Я поворачиваю дверную ручку, толкаю дверь и в этот момент все находящиеся в зале кричат: «Сюрприз!» Черт подери! — думаю я, оглядывая зал, — здесь толпа народа из нашего департамента. И все сгрудились вокруг стола. Пожалуйста, скажите мне, что это все неправда, что это происходит не со мной…

Я еще раз быстро окидываю помещение взглядом и пытаюсь изобразить некое подобие невинного величия. Наконец встречаюсь глазами с Брендой, которая улыбается мне. Становится ясно, что все это затеяла она. Убью гадину, покалечу за то, что она организовала это сборище. Так и быть, оставлю жить, если только подружка не растрезвонит миру о том, сколько мне исполнилось лет.

— Ребята! Спасибо вам! — говорю, стараясь поддать голосу энтузиазма, в то время как все, чего мне действительно хочется, это забраться под стол, словно пятилетней девочке, и решительно не вылезать до тех пор, пока кошмар не развеется. — Это так мило.

Между своими лучезарными улыбками я бросаю на Бренду такой взгляд, что она должна понять — за содеянное придется заплатить.

— С днем рождения! — восклицает Бренда, поднявшись со стула, чтобы пододвинуть поближе к себе еще один, и приглашает меня сесть рядышком. Устраиваясь, я приказываю себе крепиться. Я выдержу. Все, должно быть, уверены, что мне тридцать пять. Ставлю десять к одному — ни у кого не хватит смелости спросить, сколько мне стукнуло. Только я убедила себя в том, что этот праздник не так уж плох, как с новым ужасом я увидела его, занимающего заметное место на столе. Он — дешевый магазинный пирог, украшенный двумя свечками. Одна в виде четверки и вторая — ноль. Нет! Не может быть! Бренда не могла так со мной поступить! Она не рассказала всем о моем возрасте!

Я смотрю на Бренду, и та, если честно, в не меньшем отчаянии. Снова перевожу взгляд на пирог и вижу Гретчен, которая наклонилась над ним с горящей спичкой. Она зажигает четверку, затем ноль, поднимает на меня глаза и улыбается такой ухмылочкой, знаете, словно говоря: «Получи свое, сука!» Это мне причитается за то, что я рассказывала о том, будто наша секретарша носом обслужила анальное отверстие Тори Спеллинг, и о том, как она массировала грудь Памелы Андерсон, предварительно ее облизав. Черт подери! Не стоило недооценивать возможностей разъяренной сплетницы.

Гретчен поднимает пирог и направляется в мою сторону. Две свечи сияют прямо перед моими глазами. Все заводят офисную версию «С днем рожденья тебя». Дымок от свечей льнет к лицу Гретчен, которая подходит все ближе и ближе, а пение коллег, кажется мне, отдаляется и отдаляется. Как ни стараюсь скрыть дрожь, чувствую, что вот-вот упаду в обморок.

Когда пирог опускается передо мной, умолкает пение, я нахожу в себе силы собраться. Сейчас так дуну на эти свечи, чтобы они улетели, чтобы все прекратилось… чтобы цифра сорок пропала. Но когда я набираю полную грудь воздуха, коллега из бухгалтерии Говард Глик, появляющийся на всех мероприятиях, где раздают бесплатную еду, толкает ко мне маленькую девочку. Я о детях ничего не знаю (и знать не хочу), но этой девчушке по виду около десяти. Наверное, его дочь. Я гадаю, что она делает здесь, в офисе, на работе отца. Это все же место для ведения бизнеса, а не детсад. Я слышала, как по радио говорили о том, что школы сегодня будут закрыты из-за снегопада, и догадываюсь — он не хотел оставлять дочь дома. Но разве так трудно было найти няньку или забросить дитя в супермаркет на детскую площадку? Клянусь, однажды я притащу на работу своего кота и объявлю, что не смогла найти ему гувернантку на день.

— Ты не будешь против, если Хели поможет тебе задуть свечи? — спрашивает он. В глазах этой Хели светится надежда, словно возня со свечами — мечта ее жизни. Хочется ответить: «Да, я буду против. Это мой праздник, а она пусть на свой чертов день рождения делает, что пожелает». Но вместо этого я притворяюсь, что не услышала заботливого папашу, вдыхаю поглубже, задуваю ужасные символы этого «праздничного» дня и моментально вытаскиваю свечи из пирога, стараясь спрятать их подальше. Кто-то вручает мне нож, я начинаю резать пирог. Раздавая всем по кусочку, надеюсь, что, занимаясь набиванием собственных желудков, никто не обратит внимания на то, что сама я не ем. Не то чтобы мне не хотелось слопать здоровенный кусок дешевого, обмазанного жиром куска именинного пирога, но мне сорок лет удавалось сохранять фигуру не в силу того, что я позволяла себе тащить в рот все подряд. Если бы это был торт из низкоуглеводного шоколадного теста по рецепту Аткинса, может, тогда я и съела бы маленький кусочек.

Пока я раскладываю куски пирога по бумажным тарелочкам и раздаю их окружающим, мои нервы вроде начинают успокаиваться. Может, мне и сорок, но, оглядев толпу в зале, я понимаю, что выгляжу лучше всех. Ладно, у заместителя одного из менеджеров по продажам Лорен Миллер тело лучше моего, но ей еще и тридцати нет, а бюст, сильно подозреваю, у нее не настоящий. У веб-дизайнера Бритни Джордан лицо милое, но если она будет поглощать пирог и дальше с таким аппетитом, к тридцати годам ее тяжеловатые бедра раздуются донельзя. В общем, я держусь неплохо и к тому же знаю, что следует сделать, чтобы взять реванш, — пусть даже придется пойти на крайние меры. Ставлю сто к одному, при помощи пластического хирурга я сброшу пять, а то и десять лет и составлю достойную конкуренцию девочкам вдвое младше меня, всем этим Бритни и Лорен. Чем больше я над этим размышляю, тем мягче воспринимаю идею лечь под нож. Мы живем в таком прекрасном мире, думаю я, глядя на всех этих людей, которые безвольно пожирают пирог, — можно пойти к врачу, избавиться от морщин, подтянуть все, что обвисло, и снова выглядеть молодой. И так — почти бесконечно. Да, пластическая хирургия — вещь прекрасная. И как люди без нее обходились?

10. Бренда

— Привет, — входя в дом, говорю я. Джоди сидит за кухонным столом и ест хлопья с молоком. — Прости, что опоздала. Сегодня пришлось работать допоздна.

Мне ужасно неловко, что моя дочь ест «Фростед флейкс» на ужин. Сейчас почти восемь вечера. Обычно я возвращаюсь к шести тридцати или семи, но сегодня после обеда я почти час извинялась перед Норой за то, что организовала небольшой праздник. Кажется, что она не столько огорчилась из-за праздника, сколько из-за выдавших ее возраст свечей, которые Гретчен водрузила на пирог. Я поклялась Норе, что у меня и в мыслях не было никому даже намекнуть на ее сорок лет. Гретчен тайком украсила пирог свечами. Когда я это заметила, было уже поздно что-либо предпринимать. Однако, если вы меня спросите, я отвечу, что Норе досталось по заслугам. Мне Гретчен противна не меньше, чем другим, но ведь Нора не обеднела бы, если бы хоть чуточку была с ней вежлива. Кроме того, Норе полезно преодолеть панику сорокалетия. С этим ничего не поделаешь, это просто очередная цифра. Подруга выглядит лучше большинства женщин ее возраста, она и в семьдесят будет привлекательна…

— Где твой отец? — спрашиваю у дочери.

— Звонил пару часов назад. Сказал, что задерживается на работе.

— Он и на прошлой неделе перерабатывал.

Как только я произнесла эти слова, тут же пожалела, что сделала это в присутствии Джоди. Не хочу посвящать девочку в то, что эти задержки на работе заставляют меня сомневаться в Джиме. Быстренько меняю тему:

— Ну и ладно. Может, съездим куда-нибудь и поужинаем?

— Не-е. Это уже вторая тарелка. Я больше ничего не хочу.

— Хорошо.

Я прохожу на кухню и открываю холодильник, словно ожидая, что какой-нибудь добрый волшебник спрятал там изысканный кулинарный шедевр, которого утром, когда я в последний раз заходила на кухню, там не было. Как известно, волшебников не существует; внутри холодильника я обнаруживаю пакет несвежего молока да какие-то приправы на дверной полочке.

— В школе сегодня все было в порядке? — Боже, пора бы придумать другой вопрос.

— Да… нормально.

— Делали какие-нибудь новые опыты по химии?

— Нет, до конца недели просто лекции.

— А что там с контрольной по истории? Вернули уже?

— Получила «В»[23], и это страшно бесит. Я должна была получить «А». Я дала правильный ответ, но мистеру Хиггсу он не понравился. Уж простите, что я не верю пропаганде, которую школьная система округа Лаудон пытается вбить в наши головы. Началось.

— Что же ты ответила?

— Вопрос состоял в том, почему, мол, США во Второй мировой войне сбросили на Японию атомную бомбу. Надо было ответить, что Трумэн решил спасти жизни американцев быстрым завершением войны, тра-ля-ля. Конечно же, на уроках дебатов не было, и никто не сказал, что бомбу сбросили потому, что на нее были потрачены огромные деньги, а она простаивала. Что надо было запугать Советский Союз, что вторая бомба была сброшена тогда, когда Япония не успела отреагировать и на первую, и наше правительство убило сотни тысяч гражданских лиц.

Я задумываюсь о правоте дочери. Понятия не имею, верно ли она трактует события. История никогда не была моим коньком.

— Ты имеешь право высказывать разные точки зрения, и это не должно влиять на твою оценку, покуда ты верно излагаешь факты. Хочешь, я позвоню в школу?

Надеюсь, что она откажется. Ненавижу скандалы и недостаточно хорошо знаю историю, чтобы защищать точку зрения Джоди.

— Нет. Все равно не поможет. Люди верят в то, во что хотят верить. Они стремятся демонизировать своих врагов и забыть о том, что наше собственное правительство уничтожило сотни тысяч ни в чем не повинных граждан… Все забыли, что мы поработали целую расу на несколько поколений вперед, что одежда, которую мы носим, производится в странах третьего мира детьми, которые трудятся в ужасных условиях, что гомосексуалисты у нас на родине считаются людьми второго сорта.

И как это мы снова перешли от истории к геям? Интересно.

— С этим ничего не поделаешь, — говорит она, поднимается из-за стола, ставит пустую тарелку в раковину и направляется в гостиную. Я слежу за ней и думаю, зачем девочке размышлять обо всем этом? В ее возрасте я интересовалась только своими прическами и оценками, не помышляя о детском труде в странах третьего мира или справедливости того, что мне преподают на уроках истории. Она же бесится из-за каждой мелочи. Вот если бы девочка расслабилась, поддавшись течению уютной обыденности, разве ее жизнь не стала бы лучше?

Услышав, что Джоди включает телевизор, я возвращаюсь к холодильнику. Нахожу в морозильнике креветки «Лин Квизин» и пасту «Энджел Хейр», достаю всю эту снедь из коробок, пробиваю несколько дырок в пакетах, засовываю в микроволновку и рассеянно наблюдаю, как внутри печки полуфабрикаты поворачиваются на подносе. Когда соус начинает закипать, достаю, снимаю пластик и ставлю еду на стол. Беру вилку, наливаю себе стакан воды и усаживаюсь перед своим ужином. Паста какая-то дряблая, креветки не крупнее ногтя и в горячем виде похожи на клейстер. Я замираю при мысли о том, как можно было докатиться до того, чтобы сидеть за кухонным столом в одиночестве и поглощать ужин из морозилки. Подношу вилку ко рту… Но вместо того, чтобы продолжить есть, резко встаю из-за стола и выбрасываю еду в мусор. Беру тарелку и ложку, кладу себе «Фростед флейкс» и заливаю молоком.

Когда ужин-полностью-лишенный-чего-либо-полезного закончен, я направляюсь в гостиную к Джоди.

Она смотрит «Однажды в Калифорнии», что удивляет меня — сериал пропагандирует ценности, которые она ненавидит. Джоди не из тех, кто смотрит сериалы про «красивые белые богатые тоже плачут», но через какое-то время я понимаю, что она не столько смотрит, сколько издевается над происходящим, комментируя каждый эпизод. Мне же… мне это напоминает то, как в колледже я сама смотрела «Беверли Хиллс 90210».

— Слава богу, она хотя бы красивая, — говорит Джоди, когда актриса, играющая Мариссу, старается отработать сцену так, чтобы не показаться биороботом. — Деревянная кукла сыграла бы лучше.

Я смеюсь.

— Да, она немного неестественна.

— Немного неестественна? Да она манекен, — отвечает Джоди. — И если честно, неужели кто-нибудь умрет, если в сериал ввести афроамериканца?

И так большую часть фильма. Она указывает на то, что студентов играют двадцатилетние актеры, а их родителей — тридцатилетние. Она глумится над одной актриской, которая переборщила с коллагеном в губах, затем над другой, которая непостижимым образом нарастила грудь на два размера с прошлого сериального сезона. В конце концов, втягиваюсь и я — издеваюсь над Питером Галлахером и его бровями (лучшее, что смогла придумать… ну, не умею я насмехаться). Обожаю мгновения, когда мы с дочерью можем просто поболтать, ничего не делать, а просто побыть вместе. Хотелось бы, правда, чтобы и Джим был с нами.

Около половины одиннадцатого я ложусь, примерно в полночь просыпаюсь от того, что пришел муж. Когда он забирается в постель, мне кажется, что я улавливаю запах женских духов — ничего отчетливого, так, легкий намек. Неужели у него действительно роман? С чего бы он завел любовницу, которая душится, когда сам настаивает, чтобы я никогда не пользовалась парфюмом? Мне не верится, что он способен затеять любовную интрижку. Не такой он человек. Нет, это смешно, убеждаю я себя и снова предаюсь сну. Всему должно быть логическое объяснение, и оно будет найдено.