— Андрей, давай мы отложим наш разговор, — попыталась увильнуть Маша.

— А завтра я тебя не найду. Нет.

— Ты упрямый.

— Ты тоже.

— Я от тебя устала. Ты просто не понимаешь…

— Объясни так, чтоб я понял. Ты же учительница.

— Ты меня как будто не слышишь. Я же сказала, что устала.

— Я никуда не уйду. Как бы ты меня ни выгоняла. Но хорошо, отложим наш разговор на завтра.

— Не смей так говорить! Терпеть не могу это выражение! Этого завтра нет и быть не может. Нет будущего. Есть прошлое! — она повысила голос. Ударила ладонью по столу. И сразу затихла после вспышки агрессии. — В прошлом все понятно. Оно не повторится. А будущего нет.

— Маша.

— Не трогай меня. И не смей подходить. Ты никогда не поймешь. Мне лучше одной.

— Потому что не надо никому верить и не надо обжигаться? — спросил он. — Одной хорошо, потому что никто не предаст. Не будет боли.

— А что ты знаешь о боли? — она посмотрела на него глубоким взглядом. Андрей не смог понять, что было у нее на душе, но от этого взгляда стало не по себе. Как не по себе становится от глубокого колодца, в который заглядываешь теплым днем. Оттуда веет холодом и темнотой, но почему-то эта темнота притягивает. От нее трудно отвернуться.

— Ничего. А ты ее видела предостаточно. Поэтому боишься. Я все это вижу, Маш. Вижу, как тебе тяжело жить со всеми демонами и кошмарами, которые мучают тебя. Но не боюсь их разделить с тобой. Одна ты не справишься ни физически, ни эмоционально.

— А кто тебе сказал, что я одна? — она все так же смотрела на него.

— Да, у тебя большая и любящая семья из старых фотографий и могил, — ответил Андрей. Маша закрыла глаза. Он думал, она впадет в истерику, но нет. Когда она вновь посмотрела на него, то в глазах привычный холод. Ее выдержки можно было позавидовать.

— Начнем сначала. Ты хочешь воспитывать ребенка наравне со мной? Быть воскресным папой?

— Да. Нет.

— Это как?

— Ты за меня выйдешь замуж. А ребенка воспитывать и растить мы будем вместе.

— С дуба упал? Какое замужество?

— Официальное. Я тебя хорошо изучил. Ты при любой ошибке с моей стороны не разрешишь мне видеть малыша. Или это малышка?

— Я не знаю. УЗИ не показывает пол. Только спину.

— Сюрприз будет, — улыбнулся Андрей.

— Да. Я даже не знаю, что покупать. Какого цвета вещи.

— Нейтрального. Желтенькие, зелененькие, беленькие. Зайчиком и цыпленком может быть как и принцесса, так и будущий солдат, — сказал Андрей.

— Какая армия! Нет, это исключено.

— Почему?

— Там его обидят. Пусть в институт идет. Получает образование, потом…

— Угу, и пошлет он твои планы, как когда-то это сделал я. — подперев рукой щеку, сказал Андрей. — У нас фамильной чертой характер идет. Хотя, сложить мое упрямство и твое, ты представляешь, какая гремучая смесь получается в малыше?

— Спорить будет по каждому поводу.

— И без него.

— Но это не значит, что мы не сможем на него влиять. Надо воспитывать, а не потакать упрямству.

— Здорово сказано. Тогда скажи, как заставить тебя со мной поговорить? Гуру педагогики, поделись своим бесценным опытом.

— Это не смешно!

— Но ты улыбнулась.

— И что? Разве это…

— Ты красивая. И улыбка у тебя красивая. А еще странно видеть тебя смутившейся, — перебил ее Андрей.

— Это из-за беременности. Тяжело порой контролировать свои эмоции. Еще и тяжело хожу. Токсикоз только недавно прошел. И плохо себя чувствую постоянно. Слабость, спать охота, а по ночам, наоборот, могу проснуться и больше не уснуть. Ноги болят. Спина отваливается. Еще и грудь набухла. Так соски слабые. Молозиво так и льется. Приходится в лифчик специальные вкладыши подкладывать. И перепады настроения. То убивать охота, то плакать, то обниматься и в любви признаваться. Вот минуту назад тебя я видеть не могла, а сейчас таким милым стал. Почему-то кажется, что беременность — это как болезнь на девять месяцев.

— Ничего, ты просто одна, вот тебе так и плохо. А еще страшно, — он подошел и обнял ее. Провел руками по темным волосам.

— Мне всегда страшно.

— Знаю. Пойдем в комнату. Там намного удобнее сидеть, чем здесь.

— Ты странный.

— Это чем? — перемещаясь в гостиную, спросил Андрей.

— Какая тебе выгода от всего этого?

— О, теперь ты меня обвиняешь в меркантильности. А никакой. Люди ведь могут жить просто так, потому что им хорошо вместе.

— Со мной сложно.

— Я этого не заметил. Капризничаешь не больше чем другие. Я тебе это уже говорил. Не попадаются мне другие женщины. Все с причудами.

— Хочешь сказать я того? — она покрутила пальцем у виска.

— Зачем? Ты своеобразная. Любишь играть. Проверять мое терпение на прочность. Могу сказать, что мою маму ты не переплюнешь. А все твои выпады я переживу, — он смотрел как она ходит из угла в угол по комнате. И о больных ногах вместе со спиной забыла.

— Я не могу относиться к твоим словам серьезно.

— Так посмейся, если считаешь это шуткой. Опять начинаешь заводиться?

— Это просто глупо! — она остановилась. Посмотрела на него.

— А что по твоему неглупо?

— Как мы жить будем?

— Тяжело первые пару лет. Потом станет проще и ситуация выправится. Учебу я бросать не буду. С ребенком помогу по мере сил. Жить будем у меня. Я не могу бросить маму и сестру. Этого они точно не переживут, как бы отец не уверял меня в обратном. Он мне тут посоветовал съехать. Мол, тогда мама в себя придет. А как я от них уеду? Аню одну брошу? Это не дело. Если бы не проблемы, что свалились лавиной на меня, то я давно с тобой попытался переговорить. Понять, что ты за тайну скрываешь. Но останавливало слово, что тебе дал, да и времени не было.

— Нет у меня никаких тайн, — она села рядом.

— А сейчас какое настроение? Меня поколотить или обняться? — спросил он.

— Обняться.

— Такое настроение мне по душе. — Андрей обнял ее, пересаживая к себе на колени. Неожиданно ее руки обняли его за шею. Нос уперся куда-то в плечо.

— Я по тебе скучала, — едва слышно сказала она.

— Я тоже скучал, — распуская ее тугой пучок волос, сказал он. Пальцы зарылись в густые волосы. Касаясь кожи. Маша лишь тяжело вздохнула.

— Глупо все это?

— А наша жизнь вся глупая. И что теперь? Нам не жить?

— Не знаю, — она тихо вздохнула. И плечи расслабились. — А ты всегда такой?

— Какой?

— Неконфликтный.

— Я не люблю ссориться. Да и чего нам с тобой делить?

— Я ведь ничего толком о тебе не знаю.

— Как и я. Но это мне не мешает настаивать, чтоб мы поженились, — ответил Андрей, спускаясь пальцами к ее шее и тонким плечам.

— Я хочу тебе доверять, но боюсь.

— Я понимаю.

— И в кого ты такой понимающий?

— В кого не знаю, но явно специально сделанный, чтоб понять вот такую холодную снежинку с горячим сердцем.

— Смешной. — Она подняла на него лицо. На губах улыбка. Он наклонился к ее губам. Мягкий поцелуй. Нежный и осторожный. Маша уцепилась за халат.

— Мне нельзя.

— Целоваться?

— Нет, кувыркаться.

— Так я тебе что-то предлагаю другое? Просто поцеловал, — хмыкнул Андрей. Они сидели в тишине. Каждый думал о своем. — Так попробуем вместе жить?

— Я не могу пробовать. Не переживу разочарования, — ответила она.

— Тогда пробовать не будем. Станем жить.

— А если я тебе потом разонравлюсь? Если ты решишь, что это все ошибка?

— Как много если. Не решу.

— Слишком самоуверенно, — она вздохнула.

— Маш, так ты у нас неуверенная, а если еще и я буду таким же, то мы точно никуда с места не сдвинемся.

— Я не уверена, что у нас что-то получится. Ты хороший. Но я не умею жить в семье. Я не смогу дать тебе то, что ты ищешь. И ты прав, у меня много тараканов, которые мешают жизни.

— А что я ищу?

— Тебе нужна жена. А я…

— Расскажи, чего ты боишься? Откуда все это? — попросил он.

— Тогда ты уйдешь. — Маша опять вздохнула.

— Если и уйду, то тебя с собой заберу, — пообещал Андрей.

— Мне надо подумать. К тому же я не знаю, с чего начать.

— А ты начни с того, что больше всего волнует, — предложил он.

— Тогда это церковь. Старая церковь в поселке. — Маша прикусила губу. Опять нервничала.

— Пусть будет церковь, — согласился Андрей. Он не мог поверить, что лед тронулся, и она пошла на контакт. Может, устала быть одной? Даже самые холодные королевы иногда сдают свои позиции.

Глава 10

В первый раз, когда я увидела эту церковь, она меня напугала. Была весна. Холодная весна, на поле еще лежал снег, как белые шапки среди рыжей сухой травы и прогалин черный земли. Церковь стояла в стороне от поселка. Метрах в трехстах от последнего дома. Вокруг было кладбище. Старое, с могилами, покосившимися крестами и ржавыми оградками. Холодный ветер пробирался сквозь куртку. Ноги промокли и замерзли. А я смотрела на церковь без крыши, с выбитыми стеклами и кустами, что росли прямо под ее стенами, и думала: эти перемены, о которых говорил папа, мне точно не понравятся. Но это временно, скоро все должно было наладиться. Может быть, завтра. Он говорил уверенно, а я верила. Каждый раз, закрывая глаза перед сном, я хотела, чтоб все было как прежде.

У меня была небогатая семья. Мама сирота из глухой деревни приехала покорять Москву. Познакомилась с папой. Он был из хорошей семьи, которая не приняла маму. Тогда они ушли и больше с родственниками не общались. Я ни разу не видела бабушку и дедушку, даже на похоронах папы. Хотя мы им отправили телеграмму. Я лично отправляла. Хотя, может, они сменили адрес? Не знаю. В этой жизни все возможно.

Честно, я не знаю, как родителям удалось получить квартиру. Чисто повезло. Оказались в нужное время в нужном месте. Одно время мы жили в общежитие, а потом резко переехали в квартиру. Двухкомнатную квартиру. Это было здорово. Никаких соседей, никаких пьяных выходок дяди Толи, который пил не просыхая. Тогда уже родился мой брат. Семен. Обычная семья. Папа работал в каком-то институте. Мама на фабрике швеей. Потом началась перестройка. Отец перестал получать зарплату. Мама стала подрабатывать на дому. Шила одежду. В итоге отец переучился на водителя автобуса и ушел из института. Я почти не помню то время. Было трудно, но мы были счастливой семьей. Я училась в гимназии. Мне всегда учеба легко давалась. Постепенно и финансы стали налаживаться. Удар принес Семен. Он заболел. Вначале долго-долго болел. Потом мама бросила работу и почти все время проводила с ним в больнице. Я почти ее не видела. Знаешь, тогда ревновала. Сильно. Мне было обидно, почему обо мне как будто забыли. Да, Сема болел. А при чем была я? Когда они забыли о моем дне рождении, то я дождалась их вечером и сказала, что уйду от них. Я им не нужна. Они меня не любят. И все такое. Я не понимала, хотя мне ничего не объясняли. Наверное, считали, что я маленькая и ничего не понимаю. Мама тогда расплакалась. Папа же объяснил, что Сема очень сильно болен и нужна операция, которая стоит больших денег. Очень больших денег. Я поняла. Мы стали искать эти деньги. Папа работал на двух работах. Мама почти не спала. Днем проводила с Семой, а вечером шила. Я ей помогала. Но время работало не на нас. Тогда родители решили продать квартиру, а нам купить квартиру в деревянном многоквартирном доме, вдалеке от Москвы. Это был глухой угол дальнего Подмосковья. Туда мы ехали около трех часов. Мне пришлось оставить свою школу, свою комнату, ради сомнительной однокомнатной квартиры без удобств.

Но так было нужно. Ради Семы. Чтоб он выжил. Но с каждым днем шансы на благополучный исход таяли. Мне тогда было одиннадцать с половиной лет. Я училась в пятом. Но в поселке была лишь одна школа, пятого и шестого класса у них не было. Поэтому меня вновь отправили в четвертый. Школа мне напоминала церковь. Облупившиеся стены, окна в щелях, старые парты и доска, как в кино про пионеров и октябрят. А я привыкла к другому. У нас все было чисто и аккуратно. Трехэтажная школа с красивыми цветами на подоконниках. Здесь же грязь и разруха. Как после войны. И дети здесь были такие же. В первый же день я подралась. Хотя это громко сказано. Скорее меня в грязи изваляли. То ли за косой взгляд, то ли за то, что умничала на уроках. Конечно, я была умнее. Класса так на два. Странно было ожидать другого от ученика гимназии.