Мишель Лейтон - Поднимаясь ко мне

Не заметить его просто невозможно. Ощущение опасности, самоуверенности и дерзкого пренебрежения ко всем и всему исходит от него, как зловоние. Или, для любой особы женского пола, находящейся в непосредственной близости, как благоухание дорогого парфюма.

Я почти уверена, что в горле у меня запершило от феромонов Тарин. Мы все можем задохнуться. Мне даже не нужно оборачиваться и смотреть на другую сторону бара, чтобы понять: Тарин навострила уши и все примечает. Я бы не удивилась, если бы она стала прихорашиваться, как кошечка. Это легко понять. Парень… неотразим.

Он высок. Ровно так же, как Кэш. Одет в черный кожаный пиджак и не снимает темных очков в клубе посреди ночи, что выделяет его из толпы еще сильнее. Но не только это. Это не какая-то одна особенность и не десять, но все вместе. Этому парню не спрятаться. Даже в толпе он не останется незамеченным.

Люди расступаются, пока он идет по залу. Не знаю, от страха или от почтения, но что-то заставляет их сторониться и давать незнакомцу дорогу.

Я бы предположила, что волосы у парня длиной до подбородка. Может быть, до плеч, но они завязаны в хвост, так что сказать точно трудно, а по цвету напоминают светлую солому; на макушке светлее, чем на концах. Это заставляет меня думать, что он много работает на солнце.

Густая светло-коричневая бородка. Остальные черты лица не разглядеть, но что-то в них отдаленно мне знакомо. Я пытаюсь вспомнить, не бывал ли он раньше в клубе. Конечно, в другой одежде, может быть, в чем-то попроще.

Парень без остановки проходит в кабинет Кэша и скрывается за дверью. В зале все замирают, как будто медленное, победоносное шествие незнакомца произвело на зрителей эффект легкой контузии. Примерно через полминуты все возвращаются к прерванным разговорам, как будто ничего не случилось.

Но меня разбирает любопытство – как никогда.

Я рад, что сижу, когда он входит, а также рад, что не ел и не пил в момент его появления в дверях. Вот стыдуха была бы – поперхнуться и умереть при виде входящего в кабинет долгожданного посетителя, осознав, что это мой брат-близнец.

Нэш.

– Мать твою…

Моя первая мысль, первое чувство – глубокое облегчение, даже радость. Мой брат не погиб. Он жив. И стоит прямо передо мной.

Волосы у него длиннее, чем у меня. И светлее. Лицо знакомое. Я бы узнал его где угодно, конечно. Даже с этой бородкой, скрывающей нижнюю часть, он так похож на меня. Только выражение тяжелое. Намного тяжелее моего.

Я ощущаю его присутствие совсем не так, как все остальные люди на земле. Мы часть друг друга настолько, что даже родным братьям и сестрам не понять. Быть близнецами – это совсем другое.

Думаю, на каком-то уровне сознания я всегда знал, что он не умер. Никогда не чувствовал, что он ушел от меня в иной мир. Никогда не ощущал его отсутствие как необратимый факт.

Но что это означает? Что вообще происходит? Мне нужно всего несколько секунд, чтобы сложить из кусочков цельную картинку.

Отец!

– Отец знал. Он знал все это время – и ничего мне не сказал.

Пощечина. Удар по яйцам. Проверка реальности, которая напоминает, что на свете действительно нет никого, кому я могу доверять. Совершенно.

Я во многом полагаюсь на Гевина, но два человека, которым я верил больше всего, дали мне повод сомневаться на этот счет. Отец, очевидно, утаивал от меня многое. Не знаю почему, но в конце концов узнаю, я уверен. После того, как обеспечу безопасность Оливии…

Оливия.

Она – второй человек, которому я доверился. Она не предавала меня, но тоже что-то скрывает в последние дни, и это меня беспокоит. Я знаю, ей нужно ко многому привыкнуть, приспособиться, но сейчас для этого не время. Слишком опасно для нее сейчас решить, что мне нельзя доверять, и сбежать куда-нибудь. Ей это может стоить жизни.

Для меня это означает одно: придется либо убедить Оливию довериться мне и не ждать от меня обид, либо оставить ее. Если она не будет верить мне, то окажется в опасности. А я не смогу полагаться на нее, если она не покажет, что уверена во мне.

Слова Нэша возвращают меня к его загадочному возвращению в реальность.

– Да. У каждого из нас есть свои причины поступать так или иначе. Включая тебя, – говорит он многозначительно.

Он прав, но от этого осиное жало не перестает меня жечь: почему именно я один оставался во мраке неведения? Во мне закипает гнев, но я не успеваю обрушить его на Нэша. Гевин делает какое-то движение, и это напоминает мне, что я не наедине с братом.

Бросаю взгляд на своего друга и менеджера бара; тот переводит глаза с меня на Нэша и обратно. На лице у него написано удивление, но не такое сильное, как можно было бы ожидать.

– Я объясню все позже, даю обещание.

Гевин прищуривается и начинает медленно кивать.

– Нет, думаю, для этого нет оснований. Я и так догоняю. – Он встает и подходит к Нэшу. – Гевин Гибсон. Мы, кажется, раньше не встречались.

«Будь я проклят! Он все просчитал!»

Я однажды встречался с Гевином в образе Нэша, чтобы добавить правдоподобия фарсу. Если у Гевина и были подозрения по поводу идентификации личности, он никогда об этом не упоминал. Но, зная Гевина, могу предположить, что он, вероятно, держал свои сомнения при себе на случай, если вдруг позже возникнет повод их предъявить. Полагаю, в этом бизнесе – ну, в отцовском – у всех есть свои секреты. И свое оружие.

Я киваю другу. Какой смысл сейчас таить обиды.

Поворачиваюсь к Нэшу и скрещиваю руки на груди.

– Ну что, ты собираешься просветить меня – или как?

Нэш наблюдает за мной. Именно в этот момент, а не при первом взгляде, я замечаю, как сильно он изменился. Он стал похож на меня, каким я был раньше. Только еще опаснее.

– Я пришел сюда не для того, чтобы обсуждать прошедшие семь лет, а потому что отец подал знак. Должно быть, пришло время взяться за дело.

– И что это означает?

– У меня есть верное средство.

– У меня тоже. Но они знают об этом и применили методы устрашения – совершенно неприемлемые. Я не могу рисковать и не выполнить их условий.

Нэш молча смотрит на меня, будто пытается забраться мне в голову. А когда наконец заговаривает, впечатление такое, словно ему это удалось:

– Кого они забрали?

– Одну знакомую. Они думают, что эта девушка много значит для меня.

На лбу Нэша появляются неглубокие морщины, но тут же исчезают.

– Они думают, эта девушка важна для тебя? – (Я киваю.) – А на самом деле?

Я пожимаю плечами:

– Она мне не особо нравится. Но есть другая, которая действительно мне очень дорога. И о ней они тоже знают.

Нэш медленно кивает, впитывая информацию.

– Хорошо, у меня есть все необходимое, чтобы исправить дело, если только мы правильно используем свои преимущества.

– Почему же ты не использовал их раньше?

– Отец хотел подождать. Боялся подвергнуть нас еще большей опасности. Это единственная причина, по которой он мирился со всем этим. Провел семь лет в тюрьме, чтобы защитить нас, потому что другого выхода не было. Он все знал и держал в руках все карты.

– Значит, книги…

– Только часть игры, да. Но благодаря им ты был в безопасности все это время. Значит, дело того стоило. Для него.

«Для него»!

Не знаю, как относиться к последним словам Нэша. Он осуждает меня? Не понимаю, с чего бы это? Он владел полной информацией, тогда как я имел дело с какими-то обрывками. Ему была известна правда, а мне в основном ложь.

Я снова завожусь:

– Приятель, если тебе есть что сказать, говори прямо. Меня уже достало все это дерьмо. Я больше не принимаю людей, которые встревают в мою жизнь и говорят полуправду или сообщают часть фактов. Ты давай-ка или выкладывай все начистоту, или проваливай. Я найду другой способ. Без тебя и… без всяких твоих верных средств.

Через несколько секунд губы Нэша изгибаются в холодной усмешке:

– По крайней мере, ты не такой уж слабак.

Я бешусь. С меня довольно всего этого – этой жизни, этой лжи, этих игр. Делаю шаг к Нэшу с открытым намерением врезать ему кулаком по роже. Он ухмыляется, как будто только того и ждет, как будто рад возможности обменяться со мной парой-тройкой ударов. Но между нами встает Гевин:

– Если бы меня спросили, я бы предположил, что сейчас есть вещи более важные, чем выяснение отношений. Соберитесь, ребята. Соберитесь. Ради нее, если нет других причин.

Глаза у Гевина спокойные-спокойные – как голубое мелководье. Пара секунд, и мудрость этих слов, а также намек на одного человека остужают мой пыл.

Оливия!

– Мы с этим еще не закончили, – рычу сквозь сжатые зубы.

Нэш кивает, ухмылка не покидает его лица. На миг меня охватывает горячее желание вышибить из него самодовольство, но проходит почти так же быстро, как появилось.

– Мы еще найдем для этого время. Буду ждать с нетерпением.

По лицу Нэша вижу, что это не пустые слова. Не знаю, почему он злится, но меня это не особенно беспокоит. Он нужен мне для одного и только для одного дела. А потом может убираться туда, откуда явился, и пусть нам больше никогда не придется увидеться.

– Ну вот что. Если ты думаешь, что я собираюсь двигаться дальше, не зная, что у тебя на уме, то сильно ошибаешься. Нам с тобой не по пути. Точка.

Смешок Нэша звучит как отрывистый лай:

– Мне нет дела до спасения твоих друзей или подружки. Я ждал семь лет, чтобы разделаться с людьми, которые убили маму и украли мою жизнь. И больше ждать я не могу. У меня своя повестка дня.

– Меня не волнует, что ты будешь делать, пока это не мешает моим планам и не ставит под удар тех, кто мне дорог.

Нэш поджимает губы:

– Тебя не волнует? Тебя не волнует, что кто-то взорвал нашу мать? Не волнует, что кто-то засадил за решетку нашего отца? Не волнует, что он провел в тюрьме долгие годы, чтобы защитить нас? Тебе нет дела до того, что кто-то растоптал наши жизни и пустил их прахом? – Нэш саркастически смеется. – О, правильно. Тебе это ни к чему. Ты единственный выиграл от несчастий нашей семьи, так ведь, ты, сукин сын?

– О чем ты говоришь, черт возьми? В чем я выиграл? В том, чтобы притворяться тобой, моим выдающимся братом, жить его превосходной жизнью и терпеть общество ослиных задниц, с которыми тому положено водить компанию? А может, ты о том, что я провел все эти годы в тоске, потому что потерял всю семью? Что я в течение семи лет по два раза в месяц навещал единственного оставшегося в живых родственника и встречался с ним под надзором в комнате, где нас разделяло стекло; что я работал день и ночь, чтобы найти способ, как вызволить его из тюрьмы? Ты это имеешь в виду?

Нэш делает ко мне шаг. Я замечаю, как Гевин вздрагивает, готовясь снова разнимать нас, но ему не приходится этого делать. Нэш останавливается.

– Это гораздо лучше, чем провести семь лет в бегах, прячась. Я бросил все – кем я был, чего хотел, что имел, – чтобы уважить желание отца, чтобы обеспечить его безопасность, чтобы спасти тебя. Несколько раз в год я тайком приезжал в город, чтобы посмотреть, как мой брат живет моей жизнью. Свободный. Счастливый. Живой. Тогда как я должен был оставаться мертвецом, контрабандой возить оружие, безвылазно сидеть на корабле. Изо дня в день, месяцами. Я бы с радостью поменялся с тобой жизнями в любой момент.

– Можешь забрать свою жизнь! Я никогда ее не хотел. Все, что я делал, сделано ради отца. Не думай, Нэш, что страдал только ты один.

Мы смотрим друг на друга. Мы зашли в тупик. Теперь я понимаю, почему Нэш злился, хотя никогда не признался бы в этом. Страдали мы оба, оба расплачивались за чужие ошибки. Но свет в конце тоннеля, вполне возможно, появился. Вероятно, пришло время освободиться от оков прошлого. Наконец-то.

– Я понимаю, ребята, вам есть о чем поговорить, но это придется отложить. У нас осталось всего несколько часов, чтобы вместе составить план действий. Давайте оставим разборки до лучших времен и займемся делом. Что скажете?

Я смотрю на Гевина. У него на лице обычное любезное выражение, никаких изменений. Иногда трудно поверить, что он на грани. Но так и есть. Просто он умело скрывает эмоции. И это, вероятно, делает его еще более опасным.

– Ты прав. У нас нет времени на выяснение отношений. – Смотрю на настенные часы. – Время истекает. Я должен привести Оливию и объяснить ей, что происходит.

– Ты уверен, что это разумно? – рявкает Нэш.

– Да, я так считаю. Ей нужно знать. Она имеет право. Ее жизнь в опасности из-за меня. Из-за нас. Черт возьми, да, я полагаю это разумным. Чем больше она будет знать о деле, тем лучше.

У Нэша глаза лезут на лоб. Он качает головой, явно не соглашаясь. Но меня это не волнует. Пусть, только бы дал мне то, что необходимо, чтобы обезопасить Оливию. Навсегда. А там мне по барабану, что он делает.