Мишель Лейтон - Поднимаясь ко мне

Все выглядит ровно так же, как несколько ночей назад, когда я возвращался сюда за вещами Оливии. Это хорошо.

Наверное, надо убрать с дороги разбросанные вещи, чтобы Нэшу легче было пройти. Но тут я вспоминаю самодовольную ухмылку у него на губах и решаю, что, если он рухнет на свою высокомерную задницу, это пойдет ему на пользу.

Оглядываюсь на дверь. Троица как раз добралась до нее.

– Ну? – я приглашаю их войти.

Нэш и Оливия переступают порог, а Марисса нет. Оливия смотрит на нее.

– Ты сама знаешь, что не обязана это делать. Можешь вернуться к отцу или поехать к Кэшу. Никто не станет винить тебя, если ты больше никогда не захочешь вернуться в этот дом.

Я бы сказал то же самое Оливии. Она почти застала похищение Мариссы. Марисса выглядит страшно напуганной. Она и всегда-то бледная, но сейчас, при тусклом освещении, ее бледность кажется мертвенной.

Глаза Мариссы мечутся между дверным проемом и Оливией. Слышу ее прерывистое дыхание. Если Марисса решится, я признаю, что она хороша. Чертовски хороша. Лучше, чем можно было от нее ожидать.

– Нет, я должна это сделать. Не могу же я вечно жить в страхе. Снова на коня, верно? – произносит она со слабой улыбкой.

– Я отведу Нэша. А ты не спеши.

Марисса делает глубокий вдох и качает головой:

– Нет, со мной все в порядке.

Может быть, это фамильная черта – передавать какими-то телесными проявлениями идею, что человек собирается с духом и как будто сам себя за уши вытягивает из болота, потому что Марисса делает то же самое, что несколько раз делала Оливия. Она тянет себя за уши из болота. Может быть, в ней есть многое от Оливии, и этого хватит, чтобы в конце концов превратить ее в полудостойного человека.

Они втроем заходят в дом. К моменту, когда вся троица оказывается в гостиной, мне кажется, что теперь уже Нэш поддерживает Мариссу, а не она его.

– Сюда, – направляет движение Марисса и указывает путь к своей спальне. – Он может занять мою комнату. А я буду спать на диване.

Никто не возражает, и я меньше всего. Это была не моя идея. Уж я-то точно не буду спать на диване. Мое место – рядом с Оливией. А Марисса сама себе хозяйка.

Когда девушки начинают снимать с Нэша куртку и футболку, я ухожу под предлогом, что буду встречать того парня, который должен прийти от Гевина. Это звучит глупо, но во мне закипает бешенство, когда я вижу, как Оливия раздевает другого мужчину, пусть даже это мой собственный брат-близнец. На самом деле от этого, вероятно, становится только хуже. Все равно что она раздевает меня. Только это не так.

Я шагаю взад-вперед на пороге открытой входной двери злой как черт, в это время неописуемого вида черный седан подъезжает к поребрику. Из машины вылезает низенький человечек, оглядывается, забрасывает на плечо сумку и спокойно, как обычный прохожий, идет по тротуару. Когда он приближается ко мне, я удивляюсь, что он совсем юнец.

– Где раненый? – спрашивает незнакомец.

Юнец или не юнец, но парень, видно, деловой.

– А ты кто? – Пусть считает меня дураком, это будет его ошибкой.

– Делани. Гевин попросил меня прийти.

– Ты его летучий приятель?

– Нет. Я работал с ним в Гондурасе.

Пару раз я слышал, как Гевин упоминал это место. Очевидно, он был одним из немногих… специалистов, нанятых для какой-то особой миссии там. Все пошло к чертям собачьим. Гевин не распространялся об этом, но, судя по тем скупым словам, которые я от него слышал, выходило, что для наемников это было все равно что попасть в окопы во время войны. Если этот парень был с Гевином, могу себе представить, как они стали должниками друг друга.

– Сюда, – говорю я и веду гостя в комнату Мариссы.

Мы все стоим вокруг как любопытные зрители, пока Делани ощупывает Нэша. Должно быть, в сумке у него аптечка и набор самых необходимых инструментов. Делани дает Нэшу выпить пару рюмок, промывает раны каким-то средством, которое извлекает из плотно закрытого тюбика. Потом вводит иглу шприца, наполненного чем-то (могу предположить, что это лидокаин), в порез, надевает стерильные перчатки и накладывает швы.

Закончив возиться с раной, Делани ставит на прикроватный столик пузырек с таблетками, говорит, чтобы Нэш принимал их по одной три раза в день в течение двух недель, кивает ему, встает и собирается уходить.

Я провожаю лекаря до двери, в основном потому, что продолжаю сомневаться в нем. Он на миг приостанавливается у порога, отвешивает мне короткий поклон – просто кивает – и уходит. Вот и все.

Убийцы так себя не ведут, они из другого теста. Это точно.

Дожидаюсь, пока девушки перестанут суетиться вокруг Нэша, и высказываю предложение:

– Думаю, нам всем нужно отдохнуть.

– Марисса, ты уверена, что не хочешь занять мою постель? Тебе столько пришлось вытерпеть…

Марисса улыбается Оливии, очевидно тронутая ее заботой.

– Нет, я, пожалуй, побуду с Нэшем еще немного. А вы идите.

– Ты уверена?

– Абсолютно. Этот диван очень удобный.

– Это правда, – соглашается Оливия.

Они улыбаются друг другу, возможно вспоминая какую-то только им известную забавную историю. Начинаю уважать Оливию еще сильнее за то, что она способна так легко зарыть топор войны и забыть о враждебности по отношению к той, которая жестоко третировала ее. Но она такая. Отчасти именно это делает Оливию такой невероятной.

– Ну хорошо. Пожалуй, мы пойдем спать. Мне нужно принять душ, а потом я, наверно, отключусь, как свет в комнате.

– Спокойной ночи, – говорит Марисса, обходя кровать и присаживаясь напротив Нэша. – Эй, Лив?

«Черт! Мы уже были на верном пути», – думаю я, когда Оливия останавливается у двери.

Она оборачивается и смотрит на Мариссу. И снова, кажется, даже я замечаю, как изменилась Марисса. Может, ей нужна была такая встряска, чтобы вышибить дурь из головы.

– Спасибо.

Они снова обмениваются взглядами. Оливия улыбается. Марисса улыбается:

– Для этого и нужна семья.

Наконец мы покидаем Нэша с Мариссой. Оливия немногословна, просто собирает кое-какие вещи и несет их в ванную. Через несколько минут я слышу, что включился душ. Еще через несколько минут он выключается. Будучи таким, какой я есть, я немного обижен, что меня не пригласили. Конечно, я мог бы сам пойти и присоединиться к ней, но если она продолжает сердиться на меня, это будет не слишком умно.

Я раздеваюсь, забираюсь в постель, гашу свет и устраиваюсь ждать Оливию. Так или иначе, к утру все перемелется.

Тихо открывается дверь ванной. В комнате Оливии очень темно, поэтому я не вижу любимую, но слышу ее легкие шаги. Она приближается к кровати. Тихонько откинув одеяло, Оливия забирается в постель рядом со мной. Я жду, пока она устроится удобно, а потом говорю:

– Я хочу, чтобы ты кое-что поняла.

Слышу ее резкий вздох.

– Что?

– Ты меня до смерти напугала.

– Ты что, подумал, я сейчас лягу и усну, зная, что ты расстроен?

Меня немного раздражает такой поворот разговора.

– Я просто не понимаю, почему ты так мало заботишься о Мариссе. Ей столько пришлось перенести.

– Есть несколько причин. Во-первых, я знаю, что она за человек. Во-вторых, я не могу так легко забыть, как она с тобой обращалась. И в-третьих, она не ты. Прости, но для меня ты на первом месте.

– Даже если так, как ты мог позволить ей одной возвращаться сюда, зная, что это не вполне безопасно?

– Оливия, она взрослая женщина. Она может делать то, что хочет. И у нее есть и другие места, куда она могла бы поехать и чувствовать себя там в безопасности. Она могла бы остаться у отца. Просто не захотела.

– Я не понимаю, как ты можешь говорить об этом с таким ледяным спокойствием.

– Могу сказать тебе как. Это не имеет отношения к Мариссе. И никогда не имело. Все дело в тебе. В том, чтобы ты была в безопасности. Я не люблю Мариссу. Я люблю тебя. Ты можешь понять, что я не хочу жить без тебя? Что я не могу жить без тебя? Что я буду делать, если с тобой что-нибудь случится? Я не мог допустить, чтобы ты ехала сюда с Мариссой одна. Я не мог рисковать. Я никогда не пойду на риск, если речь идет о том, что я могу потерять тебя. Никогда. Почему ты не можешь этого понять?

Разгорячившись, я начал говорить громко, и от этого, когда замолчал, тишина показалась более пронзительной.

Оливия не отвечает, но я чувствую, как заколыхалась кровать от ее движений. Потом я чувствую прикосновение мягкой и теплой руки к своему животу.

– Кэш? – шепчет Оливия.

– Да?

Ее рука скользит по моей груди, обхватывает шею. Оливия ложится на меня сверху. Она прижимает свои губы к моим и целует. Поцелуй легкий как перышко.

– Это все, что ты должен был сказать.

– Ты не давала мне возможности сделать это, – бормочу я ей в рот.

– В следующий раз начни с этого, – говорит она.

Я чувствую, как ее губы растягиваются в улыбке. Она усмехается.

Быстро обхватываю Оливию руками и переворачиваю на спину, пристраиваясь между ее раздвинутыми ногами. Она голая, и мне стоит больших усилий не нырнуть прямо в нее. Ее тело манит меня, как теплая ванна в промозглую ночь. Ее душа манит меня, как оазис в пустыне. А ее сердце притягивает меня, как спасительная гавань потерявшийся в море корабль.

– Ты имеешь в виду, начинать с признания в любви? – говорю я, дразня ее лоно головкой уже раззадорившегося члена.

– Да. Всегда, всегда начинай с этого.

– Я люблю тебя, Оливия Таунсенд, – шепчу я и проникаю в нее, слышу ее вздох и отзываюсь на него эхом.

– Я люблю тебя, Кэш Дейвенпорт.

Я выхожу из нее, только самый кончик остается внутри, а потом проскальзываю внутрь, на этот раз немного глубже.

– Обещай, что ты меня никогда не бросишь. Останься со мной, Оливия. Поедем завтра домой.

Оливия молчит, но всего одну секунду. А когда отвечает, я по голосу слышу, что она говорит и улыбается:

– Я останусь с тобой, пока ты не перестанешь меня хотеть.

– Я буду всегда хотеть, чтобы ты была со мной. Я больше не хочу провести без тебя ни одной ночи. Никогда. Я не могу вынести мысли, что с тобой может что-нибудь случиться. Не могу вынести мысли, что мы поссоримся. Не могу вынести мысли, что ты можешь быть несчастна. Ты всегда должна быть безмерно счастлива. Со мной.

– Тогда считай, что я безмерно счастлива. С тобой. Всегда.

– Всегда, – повторяю я и накрываю ее губы своими.

Она снова вздыхает, я вхожу в нее. На этот раз я впитываю в себя ее вздох, ее дыхание становится частью моего, так же как она сама становится частью меня. И мне это нравится, потому что я не собираюсь возвращать обратно ни то ни другое. Ни сейчас, ни когда-нибудь потом.

То просыпаюсь, то засыпаю в каком-то странном месте, да еще эти чертовы таблетки, которые прописал мне доктор-нелегал. Открываю глаза – и не могу врубиться, что к чему. Первое, что замечаю: рядом со мной лежит великолепная женщина. Второе – она закинула на меня ногу, и у меня от этого член зашевелился.

Постепенно в памяти всплывают детали того, что случилось и почему я здесь. Особой боли не ощущаю, что меня удивляет. Наверное, тот ублюдок полоснул меня ножом, вымазанным в конском навозе или в чем-то подобном. Но я чувствую себя довольно сносно.

Пока до меня не доносится знакомый голос. В соседней комнате мой братец громко базарит с кем-то по телефону.

– Ты сделал это?

Пауза.

– Ты точно знаешь, кто это, – ревет он. – Ты сделал это?

Снова пауза.

– Поверить тебе? Ты еще безумнее, чем…

Слышу вздох, который переходит в новый рык, а потом он бормочет невнятно:

– Что же мы теперь будем делать? Я должен все продумать, чтобы защитить дорогих мне людей.

Не надо быть гением, чтобы догадаться, о чем он говорит, – о моем маленьком происшествии с мотоциклом. Кэш слишком волнуется о других.

Только не обо мне.

А у меня одна задача. Только одна. Однако становится все более ясно, что мне придется солировать в предприятии по подрыву основ организации, которая лишила жизни мою мать.

С тех пор как я покинул отчий дом семь лет назад, убедился только в одном: никому нельзя доверять.

Включая членов семьи.

Несколько раз в моей жизни складывалась ситуация, когда просто сказать спасибо было бы и банально, и недостаточно – настолько переполняли меня любовь и благодарность. Вот и сейчас, кажется, я не в силах выразить словами свои чувства к драгоценным читателям. Исключительно вам я обязана тем, что сбылась моя мечта стать писательницей. Обрести наконец любимую работу – настоящее счастье, и кому, как не мне, это знать, но ни сном ни духом я не ведала о том, что испытаю куда большую радость, да что там – невыразимое удовольствие, прочитав, что вам нравятся плоды моих трудов, что мне удается затронуть те или иные струнки вашей души и что после прочтения моей книги вам стало немножко легче жить на свете. А потому вот вам мое чистосердечнейшее признание: я не в состоянии отдать долг благодарности и любви, ибо он безмерен!