поинтересовался герцог. Ливерседж махнул рукой.

— Карты, сэр, карты! Я льстил себя надеждами на успех. Но судьба подвергла меня несправедливым гонениям. Я временно, конечно, лишен средств поддерживать достойное существование и нахожусь в жалких обстоятельствах, которые вы бы сочли неподобающими достойному человеку. Вы, мистер Вейр. я не сомневаюсь, наслаждаетесь роскошью такой гостиницы, как «Георг», не подозревая…

— Нет, нет, это не для меня, — заверил герцог. — Мой номер — в «Белой лошади».

— «Белая лошадь», — провозгласил Ливерседж, — не блещет роскошью «Герцога», но по сравнению с этой дырой, где я вынужден ютиться, это — дворец!

Герцог не стал спорить, и после длинного отступления насчет прелестей почтовых гостиниц, почтенный собеседник заговорил более оптимистично:

— Но я не жалуюсь, мистер Вейр. Жизнь есть жизнь! Дайте мне шанс, и я смогу создать дом, где потребность джентльменов в игре найдет воплощение. При всей скромности, могу заверить, что у меня талант к подобным предприятиям. Если я буду иметь счастье пригласить вас в дом под моим управлением, не сомневайтесь, вы получите удовольствие. Никакой дешевки, уверяю вас, и вход по пропуску. Особое внимание я бы обратил на вино: нет ничего опаснее для таких начинаний, чем отвращать клиентов дурным вином. Но мне нужно быть состоятельным, сэр. Без этого я не достигну цели, или результат будет гораздо ниже возможностей.

— Вы откровенны! — заметил герцог. — Мой кузен — ставка в какой-то вашей дьявольской игре.

— Рассуждать так, — сказал Ливерседж, — значило бы сводить все к откровенной вульгарности.

— Боюсь, я еще больше продвинусь в этом направлении. По-моему, требования исходят не от вашей племянницы, но от вас, и все это — уловка!

Мистер Ливерседж улыбнулся.

— Дорогой сэр, поверьте, вы ошибаетесь!

— А я уверен, что нет, и вы мне…

Пухлая рука схватила его руку. Ливерседж, возвращаясь к укоризненному тону, произнес:

— Только в этих стенах, мистер Вейр.

— Ну а что, — спросил герцог, — если бы я решил жениться на вашей племяннице? Вы думали об этом?

— Конечно, я желаю счастья моей племяннице. Но это вам совершенно не подойдет, как и вашим знатным родственникам. Боюсь, что они сделали бы все, чтобы предотвратить неравный брак. Увы, но таков уж свет, и если бы я был вашим отцом, сэр, я бы, разумеется, все сделал, чтобы разъединить вас с моей бедной Белиндой. Это несомненно! Вы молоды и неопытны, но ваши родные смотрят на это, конечно, как и я.

— Мистер Ливерседж, — сказал герцог, — я не верю, что ваша племянница поддержала бы выставленные вами требования. Вы просто хотите одурачить и облапошить меня! Это обман, и по-моему, ваша племянница об этом не ведает!

Ливерседж сокрушенно покачал головой.

— Мистер Вейр, мне причиняет боль ваше незаслуженное недоверие! Я не предполагал, что вообще можно так не верить! Я не ожидал, что после всего, что было между вами и моей бедной племянницей, я встречу такую — поверьте, мне не хочется это говорить, — страшную бесчувственность! Что ж, в таком случае я представлю вам неоспоримые доказательства моей правоты. — При этих словах он поднялся, и герцог неохотно последовал его примеру. Ливерседж понимающе улыбнулся. — Не бойтесь, мистер Вейр. Каковы бы ни были мои чувства, гостеприимство для меня — священно. Прошу вас поверить, под этой кровлей это так. Но тут дело в принципах! Умоляю, сядьте, я скоро вернусь.

Он поклонился с большим достоинством и вышел, оставив герцога гадать, что будет дальше. Он осторожно подошел к окну, стараясь быть поменьше заметным. Притаившись у окна, он наблюдал, как хозяин со слугой в плисовой куртке шли с ведрами по грязному двору. Судя по визгу вдалеке, они собирались кормить свиней. Не то чтобы он всерьез думал, что их позовут расправиться с ним: ведь так бессмысленно в этом случае добиваться цели. Но лучше держаться от них подальше. Мистер Ливерседж, может быть, занятный подлец, но подлец — точно, и он вряд ли остановится перед чем-то, чтобы вытянуть деньги из своей жертвы. Видно он не счел мистера Вейра достойным оппонентом. Герцог чувствовал в его улыбке снисходительное презрение, и это его устраивало. Он определенно решил, что не следует погибать ни за грош. Но по-хорошему или нет, — а не быть хорошим с таким, как Ливерседж — не страшно, — но он должен вырвать у Ливерседжа письма Мэттью, которые у того, наверняка, есть. Казалось маловероятным, что этого можно добиться без пистолета Мантона, поэтому очень кстати, что хозяин со слугой пошли кормить свиней. Мистера Ливерседжа не было минут десять, потом герцог услышал его тяжелые шаги и повернулся к двери. Она отворилась, и он услышал, как Ливерседж говорит елейным голосом:

— Войди, моя радость, войди и скажи мистеру Вейру, как глубоко он ранил твое нежное сердце!

Герцог отскочил в сторону. Это было что-то новое. В его голове мелькнула мысль, что если он разоблачен, Ливерседж в этом случае мог бы попытаться получить с настоящего герцога Сейла больше, чем с Мэттью — за разбитое сердце племянницы? Он снова опустил руку в карман, коснулся рукоятки пистолета и приготовился встретить неизбежное разоблачение.

В комнату вошло прелестное видение. Герцог так и воззрился на вошедшую. Мэттью говорил, что Белинда красива, но он увидел то, что превзошло его ожидания. Девушка стояла на пороге и смотрела на него своими большими-большими, невинными, небесно-голубыми глазами, глубокими и прозрачными. На мгновение он обомлел. Он закрыл глаза и снова открыл их, убедившись, что они не обманывают. Щеки девушки, которая стояла перед ним, были похожи на лепестки розы, лицо обрамлено каскадом золотых, вьющихся волос, искусно перевязанных лентой, почти такой же небесно-голубой, как ее глаза. Тон кие брови дугой, классический прямой носик и рот с маленькой верхней губкой, созданный для поцелуев, довершали впечатление. Герцог все стоял и смотрел. Глаза ее расширились от удивления, когда она взглянула на него, но ничего не сказала.

— Обещал ли мистер Вейр жениться на тебе? — спросил Ливерседж, затворяя дверь.

— Да, конечно, — ответило видение мягким голосом с западным выговором.

Герцог не знал, что говорить. Он был в некотором замешательстве. Неужели, подумалось ему, эти прекрасные глаза слепы? Ведь его нельзя было спутать с кузеном. Но посмотрев ей в глаза, он увидел, что она, по-видимому, тоже удивлена, и понял, что она не слепа.

— И разве он не писал тебе письма с такими обещаниями, которые ты мне послушно передавала? — продолжал мистер Ливерседж.

— О, да, да! — ответила Белинда с ангельской улыбкой, показывавшей ее жемчужно белые зубки. Мистер Ливерседж продолжал заученно:

— Разве ты не была обманута, дитя мое? Разве для тебя не было тяжелым ударом, когда он покинул тебя?

Под удивленным взглядом герцога она перестала улыбаться, и по ее щекам скатились две большие слезы.

— Да, это был удар, — ответила она голосом, способным разжалобить даже Ирода. — Он сказал, что подарит мне на свадьбу пурпурное шелковое платье.

Мистер Ливерседж немедленно вмешался:

— Конечно. И не только это, были другие обещания. Но теперь у тебя ничего этого нет?

— Нет, — печально согласилась Белинда. — Но если мне заплатят ту сумму, о которой мы с вами говорили, за обман, то тогда у меня, может быть…

— Да, да, моя дорогая, я понимаю, как ты огорчена, — перебил Ливерседж. — Я не стал бы ставить тебя лицом к лицу с мистером Вейром, который так страшно обманул тебя, если бы он не усомнился в глубине твоей раны. Я ни минуты больше не задерживаю тебя в одной с ним комнате, так как знаю, как это больно для тебя. Иди, дитя мое, и пусть твой дядя позаботится о твоих интересах.

Он отворил дверь, и она, еще раз бросив на герцога невинный взгляд, вышла.

Мистер Ливерседж закрыл дверь и повернулся к герцогу, в удивлении стоявшему на том же месте.

— О, мистер Вейр, я чувствую, вы смущены.

— Да, — наконец ответил герцог. — О, Господи, сэр, как можно держать такое милое существо в этом кабаке?

— Никто не может сожалеть об этом больше меня самого! Когда карманы пусты, особо выбирать не приходится. Но я глубоко сожалею об этом! Ваше сочувствие делает вам честь, мистер Вейр. И я верю, что мне не надо ничего больше говорить в смысле…

— Мистер Ливерседж, за те два или три письма, которые я имел безумие написать вашей племяннице, вы требуете с меня таких денег! Я могу сожалеть об условиях, в которых вы живете, но это не влияет на спорный вопрос.

— За пять писем — тяжело вздохнул Ливерседж. — И за каждое я прошу умеренную сумму. Боюсь, что ваша память несовершенна. Если позволите, я возьму на себя труд освежить ее. Пожалуйста, сядьте, сэр! Я не желал бы вас обманывать: писем пять, а вы вспомнили только три! Вы ведь могли бы купить их, решив, что со всем этим покончено, а у меня оставались бы еще два! Я знаю людей, которые на моем месте так бы и поступили. Но не таков Свитин Ливерседж! Сейчас вы увидите письма собственными глазами! Вы можете купить их за эту пустячную сумму. Я вручу их вам в обмен на пять тысяч фунтов.

Герцог сидел напротив хозяина за столом, наклонив голову, чтобы тог думал, что он погружен в невеселые размышления, на самом же деле это позволяло герцогу незаметно опустить руки под стол.

— Да, да, вы их сосчитаете, мистер Вейр! — твердил Ливерседж. Он полез во внутренний карман пиджака, и тут герцог, ухватившись за край стола, с силой толкнул его вперед. Застигнутый врасплох, Ливерседж получил удар по ребрам, издал какой-то звук, то ли крик, то ли хрюканье, попытался удержаться, но стул его повалился, и сам он, после бесплодной попытки уцепиться за скатерть, упал. В тот же миг герцог выхватил пистолет и взвел курок.

— Ну, мистер Ливерседж, — проговорил он, немного запыхавшись, так как стол был довольно тяжелым, — не двигайтесь! Говорят, что я очень хороший стрелок.

Но команда была излишней. Поглядев себе под ноги, он увидел, что мистер Ливерседж и не мог двигаться: он ударился головой о каминную решетку, так что с его лба текла струйка крови, а сам он лежал без сознания. Механически герцог положил руку на курок и, очень осторожно, как учил его капитан Белпер, опустил его на место. Потом он встал на колени перед Ливерседжем и засунул руку ему за пазуху. Пакетик был уже наполовину вынут из внутреннего кармана; он вытащил его до конца и убедился, что там действительно с полдюжины писем Мэттью. Прежде чем встать, он не мог не положить руку на грудь над сердцем Ливерседжа. Оно слабо билось: он явно был жив. Герцог не без усилий оттащил его тело от решетки и встал на ноги. Тут дверь открылась, и герцог снова взвел курок. Но на пороге стояла Белинда, удивленно глядя на распростертое тело дяди.

— О, — сказала она, — он умер?

— Нет, — ответил герцог, подходя к двери и закрывая ее. — Это только обморок, он придет в себя! Что с вами случилось? Вы ведь знаете, что я не Мэттью Вейр!

— О, да! — она счастливо улыбнулась ему. — Вы не похожи на мистера Вейра: он выше вас и красивее. Мне он нравился. Он сказал, что подарит мне…

— Но почему вы промолчали?

— Дядя Свитин не любит, когда я спорю с ним. Он велел мне говорить только то, что он скажет, и у меня будет пурпурное платье.

— О! — проговорил пораженный герцог. — Я вам очень обязан, и если вы мечтаете о пурпурном шелковом платье, то я могу вам сделать такой подарок. Сколько вам лет?

— Кажется, скоро семнадцать.

— Кажется? Но ведь вы знаете, когда у вас день рождения?