Он без труда справился с этой задачей, налил немного воды в стакан и еще раз поднял голову герцога. Когда он снова позволил ему опуститься на грязный матрас, который расстелили на полу специально для него, хозяин поднял свечу и получше рассмотрел лицо узника.

— Должен признать, что ты похож на покойника, — проговорил он. — Однако, что тебе нужно, так это закрыть свои гляделки и заснуть.

Герцог был только рад сделать это, потому что небольшое пламя свечи причиняло боль его глазам. Мистер Шифнел накрыл его потертой конской попоной и ушел. Герцог уснул, проснулся и снова уснул.

Когда он совсем проснулся, его голова, хотя все еще болела, была уже гораздо лучше. Она лежала на комковатой подушке, от которой шел запах грязи и плесени. Герцог с отвращением отодвинулся и обнаружил, что его затылок сильно болит. Он поднял руку и осторожно ощупал опухоль и, сделав это, вспомнил, что смотрел фейерверк на ярмарке в Хитчине и что должен был присматривать за Томом и Белиндой. Но сейчас он не был в Хитчине. В самом деле, он не знал, где находится. Герцог протянул руку, ощупью отыскивая в темноте знакомые предметы, но почувствовал только холодный камень. Его рука наткнулась на округлую форму глиняного кувшина, и на несколько мгновений его захватила единственная мысль о невыносимой жажде. Он приподнялся на локте, чувствуя тошноту и головокружение, и после долгих усилий сумел поднять кувшин. Он был полон воды больше, чем наполовину. Герцог сделал глубокий глоток и, когда больше уже не мог пить, снял с головы повязку и опустил ее в воду. Повязав ее снова вокруг пылающего лба, он был в состоянии, хотя и с трудом, сосредоточить свои мысли на том, что произошло. Фейерверк, толстуха, которой он уступил место: все это он помнил довольно ясно. Он выбрался из толпы, и кто-то с ним заговорил. Опрятный человек, которого он принял за конюха и который… Внезапно он ясно вспомнил, как человек сказал: — Милорд герцог!

Его застали врасплох, он невольно обернулся; он даже оказался таким дураком, что последовал за незнакомым человеком в тень одного из навесов. Вульгарная западня, и он в нее попался, как зеленый новичок. Он чуть не разрыдался в бешенстве из-за этой глупости и издал сдавленный стон. Как посмеется над ним Гидеон, если когда-нибудь об этом услышит! Потом ему пришло в голову, что для насмешек может не остаться времени. Кто-то узнал его и похитил. Герцог не был таким неопытным, чтобы не понимать того, что цена его свободы будет, похоже, не маленькой. А раз он так позаботился о том, чтобы никто не знал, где он находится, то не было никакой надежды на спасение. Мэттью знает, что он был в Бэлдоке; Гидеон тоже, так как он вспомнил, что написал ему из «Белой лошади». Но никто из них не может догадаться, что поехал он в Хитчин; никто из них не станет волноваться из-за его продолжительного отсутствия, пока не будет слишком поздно. У герцога не было желания платить громадный выкуп и еще меньше желания встретиться с упреками членов его семьи, но он не мог оставаться в заточении всю оставшуюся жизнь. Если он будет упрямиться, его захватчики могут уморить его голодом или обратиться к еще более суровым мерам. Он всецело зависел от их милости и никогда за всю свою жизнь не хотел так сильно быть рядом с Нитлбедом или Чигвелом, или даже с лордом Лайонелом. И больше, чем кого-нибудь, он хотел видеть Гидеона, который непременно спас бы его из этого унизительного положения. Он чувствовал себя больным, беспомощным и постыдно ребячливым; и он был обязан так же резко ругать себя, как раньше частенько это делал лорд Лайонел, чтобы встряхнуться и преодолеть упадок духа.

Прошло, как ему показалось, очень много времени, прежде чем он услышал шаги на скрипящей лестнице. Полоска света показала ему, где находится дверь в его темницу. Герцог взял себя в руки и решил затаиться. Он сумел расслабиться и нежать, как будто ничего не случилось, не выдавая той тревоги, которую чувствовал. Он может быть зеленым новичком, но он также был и герцогом Вейром Сейлским, и ни один негодяй не получит удовольствия, созерцая его испуг.

Дверь открылась, и вошел мистер Шифнел, неся дымящуюся чашку и фонарь, висевший на запястье. Герцог сразу узнал и вспомнил, что он давал ему крепкий напиток много часов назад. Он согнул левую руку под головой, чтобы поднять ее и лежал, спокойно взирая на своего тюремщика.

Мистер Шифнел поставил фонарь на пол, рядом с головой герцога, и вгляделся в него.

— Вот так-так! — сказал он жизнерадостно. — Одно время, парень, я думал, что ты уже не очухаешься, но лучше рома ничего нет, если кто попал в переделку. Ты, правда, только лизнул, потому от этого и было мало пользы. Я тут принес тебе укрепляющего, чтобы ты не смотрелся таким дохляком. Если тебя посадить, ты бы выпил, а? — Не сразу, — сказал герцог. — Поставьте на пол, пожалуйста. Мистер Шифнел усмехнулся, глядя на него сверху вниз. — Не нужно только выставляться, парень. Тебе хорошенько врезали, и, если хочешь выкарабкаться из этой кельи живым, тебе придется постараться. Кстати говоря, есть кое-кто, кому ты живой не нужен, но я не хочу, чтобы ты думал, будто я один из них, потому что это не так. Ты выпьешь вот это и тогда, может, будешь способен говорить о деле, за этим я сюда и пришел.

Пока он бойко управлялся с пространной речью, не многое из которой было понятно его пленнику, герцог тайком оглядывал помещение. Оно было вымощено каменными плитами и не имело окон. Единственным выходом из него была дверь, через которую вошел этот разбойник и от которой у него висел на поясе огромный ключ. Так как дверь отворялась внутрь, немного было шансов прорваться через нее. Крыша помещения была изогнута; эта большая комната, по-видимому, использовалась для хранения разнообразного хлама. Сломанный стул, горка заржавленных кастрюль, мешки, старая метла, какие-то банки, части развалившихся бочонков и ящиков, пустые бутылки, — вот и все, что в ней содержалось, не считая матраса, на котором лежал герцог.

Осмотрев помещение, герцог перевел взгляд на мистера Шифнела, который присел рядом с ним на сложенный мешок. Он увидел, что за голенище его сапога заткнут пистолет, и сказал:

— Когда я в первый раз вас увидел, я подумал, что вы конюх, но, кажется, я ошибся: вы разбойник с большой дороги.

— Тебе без разницы, чем я занимаюсь, — отозвался Шифнел. — Может, еще не успеет пройти много времени, и я стану джентльменом и буду жить, как мне вздумается.

— Может быть, — согласился герцог. — Или, может быть, вы будете на пути в Ботани-Бей. Никогда нельзя сказать наверняка.

— Собака лает — ветер носит, — ответил мистер Шифнел. — Имей в виду, что я тебя не упрекаю за то, что ты ворчишь! Не так уж приятно, когда тебя выбивают из строя, а ты еще юнец. Но не беспокойся, парень! Ты хорошо снаряжен, и тебе ничто не помешает смыться отсюда, как только скажешь слово. Человек, который хочет вынести тебя вперед ногами, сейчас уехал. Но он вернется, и тебе было бы лучше убраться отсюда, пока он здесь не объявился. Может, оттого, что ты простак, а, может, бойцовый петух, вполне возможно, что так и есть, но ты мне нравишься, будь я проклят, если нет! И мне бы не хотелось, чтобы тебя закопали в могилу раньше времени. Ты даешь мне в лапу, парень, и даешь прилично, а я разрешаю тебе уйти, пока не вернулся этот человек.

— Как долго я здесь нахожусь? — спросил герцог, словно не заметив последних слов.

— Ты здесь с одиннадцати часов вчерашнего вечера, и похоже…

— А сейчас сколько времени? — перебил герцог, доставая часы, которые остановились. — Я должен поблагодарить вас, кстати, за то, что вы не украли мои часы!

— Эй, не так уж много найдется людей, которые не стянули бы их у тебя вместе с наличными, — честно сказал мистер Шифнел. — Я не понимаю, какая тебе разница, сколько времени, потому что в этом ящике это совершенно все равно, но если тебе так уж хочется знать, то сейчас почти десять часов утра. Отличный солнечный денек, солнце сияет, птички поют. Денек в самый раз, чтобы порезвиться на свободе!

Герцог установил часы и завел их. Мистер Шифнел посмотрел на них тоскливым взглядом.

— Редкая вещица, — вздохнул он. — Мне большого труда стоило не стянуть их.

— Не огорчайтесь! — ответил герцог, садясь с усилием. — Вы можете взять их и мои карманные деньги впридачу, если оставите дверь незапертой.

Мистер Шифнел снисходительно улыбнулся.

— Я заглядывал в твои карманы, и мне не нужны кругляки, я хочу бумажки.

Герцог поднял чашку с питьем и решительно глотнул.

— Сколько? — полюбопытствовал он.

— Что ты скажешь о пятидесяти тысячах желтеньких? — предложил мистер Шифнел.

— Я благодарю вас за такую высокую оценку моей персоны, но, боюсь, я столько не стою.

— Тогда тридцать! — сказал мистер Шифнел. — Тридцать тысяч за такую важную шишку, как ты, не больше, чем шиллинг за меня!

— О, я не могу заплатить и половину тридцати тысяч! — вздохнул герцог, делая еще несколько глотков.

— Чушь! — презрительно ответил мистер Шифнел. — Ты мог бы выложить и в два раза больше!

— Нет, пока мне не исполнится двадцать пять, — сказал герцог. Спокойствие в его голосе заставило мистера Шифнела немного отступить. Ему казалось очень неправильным, что этот хилый щеголь не понимает опасность своего положение. Он указал ему на это. Герцог рассеянно улыбнулся и продолжал прихлебывать питье.

— Не хорошо так меня надувать, уж мне-то известно, что ты самый богатый малый в округе! — мистер Шифнел был уязвлен.

— Да, я очень богат, — согласился герцог. — Но я еще не распоряжаюсь своим состоянием, вы знаете.

— Найдутся те, которые заплатят за тебя, и с радостью, чтобы ты вернулся к ним живой и невредимый!

Герцог, казалось, обдумывает это.

— Но, может быть, они не захотят, чтобы я вернулся, — предположил он.

Мистер Шифнел был сбит с толку. Ему начинало казаться, что идеи его сообщников, которые он считал дурацкими, не были такими уж дикими. Все-таки хотя мистер Ливерседж мог вернуться, нагруженный мешками с деньгами, которые даст ему благодарный кузен герцога, у мистера Шифнела было сильное подозрение, что его доля в этом богатстве может не соответствовать его заслугам. Он подумал, что было бы гораздо лучше для него увезти герцога из его темницы и прикарманить выкуп, прежде чем мистер Ливерседж вернется. Он будет иметь поддержку мистера Миммза, он знал, потому что, хотя мистер Миммз непременно потребует своей доли, он был против, чтобы герцога убивали в его владениях, и смертельно боялся серьезного столкновения с законом. Он печально покачал головой и сказал, что сам не знает, что еще предстоит пленнику. Но герцог не видел никакой выгоды для своих захватчиков от убийства и решил, что его тюремщик, давая понять, что от него могут неожиданно избавиться, делает это для того, чтобы запугиванием заставить его согласиться на выплату грабительского выкупа. Он допил горячую жидкость и поставил чашку на пол.

— Лучше тебе подумать об этом, парень! — сказал мистер Шифнел. — Больше у тебя не будет никаких занятий, так что не торопись! Сейчас я ухожу по делам, и ты меня не увидишь, и никого другого, — пока я не принесу тебе ужин. Пожалуй, тогда ты будешь рассуждать иначе.

Он поднялся с пола, взял чашку и фонарь и вышел, заперев за собой дверь. Герцог снова опустился на свою противную подушку и стал обдумывать возможность побега. Ибо он решил, что должен убежать и убежит.

Но способ, как это осуществить, не являлся его мысленному взору, и он потратил немало времени, проклиная себя за то, что пошел на ярмарку безоружным. Его единственным оружием была темная трость из ротанга, которая была сейчас прислонена к сломанному стулу, и на ней висела его касторовая шляпа с загнутыми полями, но прогулочная трость не могла противостоять пистолету. Вероятность того, что ему удастся перехитрить этого разбойника была мала: он явно не переоценивал возможности герцога, но не был похож на человека, которого легко можно застигнуть врасплох. Кроме того, герцог все еще чувствовал себя совершенно разбитым и сомневался, хватит ли у него физической силы, чтобы оглушить разбойника. Он подумал, что самой настоятельной задачей сейчас было собраться с силами, и закрыл глаза, стараясь уснуть, и вскоре в самом деле заснул.

Его разбудил звук шагов, но они не приблизились к двери. Тяжелая поступь миновала ее; он услышал, как поднимают скрипучий засов, а потом послышался звук, как будто деревянный сундук тащили по каменному полу. Вниз по ступеням спустились другие шаги, шаркающие. Герцог услышал гул голосов и тщетно напрягал слух, чтобы разобрать слова. Это ему не удалось, но, когда шаги снова прошли мимо его двери, грубый голос сказал:

— Смотри, как ты несешь, растяпа!

Герцог наморщил лоб, потому что голос оказался знакомым. Долгое время он не мог определить, кому он принадлежал, но сосредоточенно припоминая тех людей, которые встречались ему за последнюю неделю, он, наконец, сделал правильный вывод. Этот голос принадлежал мистеру Миммзу; и если это было так, то было более чем вероятно, что его тюрьма находилась под «Синицей в руках». И если это опять-таки было так, тогда не оставалось никаких сомнений, что мистер Ливерседж участвовал в похищении.