Патрик Санчес - Подтяжка

— Привет, — отвечает он, и я замечаю лишь озабоченность и ничего больше. — Что случилось?

— Я собиралась в Нью-Йорк, ну, ты знаешь, я говорила об этом на прошлой неделе, так вот, я ехала в аэропорт, чтобы улететь в Нью-Йорк и попала в аварию.

— Боже мой! Ты как?

— Все будет в порядке. Я пробила головой лобовое стекло, так что нос сломан, и лицо пострадало. Но врачи уже все поправили. Теперь осталось дождаться, когда сойдут синяки и спадет опухоль.

— Ужасно, — говорит он, и тут я замечаю Билли. Мальчишка прижался к ноге отца, словно в поисках защиты. Я так внимательно следила за реакцией Оуэна, что не обратила внимания на малыша. Может, Оуэн и не пришел в ужас, но Билли смотрел на меня так, будто перед ним сам сатана.

— Привет, Билли. Не бойся. Я попала в аварию и сейчас лечусь.

Кажется, мои слова никак не успокоили ребенка. Он продолжает таращиться на меня и только крепче прижимается к ноге отца, как будто хочет спрятаться.

— Скажи Норе «привет», — говорит сыну Оуэн и поднимает его на руки. Паренек отворачивается и зарывается лицом в шею отца.

— Прости, он стеснительный.

— Да ничего страшного. Я бы тоже себя нынешней испугалась.

— Мы можем войти?

— Конечно, — отхожу в сторону, только сейчас сообразив, что так и не удосужилась пригласить их внутрь. Они идут за мной в гостиную, мы садимся на диван — Билли устраивается на коленях Оуэна.

— Мы к тебе ненадолго. Я неудачно припарковался. Хотел вот заскочить, проведать тебя, да завезти кое-что, — он ставит на стол сумку с продуктами, достает из нее журналы, банку с супом и имбирное пиво.

— Очень мило, — я искренне растрогана.

— Да не проблема, — он замолкает и пристально смотрит мне в лицо. — Боже, да тебе действительно досталось. Ты врезалась в другой автомобиль или…

— Да… ну… в общем, это в меня врезались. По крайней мере, так мне сказали. Даже не помню, что произошло. Оказывается, это довольно частое явление при автомобильных авариях.

Я быстро соображаю, что если притвориться, будто ничего об аварии не помню, то не придется сочинять детали.

— Я надеюсь, ты подала в суд.

Пытаюсь захихикать, но даже простая улыбка доставляет мне боль.

— Посмотрим, — отвечаю я.

Билли поворачивается ко мне — страх на его лице сменился любопытством.

— Почему ее лицо такое говубое? — спрашивает он отца.

Оуэн смотрит на меня немного виновато и переводит взгляд обратно на сына.

— Она попала в аварию на машине. Когда люди попадают в аварии, то иногда их лица становятся синими и опухают. Смотри на тетю спокойно, тебе нечего бояться.

— Это оцень больно? — теперь Билли спрашивает меня.

— Ну… да, Билли. Больно. Но терпеть осталось недолго. Я выздоравливаю.

— У меня тоже было говубое пятно, когда я стукнулся головой об стол.

— Правда?

— Да, но все пвошло.

— Это хорошо, — я была рада уже тому, что он больше не шарахается от ужаса и не жмется к папочке.

— Вот и твои говубые пятна заживут, — говорит он мне и тут же обращается к Оуэну. — Так, папа?

— Конечно, — улыбается мне Оуэн. — Скоро она будет как новенькая, — уверяет он и поворачивается к окну позади дивана. — Черт возьми! — вскрикивает он.

— Это пвохие слова, — укоряет его Билли.

— Они эвакуируют мою машину, — Оуэн поднимает Билли с колен и встает. — Подожди здесь, сынок, — бормочет он и обращается ко мне. — Я скоро вернусь.

Оуэн торопливо выходит из квартиры, быстро, чтобы сын не успел отреагировать на то, что папа оставляет его наедине с Медузой Горгоной. Закрывается дверь, а я поворачиваюсь к Билли. Тот стоит у дальнего края дивана. Некоторое время мы наблюдаем друг за другом. Глядя на этого малыша, я не могу не чувствовать уколов ревности. Его кожа мягкая, на лице ни морщинки. Нет такого, чего бы я не сделала, чтобы заполучить подобный цвет лица…

— Все в порядке. Оуэн… то есть твой папа скоро вернется. Посиди пока на диване.

Он продолжает таращиться.

— Ну, хорошо, — произношу я и выглядываю в окно. — Посмотри в окно. Через минутку сможешь увидеть там своего папу.

Билли следует моему совету, и через пару минут мы видим Оуэна, который яростно дискутирует с водителем эвакуатора.

— Вот и он. Скоро вернется обратно. Хочешь, я включу тебе телевизор? Может, мультфильмы какие-нибудь?

— «Губку Боба»?

— Кого?

— Ну, «Губка Боб» не идет сейчас?

Что за Губка Боб такой, к чертовой матери? Так называют контрацептивы!

— Хм… не знаю. Но давай проверим, — я поднимаюсь, чтобы найти пульт и, откинув в сторону пару журналов, чувствую, как горло у меня перехватило. — Сейчас вернусь, — бросаю я Билли и удаляюсь в сторону ванной со всей скоростью, возможной для человека с приступом удушья.

Вхожу в ванную и еле дышу — что-то встало поперек горла. Подхожу к зеркалу и стараюсь заглянуть к себе в рот, но не хватает света. Засовываю в рот руку и пытаюсь пропихнуть пальцы поглубже — но ничего не нащупываю. В панике возвращаюсь обратно в гостиную.

— Билли! Билли! — зову я мальчишку, перекосив рот. Господи, мне не хватает воздуха! Я подхожу к нему и становлюсь на колени. — Посмотри, пожалуйста, Билли. Там в горле ничего нет? — хриплю я, открыв рот, не позволяя себе отвлечься на весь абсурд ситуации, не до того.

Билли заглядывает мне в горло.

— Кафется, там кусок ваты.

«Вата? О, черт», — только этого не хватало. Затычка из моего носа! Она провалилась в дыхательные пути! Я снова сую в рот пальцы, но достать ничего не могу. Я уже представляю, как Оуэн войдет в мою квартиру и увидит своего сына, стоящего над трупом. Приедет «скорая», но слишком поздно. Так и вижу, как в графе «причина смерти» указано: «Смерть в результате глупого поступка».

Я судорожно шарю пальцами у себя в глотке, но тут Билли внезапно отводит мою руку, сует свою мне в рот и начинает вытягивать вату. Наверное, мне должно быть больно, но все происходит стремительно и заканчивается прежде, чем я успеваю отреагировать. Через пару секунд воздух начинает поступать в легкие. Рядом стоит Билли, в руках которого лежит запятнанный комок ваты.

Я с наслаждением делаю глубокий вдох и обнимаю мальчонку.

— Спасибо, мальчик мой дорогой, — говорю я ему, крепко прижав к себе.

— Ой, — восклицает он, и я разжимаю объятья.

— Прости, — я отстраняюсь и беру его за руки.

— Тебе нужна таблетка?

— Какая таблетка?

— Ну, таблетка. Когда мне плохо, папа дает таблетку.

— Нет, спасибо. Давай сходим в ванную и помоем тебе руки.

Он следует за мной в ванную, где я пускаю воду и берусь за флакон с жидким мылом.

— Я и сам могу, — говорит он и отбирает флакон. Я гляжу, как он намыливает руки и смывает пену.

«Упрямый малыш», — думаю я. Хочется ухмыльнуться, но улыбка вызовет боль, так что я воздерживаюсь от мимических проявлений собственных эмоций. Смешно получается: ребенок только что вернул мне возможность дышать, а я, в свою очередь, настойчиво стараюсь помочь ему вымыть руки. Наверное, я всегда считала детей этакой бездонной пропастью, требующей все новых и новых жертв. Но теперь, зная, что сделал для меня Билли, наблюдая за этим самостоятельным мальчуганом, я начинаю сомневаться в своих былых убеждениях. «Встречаться с мужчиной, у которого есть ребенок, не так уж и плохо», — прихожу я к окончательному выводу.

Билли сидит перед телевизором и смотрит, как он проинформировал меня, детскую программу, а я только закончила говорить по телефону с доктором Редклиффом. В этот момент возвращается Оуэн.

— Пришлось заплатить этому придурку пятьдесят долларов, чтобы он не увозил машину. Нам всем надо переквалифицироваться и стать водителями эвакуаторов. Денежная работа, если учесть все взятки…

Он хотел было продолжить тираду, но заметил, что я откинула голову и держу у носа окровавленный ватный тампон.

— Ты в порядке?

— Да. У меня тут несчастный случай с тампоном из носа произошел, пока тебя не было. Он провалился мне в горло.

— О, боже!

— Все в порядке. Твой сын поспешил мне на выручку, спас буквально.

— Правда? — поворачивается Оуэн к Билли, который даже не отводит от телевизора глаз.

— Да. Не волнуйся. Он помыл потом руки.

— Тебе не нужно в больницу, к врачу?

Когда секретарь доктора Редклиффа сказала, что мне следует ехать к ним в клинику прямо сейчас, а не ждать назначенного дня, я ответила, что постараюсь. Однако у меня нет ни сил, ни желания садиться за руль, а о поездке в общественном транспорте речи вообще идти не может.

— Да, но я поеду к врачу завтра.

— А почему не сейчас?

— Потому что не сейчас.

— Давай я тебя отвезу. Няня Билли взяла отгул на сегодня, так что я целый день провожусь с ребенком. Стало быть, свободен от работы. Мне не сложно тебе помочь, даже приятно, — с этими словами он улыбнулся.

Мелькнула мысль позвонить Бренде и попросить ее, но теперь, когда есть кому меня подвезти, острая необходимость отрывать ее от работы исчезла.

— Тебе точно не сложно будет? — переспрашиваю я. И пока мы обсуждаем этот вопрос, разум мой кипит, ведь надо придумать оправдание тому, что путь лежит к клинике пластической хирургии. Я планирую рассказать ему о том, что это нормально для хирургов — заниматься жертвами аварий, но потом решаю послать все к черту — слишком мне нравится этот парень и его сын. Коли я хочу развивать отношения с этим человеком, надо прекращать врать.

— Конечно, нет, — твердо говорит Оуэн.

— Я благодарна тебе, но мне надо кое в чем признаться.

— В том, что ты пережила пластическую операцию? — ухмыляется он.

— Как ты узнал?

— Швы вокруг глаз такие же, какие были у меня, когда год назад я подтягивал веки. Так и догадался.

— Ты делал подтяжку?

— Да. Сначала вел себя так же, как ты, хотел все утаить, но чем больше думал об этом тем отчетливей понимал, что стыдиться тут нечего. Я не стесняюсь того, что для поддержки формы хожу в зал и сижу на диете, так зачем скрывать то, что, пытаясь выглядеть хорошо, я сделал операцию?

— Ну, наверное, ты прав, и стесняться тут нечего, — мямлю в ответ и, хотя не произношу этого вслух, про себя думаю, что, наверное, нечего тут стесняться и мне.

Сижу за столом, стараюсь сосредоточиться и работать, но все, чего мне хочется, — принять душ… еще раз. Я переспала с мистером Уильямсом позавчера. С тех пор я была в душе около двадцати раз, но все равно чувствую себя грязной. Конечно, это похоже на бред, но его запах, настоящий или воображаемый, все еще чувствуется на моем теле, и от этого меня мутит. Много пришлось сделать ради денег, но это худшее, на что я оказалась способна. Что теперь остается? Только убеждать себя в том, что главное — результат, а не способ его достижения, цель, а не средства. Я всегда делала все, что возможно ради достижения собственных целей. Если бы я не согласилась переспать с мистером Уильямсом, то операцию пришлось бы отложить на несколько месяцев.

Как ни стараюсь забыть о происшедшем, память (или совесть?) предательски подбрасывает впечатления того дня. Вот он лежит на мне, горячо дышит в мою шею, я чувствую тяжесть его туши, его пузо прижимается к моему животу… Единственное, что позволило мне пережить отвратительное приключение, это мысли о пластической операции, о практически идеальной внешности, которая вот-вот станет мне доступна, о том, как хорошо будут выглядеть мои новые ягодицы. Пока гадкий Уильямс пользовал мое тело ради удовлетворения своей похоти, фантазия рисовала мне пляж на Багамах: я лежу на песке, одетая в такое бикини, в котором мои ягодицы смотрятся покруче, чем у мисс «Вселенной». Я мечтала о том, как совсем непохожие на мистера Уильямса мужчины хотят меня, ищут моего внимания. Воображение в тот момент разыгралось настолько сильно, что я почти наяву ощутила потоки солнечного тепла, скользящие по моему телу, представила шум волн, набегающих на песчаный берег.

Во время того грязного свидания мне удалось избежать самоунижения благодаря грезам, но после, когда все уже осталось позади, я не смогла выбросить из памяти ни малейшей детали нашей с Уильямсом сделки. Я всегда умудряюсь сделать все возможное и невозможное ради добычи денег, но каждый раз, когда я получаю желаемое, мне не избавиться от чувства вины. Секс с мистером Уильямсом был худшим инцидентом в моей жизни, но далеко не единственным случаем, когда я перешагивала через себя, чтобы заполучить нужное. Помню, как украла из «Блуминдейла» четыре кашемировых свитера, тогда я тоже чувствовала себя виноватой. Сама кража прошла как по маслу, я не огладывалась по сторонам, не прятала вещи в сумку, не бежала из магазина, просто собрала их и спокойно, словно так и надо, вышла из магазина. И никто даже не оглянулся. Я воровала часто, не только в этом магазине, но наслаждения, которое испытывают все воришки — мол, удалось избежать наказания и заполучить вещь бесплатно, — я не испытывала. Воровство не приносило такого удовольствия, какое я получала от оплаты покупок — когда передаю кредитку продавщице, и она видит: я могу купить все, что хочу, я — важная птица. Смешно, но за деньги, вырученные на Интернет-аукционе от продажи ворованного, я зачастую покупала те же самые вещи в тех же магазинах. Почему бы не носить украденное, спросите вы? А потому что хочется вкусить все прелести настоящего шопинга. Почему-то казалось нормальным продать краденые вещи дурням в Интернете, но носить их самой было бы неприятно.