— Права есть?

— Есть.

— Хочешь, к себе в такси устрою? Машину дадут. Золотого дна нет, но деньги будут.

— Было бы неплохо. С деньгами совсем туго, — ответил Андрей. — А выкручиваться надо.

— Ты много на себя взвалил.

— Так получилось. Не поворачивать же назад? — зазвенел телефон. Андрей на автомате поднял трубку. — Да. Маша? Все хорошо. Был. Нет, к Оле сегодня не поеду. Дождь сильный. Но завтра съезжу. И спрошу, когда ее выписывать будут. Может, еще раньше тебя окажется дома. Не хочешь, так выздоравливать надо, а не в больнице валяться. Так что вы с ней наперегонки поправляйтесь. А я вас домой заберу. Да, созвонимся.

Он отключил телефон и спрятал лицо в ладони. Протер ими щеки, словно снимал маску.

— Устал врать. А иначе нельзя. Она сорвется из больницы. И так хотела сбежать под расписку, еле уговорил, чтоб долечилась.

— Наладится все. Верь в лучшее.

— Вера. Ее не пощупать, не понять. Не объяснить. Мне говорили, что надо в церковь идти. Молиться. А я не знаю, кому молиться. Потому, что не понимаю. Не понимаю, почему все так дерьмово в этой жизни. И справедливости нет. — Андрей налил стопку. Взял ее. Потом поставил назад. — Был у меня друган. Вместе с первого класса спина к спине стояли. В десятом классе свалили вместе с последнего урока. Гонки должны были быть. Ну и решили к нему завалить. Посмотреть. Пьяный урод вылетел из-за поворота. А дальше, как в кино. Я смотрю, как на нас машина несётся. И уйти с траектории мы не успевали. Там все за считаные секунды происходило. Я стою в ступоре и не могу пошевелиться. А машина несется. Петька меня тогда вытолкнул. Просто оттолкнул в сторону. Его на моих глазах размазало по стене кирпичного забора. Кровище повсюду. Я даже помощь оказать не мог. Хотя там и оказывать нечего было. Пара минут и Петьки не стало. Когда его мать об этом узнала, ее сердечный приступ схватил. Она за ним ушла. Вот и не стало семьи. Она его одна воспитывала. А в итоге, два года колонии-поселении. Это справедливо? Я живу. Его нет. Ладно, хрен с ним. А вот тебе другой случай. Проходит год. Одиннадцатый класс. У нас с отцом терки были. Он настаивал, чтоб я в экономический шел. А я в медики податься хотел. Зима дурная была. То плюс, то минус. Еще и снег повалил. А там тропинка узкая. Половина тротуара машинами занята. Приходилось идти впритык к дому. Меня обогнала девчушка восьми лет. Второй класс. Она со мной вместе училась. На концертах выступала, играя на скрипке. И тогда она в музыкальную школу спешила. Скрипка в футляре, на голове шапка с синим помпоном. Веселым таким. Я не торопился. Домой идти не хотелось. Она меня обогнала. Торопилась жить. Глыба льда упала ей прямо на голову. Она шла в пяти шагах от меня. Шапка в крови. Футляр сломан. Три дня комы. Она умерла, не приходя в сознание. Тогда что-то перемкнуло. Я до сих пор не могу понять, почему их нет, а я еще живу. Зачем? Та девчонка, маленькая принцесса, ей жить и жить. Или Петька. Он лучше был. Знал, что от жизни хотел. Думал в пожарные пойти.

— Говорят в хороших людях и на небесах большой дефицит. Вот их и забирают.

— Зачем тогда они здесь рождаются? Почему должна умереть моя дочь, которая живет всего две недели? Или Маша? Почему она должна страдать? Боги, церковь, небеса, ад — для нее и так вся жизнь сплошной ад. Верить. Во что? В жизнь после смерти?

— В лучшее. Просто верь в лучшее. Я застал еще времена, когда мы верили в партию и светлое будущее. Я и октябренком был, и пионером успел побывать. Тогда церковь была не в почете. Родители у меня всего этого не касались. Потом перестройка. Тяжелые времена. Поверь, я знаю, что такое смерть и не понаслышке. Видел, как и друзья умирали. А я жил. Родителей не стало, а я все землю топтал. И когда я приказ отдавал, в результате которого пятеро не вернулись, я тоже жил. А их нет. Когда сын умирал на больничной койке, а я сделать ничего не мог. Сам на его месте хотел оказаться. Скажи мне, во что хочешь поверить, я бы поверил. И в церковь пошел. Только на меня бабки окрысились. Не так повернулся, не так покрестился. А они такие правильные. Все знают и умеют. Я не знаю. Не задумывался никогда. И не по моде в церковь пошёл. Ответы на вопросы найти хотел. Вот почему так происходит. Как ты понять не можешь, и я не могу. В итоге остался один со своими мыслями. Без веры человеку нельзя. Я не знаю, есть ли жизнь на том свете, не знаю, почему нас словно на прочность проверяют. Но верить надо. Верить, что все наладится, что испытания нам посылаются только по силам. А если все плохо, подумать, что не так делаешь.

— И что я, по-твоему, делаю не так? — Андрей почувствовал, что захмелел.

— Откуда я знаю! Я тебя часа два только вижу. Может, ты наркотой балуешься или родителей посылаешь.

— Да ну, какая наркота! Мне мозг жалко. Вдруг еще понадобится, а буду, как овощ. Овощем думать тяжело.

— Они не думают, — выкидывая бутылку и доставая новую, ответил Василий.

— Тем и отличаются от людей. Люди порой много думают. Смотрю на некоторых, да хоть в своей группе, а они живут, как мотыльки. Им ничего не надо, ничего не волнует. И глаза такие чистые, незамутненные. Смотрю, понять не могу, ребята, как вы до своего возраста дожили? Там такая наивность. Ладно, девчонки, им положено дурами быть.

— Сильно ты о женщинах.

— Чего с них взять? Вроде и умная, на первый взгляд, а копнешь дальше и все одно. Ничего нового. Поэтому и не обращаю внимания на все их заскоки. Вот, например, один из них. — Андрей поднял зазвонивший телефон. — Да, мам. Нет, хлеба я не куплю. Как без хлеба? Блинов напеки, если так мучного охота. Не надо. Мне сейчас не до хлеба. Я рад, что ты из-за такого пустяка готова устроить скандал. Почему рад? У тебя есть на это силы. А у меня нет. Совсем нет. Где я? Тебе адрес сказать, чтоб в гости приехала? Сам доберусь. Мам, давай я в другой раз с тобой поговорю. Сейчас не до этого.

Он отключился. Посмотрел на телефон.

— Как же мне ее порой послать охота.

— Я бы послал.

— Так мать же. Уважать надо. И все такое. Да и жалко ее.

— А может, ты сомневаешься? — предположил Василий.

— В смысле? — хмель все больше окутывал голову.

— Что делаешь. Не бывает желания все бросить? Поменять? Туда ли свернул или нет?

— Есть такое. А может быть иначе? Я уже несколько лет плыву против течения. Да, порой хочу все бросить. Надоедает бороться. Держусь на упрямстве.

— Так не плыви против. Поверни реку в нужную тебе сторону.

— Это как?

— Молча.

— Я тебя не понимаю. Вот порой думаю, на кой я женился? Зачем? Она против, родители у виска крутят, друзья ржут, что я попал. Знаешь, что они сказали?

— Что?

— Что я дурак, дал окрутить себя какой-то старухе.

— А ты?

— Что я?

— Тоже так считаешь?

— С дуба рухнул? Маша мне нравится. Да и не выглядит она на свой возраст. Она мне нужна. Да и принцессу родила. Она сейчас такая маленькая, страшненькая, вся сморщенная, а через пару лет такая красавица станет! Веришь?

— Верю, — усмехнулся Василий.

— И Маша красивая.

— А как же друзья?

— Мы больше не общаемся. Я же дурак, чего мне с такими умными общаться. А то еще поумнею, — ответил Андрей. Василий заржал. Они уже хорошо набрались. — Родители всегда против будут. Там полный дурдом.

— Так и в чем проблема? А проблемы нет. Блин, сделал что-то так иди вперед. И все норма будет.

— Да. Так и надо. Идти вперед и ни шагу назад. — Андрей задумчиво посмотрел на последнюю стопку. — Только все равно паршиво.

— Пока есть хоть один шанс на благоприятный исход, руки опускать нельзя. Нужно верить. Без веры человек пустышка. Понял? Пустышка.

— Я не пустышка. Верить буду. Кажется, я перебрал, — он все же допил последнюю стопку. Хлопнула входная дверь.

— Моя вернулась, — расплываясь в пьяной улыбке, сказал Василий.

— Тогда мне пора. — Андрей поднялся. Перед глазами все плыло. Он попытался кивнуть вошедшей женщине. — Она у тебя красивая, но моя Маша лучше.

Он свалился на пол мешком, тут же засыпая. Слишком много всего навалилось. Переживания. Усталость. Организм не выдержал физического и морального напряжения.

Глава 16

Верить и надеяться. Это легко говорить. А когда пол уходит из-под ног? Как тогда не утратить веру и надежду? Как продолжать жить, когда отчаянье вытесняет все мысли из головы? Верить и надеяться — самое сложное для человека, когда его окружают проблемы. Маша пряталась в прошлом. В тех днях, когда она чувствовала себя счастливой. Ей удалось все это возвести в своеобразный культ. При этом этот культ мешал теперь жить и радоваться жизни. Она с трудом выходила из своей скорлупы, в которую пряталась.

А как жить ему? Как шагать дальше, когда все вокруг рушится? Хотя не все. У него есть цель. Ее надо добиться. Закончить учебу. И работать он пойдет по профессии. Больше никаких сомнений. А Оля? Она выживет. И все будет хорошо. Об осложнениях, которые потом могут возникнуть, он не будет думать. Надо решать проблемы по мере их поступления, а не забивать голову страхами. Да, она родилась раньше срока. Плюс осложнения в родах. Пневмония на первом месяце жизнь, но она выживет. А остальное неважно.

Маша. Он уже взял за нее ответственность. Теперь не может ее подвести. И пусть придумывает себе очередные глупости, а он их развеет. Видно у него судьба такая, ее в себя приводить.

— Проснулся? — На кухню вошла женщина в махровом халате. Андрей невольно подумал, что надо такой Маше купить, а то в квартире зимой прохладно. Она будет мерзнуть в своем шелковом халатике.

— Да. Хотелось бы узнать, где мои штаны и рубашка, — он оторвал голову от подушки и сильнее закутался в одеяло.

— На стуле висят. Чистые и выглаженные, — ответила женщина. — Грязного поросенка накрывать чистым одеялом я не стала.

— Спасибо. — Андрей невольно улыбнулся. Потер затылок, который раскалывался.

— Чисто из практических соображений. Ты кофе будешь?

— Не откажусь. Черный и без сахара. Это будет спасением, — одеваясь, ответил Андрей.

— Твоей Маше повезло, — забирая одеяло и подушку, сказала женщина. Андрей вопросительно посмотрел на нее. — Не каждый мужик будет в невменяемом состоянии говорить, чтоб его не трогали. А то он женат. Прямо, как в анекдоте.

Она, посмеиваясь, ушла в комнату. Было неудобно, но и самому смешно. На улице нависали низкие тучи. Ветер трепал верхушки деревьев. На душе было тревожно, но он упрямо отогнал плохие мысли.

— Света.

— Что?

— Меня Света зовут.

— Андрей.

— Вася сказал. Все хорошо будет. Не переживай.

— Стараюсь, — пожал плечами Андрей. Из ванной с мокрой головой вышел Василий.

— Нормально?

— Да, — отпивая кофе, ответил Андрей.

— Номер запиши, по поводу работы договоримся. И не расклеивайся.

— Обычно в бумагу на дожде не превращаюсь. Вчера что-то нашло, — записывая номер, ответил Андрей.

— Сорваться может каждый. Главное беды не натворить. И потом назад вернуться, — сказала Света.

Кофе был допит. Андрей поехал к себе домой. Очередной бестолковый день. Какие-то глупые разговоры с матерью. Хорошо, что Аня к нему не лезла. Просто сидела рядом и молчала. Порой такое молчание было дороже всех слов.


Олю перевели в палату в понедельник. Кризис миновал. Она неожиданно быстро пошла на поправку. Вместе с ней и все начало налаживаться у Маши. Работа, практика, походы по больницам, сон, где придется. Он и не запомнил это время. Как будто прошел один большой день. Тяжелый и нервный, как в день экзамена. Но потом, с его окончанием, пришла легкость. Проблемы отошли на второй план, а на первое место вышло чудо.

Маша стояла рядом в легком платье. Солнце скользило по ее распущенным волосам. Под глазами темные круги и усталость. Ему казалось, что она стала еще тоньше, чем раньше. На губах усталая улыбка. Она сидела на скамейке, держа в конверте малышку. Та мирно спала. Маленькая кроха, которую они только что забрали из больницы. Машу выписали два дня назад. Она была слабой и молчаливой. Почти все время спала. Андрей ее не трогал. У него начались каникулы, поэтому можно было спокойно заняться семьей. Заодно решил взять отпуск на работе. Или выходить лишь по выходным. Жаль, что смен иногда не было.

Все дорогу он не отдавал малышку Маше. Боялся, что ей плохо станет. Ее то и дело шатало. Она слабо возражала. В конце они сели на скамейку. Тогда он и отдал ей Олю. Вначале Андрей против был, чтоб Маша поехала с ним. Думал, что той лучше дома остаться. Но она настояла. Упрямая. Только в глазах появилась незнакомая мягкость, которая мелькала все чаще и чаще.