— Здесь, сэр, — немедленно отозвался Ливерседж, — я должен вам возразить! За пятьдесят тысяч фунтов я мог бы преодолеть свое отвращение к жестокости и положить конец жизни его сиятельства, но за меньшую сумму — ни за что! Те благородные порывы, которые живут во мне, не дали бы мне совершить этот бесчеловечный поступок.

Герцог, облокотившись на стол, с любопытством смотрел на него.

— Вы действительно меня убили бы? — спросил он мистера Ливерседжа.

— Если бы, — ответил Ливерседж, — я стал искать защиту во лжи, вы ваше сиятельство, не поверили бы мне, и я унизил бы сам себя без всякой надобности. Я не буду пытаться обмануть вас. За пятьдесят тысяч я, пожалуй, все равно не смог бы заставить себя совершить убийство, но, по крайней мере, нанял бы для этого дела кого-нибудь. Поверьте, мне пришлось бы перебороть самого себя, чтобы решиться на это, потому что я человек не жестокий, но не будем обманываться — искушение было бы слишком сильным. Человек с вашим богатством, сэр, не имеет права подвергать себя опасности стать жертвой более жестоких и удачливых, а именно это, если позволите сказать, вы и делали все время. Это нельзя назвать ни разумным, ни правильным. Но больше я ничего не скажу по этому поводу. Ваше сиятельство молоды, и, когда вы попали в поле моего зрения, то были — я совсем не хочу вас обидеть — таким неоперившимся! Я тешу себя надеждой, что моими стараниями вы стали гораздо опытнее и больше не будете совершать таких ошибок.

— Вам следовало бы вознаградить его, герцог, — вставил Гидеон.

Мистер Ливерседж остался совершенно невозмутимым.

— Капитан Вейр, хотя лично мне он мало симпатичен, очень точно затрагивает самую суть проблемы, — сказал он. — Подумайте, ваше сиятельство!

— Мне кажется, вы считаете меня своим должником? — спросил герцог, слегка усмехнувшись.

— Определенно, — промолвил Ливерседж, наклоняя голову. — Какие тут могут быть сомнения? Мне кажется, вы искали приключений — я их вам дал. Вы были зелены — я заставил вас бросить мальчишеские повадки и стать мужчиной. Теперь давайте рассмотрим это с другой стороны! Вы похитили у меня письма, которые я получал от вашего молодого кузена. Я сослался на свою племянницу. Вы сожгли дотла мое пристанище, не оставив человеку ничего из его вещей. Ваши действия, может быть, и непроизвольные, несли другим боль и разорение. Вы довели меня до бедственного состояния, и я теперь вынужден служить, зарабатывая себе на хлеб, в этом доме. Но это — вовсе не осуществление моих мечтаний.

— Если бы я дал вам возможность покинуть этот дом, то что бы вы сделали? — спросил герцог.

— О Боже, даруй мне терпение, — простонал Гидеон. Герцог не обратил на это внимания.

— Ну, Ливерседж?

— Это зависело бы, — ответил Ливерседж, — от степени щедрости вашего сиятельства. Мои амбиции никогда не заходили дальше желания обосноваться где-нибудь в благородном месте, там, где любители карт могут иметь избранную компанию, элегантную обстановку и честную игру. Ведь опыт научил меня, что ничего не может быть более губительным для успеха в таком деле, чем использование различных уловок, жульничество, крапление карт. Новички в этом деле думают, что таким образом они смогут сколотить состояние. Это помогает им на короткое время, но не может лечь в основу постоянного совершенствования, которое я имею в виду. Я и сам пытался так делать, но встретился с такими неприятностями и подлым отношением, что пришлось бежать, менять имя, внешность, самою душу. Это требовало таких затрат, которые окупить было невозможно. Если бы я располагал средствами, я бы отправился в Страсбург, город, где мои таланты могли бы процветать и где меня никто не знает, а знакомые, которые вскоре появились бы, считали бы, что им крупно повезло, раз они могут пользоваться услугами такого дворецкого, как я. Вы можете подумать, что это скромное начало, но у меня нет сомнений, что я быстро добился бы успеха, поднимаясь выше.

— Страсбург, — задумчиво начал герцог. — Я помню, что мне не понравился этот город. Мне нигде не было так скучно, как там! Я отомщу Страсбургу, Ливерседж, послав вас туда, чтобы вы разбогатели за счет его обывателей. Но предупреждаю, если в поле вашего зрения попадется титулованный человек, обходите его подальше, потому что, если до моих ушей дойдет какая-нибудь история, связанная с похищениями и выкупом, я пойму, что настало время покончить с вами, — зловеще закончил он.

Он поднялся и прошелся по комнате, остановившись у окна.

— Сэр, — сказал Ливерседж, — я не из тех, кто не извлекает урока из своих ошибок. Я поступил ошибочно, бросив работу, в которой так преуспевал. А вымогательство — слишком грубое занятие для человека с моей душой и вкусом.

— Вы — мудрец, — заметил герцог. — Если такой зеленый юнец, как я, мог..

— Осторожно, Джилли, — прошептал Гидеон. Его взгляд был прикован к двери. — Боюсь, масло уже в огне!

Герцог повернул голову. Мистер Ливерседж забыл закрыть дверь. Теперь же она была широко распахнута. На пороге библиотеки с видом человека, получившего апоплексический удар, стоял лорд Лайонел. Надежды, что дядя чего-нибудь не расслышал исчезли, когда громовым голосом он произнес:

— Итак! Я услышал теперь правду, не так ли? Я не поверил бы своим ушам, если бы у меня не было оснований полагать, что вы потеряли разум, Сейл! Я приехал, чтобы попросить объяснения… Но это может подождать! Ответь мне прямо! Да или нет? Это и есть тот негодяй, который требовал за тебя выкуп?

— Сожалею, это действительно так, сэр, — ответил герцог. Его светлость глубоко вздохнул.

— Если ты и врал мне раньше, то, во всяком случае, пытался многое утаить самым недостойным образом. Я не поверил бы, что ты способен на это, потому что, несмотря на все твои ошибки…

— Не могли бы мы оставить обсуждение моих ошибок для более подходящего времени? — прервал его Джилли.

Лорд Лайонел был неглупым человеком. Он собрался было сделать замечание племяннику, но внезапно осознал опасность пути, на котором его могли поджидать страшные неожиданности, и закрыл рот. Он произнес немного погодя совсем другим тоном:

— Ты совершенно прав! Но ты, наверное, ждешь от меня, что я приду в восторг от вашего остроумного плана. Напрасно! Я пришел во время, чтобы услышать больше, чем надо! С тех пор, как тебя склонил Гидеон потворствовать причудам в отношении…

— При чем здесь Гидеон? — перебил его герцог. — В самом деле! Я ведь не ребенок, сэр!

— Хватит, сэр! — его светлость вспомнил, кто он такой, и переступил порог библиотеки. Он с силой захлопнул дверь и прошел на середину комнаты. — Хватит! Пора завершить эту постыдную историю! — сказал он. — Если вы не знаете, как следует поступить, то я знаю! Этот человек будет отдан в руки тех, на ком лежит обязанность ограждать общество от негодяев. Можете сами вызвать констебля, чтобы препроводить его в тюрьму. Или я сделаю это за вас!

Герцог подошел к столу, сел и пододвинул к себе лист бумаги.

— Не в моих силах, сэр, удерживать вас от того, чтобы вы вызвали того, кто вам нужен, — сказал Джилли. Его тихий голос звучал сдержанно. — Но я думаю, было бы правильно предупредить вас, что я ни в чем не обвиняю Ливерседжа. Я буду отрицать все обвинения, которые вы считаете необходимыми предъявить ему.

Черные брови Гидеона приподнялись, как и один уголок рта. Он бросил взгляд на своего отца, который застыл потрясенный, и предостерег его:

— Остерегайтесь бунта, сэр, остерегайтесь, бунта!

— Помолчи! — рявкнул лорд Лайонел. — Но почему, Джилли, почему?

— Я уже объяснял вам, сэр, — сказал герцог, обмакнув перо в чернильницу и начиная писать, — что не собираюсь рекламировать свою собственную глупость.

Мистер Ливерседж, который наблюдал за происходящим с выражением большого интереса, закашлялся и проговорил:

— Если мне будет позволено заметить, сэр, то я считаю это очень умным решением. Это делает вам честь, сэр, было бы действительно нежелательным оглашать вульгарные подробности этого дела. Если на миг забыть о моей виновности, — я имею в виду, чисто предположительно, — вы не можете не задуматься о том, что мало-мальские подробности породят такие слухи, что они повредят вашему сиятельству. А этого, — прибавил он с чувством, — я бы не смог одобрить, как самый преданный вам человек.

Лорд Лайонел перевел на него свой изумленный и все же ледяной взгляд.

— Ну знаете, это уже переходит все границы…

Как раз в этот момент в библиотеку вошел мистер Мэмбл; потирая руки, он заговорил с оживлением и радостью, которых не разделяли присутствующие:

— Я так и думал, что найду вас здесь! О, ваше сиятельство! Я помню, что вы имели другой вид, когда я впервые увидел вас и хотел привлечь за мошенничество! На вас тогда было помятое пальто, — он усмехнулся, вспомнив про это, и прошел на середину комнаты. — Его сиятельство лорд Лайонел и я стали закадычными друзьями, он вам об этом, наверное, говорил? У него свои наблюдения, а у меня — свои. Но, может быть, мы оба узнали нечто такое, чего раньше не знали. Однако я потрясен присутствием здесь этого человека, с позволения сказать! Хорошо, что у этого волка оказались стертые зубы, а вы, ваше сиятельство, по доброте своей, простили его. Иначе бы я ему показал!

— Как поживаете, мистер Мэмбл? — спросил герцог, поднимаясь со стула и протягивая ему руку — Прошу вас забыть о несчастной овце! Я так обязан Тому, что убитая овца ничего не значит…

— Ну, я даже не знаю, — сказал мистер Мэмбл, теряя свой решительный напор. — Не так уж много Том для вас сделал. Который час? Я чувствую, что проголодался, смею вам сообщить. Я готов к обеду. Э-э-э, капитан уже наливает шерри, и он прав! Стаканчик шерри — это как раз то, что мне необходимо, потому что мы ездили верхом с лордом Лайонелом, ваше сиятельство, осматривать ваши владения. Они не такие большие, как у меня, но ваш дядя сказал мне, что они соответствуют вашему титулу.

Мистер Ливерседж держался так же естественно, как в любой другой ситуации. Он вежливо поклонился мистеру Мэмблу, оттесняя его к дверям так, как это мог сделать только он, приговаривая властно и в то же время учтиво:

— Я пришлю бутылку шерри наверх, в вашу комнату, сэр. Вы пожелаете сменить одежду, прежде чем сесть за стол с его сиятельством. Уже время обедать, но не бойтесь опоздать! За стол не сядут, пока вы не сможете присоединиться к ним.

Мистер Мэмбл мог себя тешить мыслью, что научился легко общаться с лордом Лайонелом, но он не мог справиться с мистером Ливерседжем, и знал это. Он позволил, чтобы его вывели из библиотеки, согласившись с тем, что ему, конечно, необходимо переодеться.

Раздражение лорда Лайонела улеглось. Как только акрылась дверь за мистером Мэмблом.

— Вульгарный выскочка, — сказал лорд.

Мистер Ливерседж произнес:

— Я прошу ваше сиятельство не волноваться по ому поводу. Мистер Мэмбл — не плохой человек, грубоват! И вы не можете не чувствовать, что его сиятельство ошибся, предлагая ему гостеприимство Чейни. Но мудрые головы, как хорошо знает ваше сиятельство, не сидят на молодых плечах.

Лорд Лайонел обнаружил, что ему так по душе это афористическое высказывание, что едва не наградил наглеца аплодисментами. Но лорду удалось вовремя сдержаться. И он даже собрался резко отчитать его за то, что тот осмелился открыть рот, но его намерение перебил герцог.

— Ливерседж! — сказал он, стряхивая песок с бумаги, на которой успел написать несколько строчек.

— Ваше сиятельство? — вопросил Ливерседж, поворачиваясь к нему с поклоном.

— Вы будете сопровождать меня в Бат после обеда. Я дам вам необходимые средства, чтобы вам хватило на место в почтовой карете до Лондона. Когда вы приедете в Лондон, отправляйтесь в Сейл-Хауз и передайте эту записку мистеру Скривену, моему управляющему, которого вы там найдете. Он в точности исполнит написанные здесь инструкции. Я велел выдать вам сумму денег в тех купюрах, которые будут удобны для вас. Не откладывайте и дня, чтобы покинуть страну! Уверяю вас, она еще может стать очень недружественной по отношению к вам! — закончил герцог.

— Сэр, — сказал Ливерседж, забирая с поклоном письмо, — я не могу найти слов, чтобы выразить вашему сиятельству всю меру благодарности, которую я испытываю по отношению к вам. Я так вам обязан! Осмелюсь сделать одно прорицание. Вы станете украшением славного рода герцогов Сейлских, сэр, и скажу вам, положа руку на сердце, если я не буду иметь счастья снова увидеть вас, то до самого последнего дня буду помнить о вашем благородстве! А теперь, — продолжал он, опуская письмо герцога в карман, — я, с разрешения вашего сиятельства, вернусь на кухню, где я, смею надеяться, смогу закончить свои распоряжения относительно обеда.

С этими словами, сердечность и рассудительность которых заставила лорда Лайонела оставить намерение сделать резкий выговор, Ливерседж снова поклонился и покинул комнату неторопливой и величественной походкой.