– Что за вздор! – нахмурился лорд Лайонел, не выносивший, когда о слабом здоровье племянника упоминал кто-то, кроме него самого.

Сделанное из лучших побуждений, хотя и неудачное замечание мистера Ромси вывело леди Лайонел из привычного состояния летаргии. Оживившись, она принялась перечислять самые ужасные головные боли, которые пришлось вытерпеть ее племяннику за время своего болезненного детства. Герцог слушал терпеливо и не перебивая, но лорд Лайонел, фыркая, переминался с ноги на ногу. Наконец он вмешался в этот нескончаемый речевой поток, недовольно проворчав:

– Все верно, все верно, мадам, но это в прошлом, и незачем Джилли напоминать о подобных вещах! Ты ходил на охоту, мальчик? Что-нибудь подстрелил?

– Всего лишь три пары куропаток, сэр, и несколько вяхирей[1], – откликнулся герцог.

– Прекрасно! – одобрительно произнес его дядя. – Я всегда говорю, что хотя вяхири – это и не настоящая дичь в том смысле, как мы ее понимаем, но попасть в них зачастую сложнее всего. Какую дробь ты заряжал?

– Семерку, – ответил герцог.

Лорд Лайонел слегка покачал головой и указал племяннику на преимущества четверки или пятерки. Племянник, вежливо выслушав дядю, сказал, что, пожалуй, издалека можно сделать неплохой выстрел и более тяжелой дробью, но если взять хорошее ружье и надлежащим образом его зарядить, то выстрел семеркой будет гораздо более точным, чем любой другой дробью. Поскольку герцог был весьма искусным стрелком, лорд Лайонел ограничился тем, что вскользь буркнул что-то о новомодных причудах и спросил, какое ружье племянник брал на охоту.

– Мэнтон, – сообщил ему герцог. – Я решил испытать новое запатентованное ружье Джозефа Мэнтона.

– Я вот уже тридцать лет покупаю свои ружья только у Уокера и Молтби, – провозгласил его светлость. – Но молодежь не желает пользоваться опытом старших! Полагаю, ты мне сейчас сообщишь, что эта новая запатентованная штука обладает какими-то особыми достоинствами!

– Мне это ружье кажется более компактным, да и обращаться с ним удобнее, – ответил герцог.

– Надеюсь, Джилли, ты не промочил ноги? – вмешалась в их разговор леди Лайонел. – Ты же знаешь, тебе нельзя перемерзать. У тебя сразу начнет болеть горло, и я только на днях думала о том, что не могу припомнить, как зовут того милого доктора, который рекомендовал нам электричество. Ты был совсем маленьким и, наверное, не помнишь, но тебе это очень помогло, хотя твой дядя был категорически против.

– Разве Борроудейл не знает, что ты уже спустился к ужину? – громко произнес лорд Лайонел. – Так мы и до шести часов за стол не усядемся!

– Электричество тогда было в моде, – безмятежно гнула свою линию тетя. – Я могу назвать не меньше дюжины своих знакомых, которые прибегли к этому лечению.

– Это было то, что капитан называет бумом, – произнесла мисс Скэмблсби, предваряя свое замечание смешком, неизменно вызывавшим у его светлости раздражение.

Лорд Лайонел любил своего сына и очень гордился им, но ему не нравилось, когда кто-то цитировал его высказывания, поэтому он поспешил заявить, что чрезвычайно не одобряет жаргонные словечки.

Мисс Скэмблсби пришла в замешательство, от которого ее спас Борроудейл. Возникнув на пороге, он провозгласил, что ужин подан. Герцог подошел к тете, помогая ей подняться с дивана. Мисс Скэмблсби накинула на плечи шаль. Мистер Ромси подал ей веер и сумочку, после чего все дружно вышли в холл и направились к двери в столовую.

Здесь герцог занял место во главе стола, где для него был приготовлен огромный стул из резного дуба, а лорд Лайонел расположился на таком же стуле за противоположным концом стола. Леди Лайонел села справа от племянника, мистер Ромси и мисс Скэмблсби уселись на стулья напротив.

Лорд Лайонел предпочитал простую, непритязательную еду, поэтому, когда семейство ужинало в одиночестве, в Сэйл-Парке делали всего две перемены блюд. Сегодня в качестве первого блюда подали черепаховый суп в большой супнице, вслед за которым вынесли рыбу, а затем оленину. Кроме того, на столе появились, сменяя друг друга, свиные котлеты под соусом Робер, нашпигованное говяжье филе, телячья грудинка с трюфелями и тушеная ветчина. Но поскольку милорд в еде всегда был весьма умерен, а у герцога вообще никогда не было особого аппетита, то единственным человеком, воздавшим должное этому многообразию, стала мисс Скэмблсби, отличавшаяся (как неоднократно указывал племяннику милорд) завидным аппетитом всех бедных родственников.

Во время первой перемены блюд разговор за столом не клеился и состоял из отдельных, не связанных между собой реплик. Герцог казался уставшим, его тетя никогда не утруждала себя попытками поддерживать беседу, а лорд Лайонел явно был чем-то озабочен. Тем не менее, когда завершилась первая перемена блюд, он, встрепенувшись, громко заявил:

– Однако, что-то вы все сегодня такие скучные!

Это замечание совершенно естественным образом лишило все собрание любых идей относительно тем для беседы.

– Итак, Джилли! – продолжил его светлость, сделав паузу, воспользоваться которой так никто и не поспешил. – Неужели тебе нечего нам рассказать о себе?

В глазах герцога появилось настороженное выражение, и мистер Ромси добродушно произнес:

– Полагаю, вы утомлены, милорд.

– Нет, нет! – опроверг это предположение Джилли, едва не съежившись под тяжестью такого обвинения.

Это заставило лорда Лайонела смягчиться.

– Утомлен? Не имею представления, почему все постоянно убеждены, что малейшего напряжения сил довольно, чтобы свалить его с ног! Позвольте сообщить вам, что молодым людям весьма досаждает, когда о них говорят всякий вздор! Тебе просто все это наскучило, Джилли! Да, да, даже не трудись это отрицать, потому что я тебя прекрасно понимаю! Тебе следовало бы пригласить своих Оксфордских друзей. Тогда ты смог бы ходить с ними на охоту, потому что одному тебе здесь очень скучно.

– Спасибо, сэр, но я вполне счастлив! – пробормотал Джилли. – Вы, то есть, я хотел сказать, мы, кажется, пригласили кого-то поохотиться с нами на фазанов.

– Ну, ну, ты торопишь время! – снисходительно откликнулся его светлость. – Вряд ли тебе захочется всерьез охотиться на фазанов до ноября месяца!

Тем временем пришел час второй перемены блюд и на столе появились новые кулинарные изыски, главными из которых оказались голуби и заяц. Помимо овощей, приготовленных разнообразными способами, тут также были всевозможные кремы, желе и пирожные, включая, как не преминула обратить внимание мисс Скэмблсби, пирожное Меллифлер, к которому она испытывала особое пристрастие.

Леди Лайонел положила себе в тарелку немного артишоков под соусом.

– Я вот думала, Джилли, – заговорила она, – не сыграть ли нам после ужина в вист. Рискну предположить, что мы сможем убедить нашего доброго мистера Ромси составить нам компанию. А если он не захочет, то и Амелия играет весьма недурно.

Супруг леди Лайонел несколько чересчур поспешно поставил бокал с вином и так же, скорее торопливо, чем вежливо, напомнил жене: Джилли не любит вист и ей следовало бы об этом знать. Перехватив ее многозначительный взгляд, он добавил:

– Впрочем, как и все остальные карточные игры. Кроме того, я только что вспомнил – сегодня днем Чигвелл принес мне почту. Джилли, там, кроме прочего, есть письмо и для тебя от твоего дяди Генри. После ужина я его тебе отдам.

Теперь леди Лайонел могла не переживать о досуге герцога, что позволяло ей снова погрузиться в апатичную праздность, нарушаемую лишь ленивыми размышлениями относительно того, о чем может писать Джилли лорд Генри. Мисс Скэмблсби заметила, что дорогие лорд и леди Генри Уэйр уже давно не радовали Сэйл своим присутствием, а мистер Ромси поинтересовался, на каком курсе Оксфордского университета учится мистер Мэтью.

– Уже на третьем, – ответил герцог.

– Но, насколько я помню, он не в нашем колледже, – игриво уточнил мистер Ромси.

Поскольку мистер Ромси заканчивал Баллиол, а герцог был студентом Церкви Христа, то притяжательное местоимение «наш» могло намекать лишь на то обстоятельство, что он сопровождал своего ученика в Оксфорд с тем, чтобы бдительно присматривать за его здоровьем и окружением. Герцогу, как юноше весьма впечатлительному, подобное положение вещей причинило немало страданий, поэтому он раздраженно сжал губы, чтобы с них случайно не сорвалась какая-нибудь резкая реплика.

– Мой племянник обучается в колледже Магдалены, – бросил лорд Лайонел. – В отношении долгого отсутствия моего брата и его жены здесь, в Сэйл-Парке, я хотел бы сказать: этим летом они провели тут шесть недель и к тому же привезли с собой всех своих детей, что лично я буду помнить еще очень долго! Своим крикетом они перерыли всю южную лужайку, и если бы они были моими сыновьями…

– Но они спросили моего позволения, сэр, и я им разрешил, – мягко прервал дядю Джилли.

Лорд Лайонел открыл было рот, едва не набросившись на племянника с упреками, но успел взять себя в руки, закрыл рот и, немного помолчав, ответил:

– Что ж, это твоя лужайка, и ты волен поступать с ней, как тебе заблагорассудится, однако, признаюсь честно, я не в состоянии постичь мотивы, которыми ты руководствовался, позволив ее изуродовать!

Озорная улыбка вспыхнула в глазах герцога. Взглянув на дядю из-под ресниц, он негромко произнес:

– Возможно, я это сделал, потому что мне самому всегда хотелось поиграть там в крикет.

– Еще бы! И ты меня, разумеется, поблагодарил бы сейчас, если бы я разрешил тебе и Гидеону испортить одну из лучших лужаек графства! – фыркнул его светлость.

Мисс Скэмблсби к этому времени уже разделалась со своей порцией пирожного Меллифлера, и леди Лайонел поднялась из-за стола. Двери распахнулись, и обе дамы покинули столовую.

На столе, с которого слуги проворно собрали приборы и скатерть, появились графины; лорд Лайонел приготовился наслаждаться портвейном в обстановке, казавшейся ему абсолютным комфортом, а его племяннику – крайним дискомфортом. В натопленной комнате Джилли было слишком жарко, откинуться на спинку стула не удавалось из-за того, что ее вычурная резьба немедленно впивалась ему в спину, да и вообще, он не любил портвейн.

Лорд Лайонел заговорил об усовершенствованиях, в которых, по его мнению, нуждалось одно из поместий герцога и которые настоятельно рекомендовал осуществить управляющий.

– Тебе следовало бы самому встретиться со Скривеном, Джилли, – сказал он. – Видишь ли, ты не должен забывать о том, что меньше чем через год все это окажется в твоих руках. Поэтому я очень хочу, чтобы ты ознакомился с тем, как ведутся дела во всех твоих поместьях.

– Бог ты мой, конечно! – кивнул мистер Ромси, потягивая вино. – Это действительно так, хотя в подобное трудно поверить! Но вам, ваша светлость, и в самом деле в следующем году исполнится двадцать пять! А ведь кажется, только вчера мне выпала удача стать вашим наставником и учителем!

– У меня никогда не было повода усомниться в том, будто я сделал правильный выбор, – учтиво заметил его светлость, – однако сейчас я хотел бы обратить внимание на то, что моему племяннику пора осознать – вскоре он станет вполне самостоятельным. Джилли, ты наделен множеством достоинств, однако решительность в их число не входит!

Герцог не стал опровергать это обвинение, потому что оно представлялось ему достаточно справедливым. Впрочем, он внутренне содрогнулся, представив себе мучительные скандалы, которые сотрясали бы Сэйл, будь он наделен напористой натурой дядюшки. Его кузен Гидеон в какой-то степени ею обладал и благодаря этому, несомненно, сумел завоевать уважение отца. Но Гидеон всегда был крепким задиристым мальчуганом, не обремененным чрезмерной нервной чувствительностью. Он не принимал близко к сердцу ни порки, ни брань, а герцог так и не смог понять, которое из двух наказаний страшит его больше. К счастью, лорд Лайонел обращался с ним гораздо мягче, чем с собственным сыном, так что на самом деле он дядю не боялся. Но будучи от рождения наделенным спокойным и миролюбивым характером, не переносил ссор и громких гневных голосов. Осознавая также, пусть и нехотя, что дядя действует исключительно в его интересах, герцог кротко подчинялся в тех случаях, когда его кузен бунтовал.

– Ты глава рода, Джилли, – произнес лорд Лайонел. – Тебе следует научиться держаться с достоинством и уверенно. Я сделал все, чтобы дать тебе образование и воспитание, соответствующие тому положению, которое тебе предстоит занимать, но ты чересчур застенчив.

Мистер Ромси, задумчиво покачав головой, заметил:

– Честно говоря, очень немногие современные молодые люди способны похвастать достоинствами, коими наделен его светлость. Лично я, сэр, нисколько не сомневаюсь, что он оправдает все ваши неусыпные заботы о нем.