Рикарда Джордан - Поединок чести

— Тогда мы заодно вежливо попрощаемся и с господином Леопольдом, — сказал он.

Герлин рассмеялась и почувствовала такую легкость и такое воодушевление, каких не испытывала уже много лет. Провожая девушек и лекаря наверх, в их комнаты, Герлин видела, что Соломону тяжело подниматься по ступеням, но он отмахнулся, когда Женевьева предложила помочь ему. Он был гордым, он не хотел выглядеть перед Герлин больным. А она…

— Я рада, — тихо сказала она, открывая перед ним дверь в самую уютную комнату из всех имеющихся в замке. — Да, я рада.

София принарядилась, правда, ей пришлось довольствоваться тем, что она привезла с собой в седельной сумке. Герлин позаботилась о том, чтобы ее темно-зеленую рубашку и платье приглушенного зеленого цвета просушили и разгладили к тому моменту, как София вышла из бани. Девушка расчесала волосы перед невероятно красивым венецианским зеркалом, которое обнаружила в своей комнате. Герлин неохотно рассталась с ним — ведь это был последний подарок ее приемной матери Алиеноры. Но в зеркале должна отражаться красивая молодая женщина, — ее будущая невестка. София понравилась бы королеве Алиеноре. Медальон, который Дитмар когда-то подарил Софии в Майнце, был Герлин гораздо дороже. Сын вернул ей его после возращения в Лауэнштайн, и она теперь будет беречь его как зеницу ока.

София выглядела воодушевленной и счастливой, когда, с развевающимися волосами и слегка румяным после бани лицом, танцующей походкой спускалась по лестнице. Плащ Мириам ей больше не понадобится — никто не будет подстерегать ее во дворе крепости.

Однако Лютгарт быстро испортила ей настроение. Она окинула дочь оценивающим взглядом, когда та вошла. София, которая на самом деле ожидала, что мать ее обнимет, неуверенно присела в реверансе.

— Оказывается, ты неплохо умеешь держать нос по ветру! — язвительно заметила Лютгарт.

София залилась краской.

— Я не понимаю… — тихо произнесла она. — Но я… я рада снова оказаться здесь…

Лютгарт фыркнула.

— Ну конечно! Ведь это и было твоей целью. Ты все хорошо продумала, юная дама! Я и предположить не могла, что ты такая коварная.

Она налила себе вина, не предлагая Софии выпить. А девушка поймала себя на непривычной мысли, что ей также необходимо было подкрепиться вином.

— Я ничего не продумывала, — оправдывалась София. — О чем вы и зачем? Я…

— Ты защитила свое наследство, — заметила Лютгарт с усталой улыбкой. — Останемся ли при этом мы с твоим отцом здесь, тебя не волновало. Но сейчас ты получила, что хотела, — ты будешь хозяйкой Лауэнштайна.

София растерянно посмотрела на мать.

— Но мне не нужен был Лауэнштайн. Он не имел для меня значения, мне… мне нужен был лишь он… лишь Дитмар.

Лютгарт громко расхохоталась.

— Тогда подождем и посмотрим, как долго ты ему будешь нужна! На самом деле ты его вполне устраиваешь. Наследник и наследница… Никто не станет оспаривать…

София могла бы возразить, что Дитмар не был вынужден жениться на ней — его права на Лауэнштайн были неоспоримыми. Но Лютгарт жила в своем собственном мире.

Девушка отвернулась и вышла из комнаты Лютгарт, сбитая с толку и расстроенная. Ей нужно было, чтобы кто-то утешил ее, но она не решилась постучаться к Дитмару. За дверью слышались взволнованные голоса Рюдигера, Дитмара и Герлин. Эта женщина держалась дружелюбно, но София все же должна была ее ненавидеть. Она была врагом ее матери, женщиной, которая убила ее отца…

София собиралась уйти, но взяла себя в руки. Она должна была, она хотела жить в Лауэнштайне, а следовательно, ей нужно было найти общий язык с родными Дитмара.

Когда она робко постучала, дверь открыла Женевьева. Альбигойка испытала некоторое облегчение, увидев подругу. Похоже, она также ощущала себя одинокой в крепости. Да и Софии стало лучше на душе, когда Дитмар, улыбнувшись, пригласил ее присоединиться к ним.

— Входи, дорогая! Мы как раз рассказываем матушке о Тулузе. И о господине Соломоне.

София неуверенно кивнула.

— Где… Где же сам господин Жером?

Тут же она поняла, что сказала глупость. Она ведь знала, что лекаря на самом деле зовут Соломоном и что он еврей, и…

Дитмар приобнял ее.

— Он извинился и удалился к себе. Он не хотел мешать воссоединению семьи. — Дитмар взглянул на растерянное лицо Софии. — У тебя это прошло… не слишком удачно? — ласково спросил он.

София покачала головой — говорить она не могла.

Герлин бросила на нее сочувствующий взгляд.

— Все хорошо, дитя мое, — мягко сказала она. — Попробуй завтра еще раз. Госпожа Лютгарт… Иногда ее действиями руководит вино.

София потерла глаза. Герлин ободряюще улыбнулась ей.

— Ты очаровательно выглядишь, София! — сменила она тему. — Какое красивое платье! Но завтра нам нужно будет поискать что-то другое, не так ли? Ты ведь хочешь войти с Дитмаром в круг рыцарей?

София покраснела.

— Уже завтра? — испуганно спросила она — еще пару часов назад она не была уверена, что свадьба состоится.

— Ну, мы и так довольно долго ждали! — рассмеялся Дитмар. — И завтра приезжает епископ, он может благословить брак, ему это понравится. Все равно будет готовиться праздничный ужин, так почему же нам не принести клятву верности? Или ты уже не хочешь выходить за меня?

София закусила губу — и позабыла о Лютгарт, заглянув Дитмару в глаза.

— Как бы не так! — решительно заявила она. — Как бы не так, конечно я хочу!

Платье для Софии цвета красного бордо, усыпанное драгоценными камнями, нашлось в сундуках юной хозяйки Нойенвальде. Это было свадебное платье госпожи Клары, и она охотно одолжила его Софии.

— Пусть оно тоже сделает вас счастливой, как и меня! — заявила она, когда приехала ранним утром, чтобы помочь невесте подготовиться к важному событию.

Женевьева поняла, что ее присутствие вовсе не обязательно. Она просто не находила радости в уходе за телом, украшениях и красивых платьях. Поэтому вместе с Рюдигером она сбежала от суматохи, царившей в крепости, где Дитмар уже ранним утром принимал первых гостей. Они решили обследовать старую осадную крепость, которая все еще возвышалась на горе над Лауэнштайном.

— Отличная большая катапульта! — Лицо Рюдигера расплылось в улыбке, когда он вел свою жену по двору крепости. — А мы выстрелили из нее лишь один раз. Как жаль!

Однако Женевьеву не слишком интересовало боевое орудие. Как и прежде, она чувствовала себя виновной в смерти Симона де Монфора, да и предстоящий этим вечером визит епископа беспокоил ее.

— Он наверняка станет задавать вопросы, — сетовала она, — когда услышит, что я родом из Монтальбана. И если я скажу ему, что я одна из Добрых людей…

Рюдигер удержался и не стал советовать ей ничего не говорить.

— Возможно, он вовсе не станет это обсуждать, — успокоил он Женевьеву. — На его месте я не захотел бы знать, что именно привело моего ленника в земли еретиков. Думаю, он будет подробно расспрашивать Софию. Ты ему совсем не интересна. Ведь Фалькенберг не относится к его епископству.

Женевьеве хотелось в это верить, и она постаралась не думать о встрече с епископом. Не задавая лишних вопросов, она последовала за Рюдигером в спартанские жилые комнаты крепости.

— Взгляни, отсюда открывается восхитительный вид на всю долину! — воскликнул он. — В последние дни осады здесь проживали Герлин и ее супруг. Тогда он был еще жив…

О том, что это была комната супругов, свидетельствовала уютная постель. Камина здесь не было: разжигать огонь в деревянном сооружении было бы слишком опасно. Но летом, представила себе Женевьева, было бы здорово переночевать в осадной крепости и наслаждаться пейзажами, освещенными лунным светом.

Похоже, Рюдигер думал о том же. Он сел на постель и, притянув Женевьеву к себе, начал целовать ее. Женевьева охотно позволила ему развязать ленты на ее платье. Она быстро научилась ценить телесную любовь — еще одно обстоятельство, заставлявшее ее чувствовать себя виноватой. Граф Тулузы не ошибся: Женевьева де Монтальбан была страстной женщиной. И при «дворе любви» госпожи Леоноры ее учили, как ублажать супруга. Разумеется, она не одобряла этого. Но сейчас она припоминала полученные знания и делила с Рюдигером, покрывавшим ее тело поцелуями, небывалое наслаждение.

Внезапно их уединение нарушило хихиканье. За многие годы тренировок и сражений у Рюдигера выработалась молниеносная реакция. Он тут же выхватил меч. Во время поездки Рюдигер учился управляться с мечом здоровой левой рукой. Он вскочил и указал Женевьеве на щель в деревянной стене комнаты, из которой выглядывало круглое улыбающееся личико мальчугана. Малыш испуганно вскрикнул, увидев меч, и исчез.

Женевьева также перепугалась до смерти. Она надеялась, что ребенок не упал, ведь комната находилась высоко над землей… Она добежала до щели одновременно с Рюдигером, — и оба увидели двоих мальчуганов, которые молниеносно спустились по веревочной лестнице, а затем помчались через луг. Да и комната располагалась не так высоко над землей, как предполагала Женевьева. Потрясающие виды можно было наблюдать благодаря тому, что сама крепость стояла высоко.

— Что это было? — со смехом спросила Женевьева, оправившись от испуга. Теперь Рюдигер осмотрел щель внимательнее: похоже, кто-то вытащил пару гвоздей и сдвинул доску в сторону. По крайней мере, худой человек мог протиснуться через образовавшуюся щель. — Путь для побега?

Рюдигер рассмеялся:

— Скорее это вход! Мальчуганы забрались сюда не в первый раз. Похоже, они постоянно играют здесь в «осажденную крепость».

— Или в «освобождение принцессы», — предположила Женевьева. — Мне кажется, это работа взрослого. Или подростка, который хотел бы побыть здесь наедине со своей «дамой».

Рюдигер расплылся в улыбке.

— Не стоит на них сердиться, — сказал он. — В крестьянских домах обычно всего одна комната, в которой размещаются вся семья и куры.

Женевьева заговорщицки улыбнулась.

— Значит, ты не скажешь госпоже Герлин, чтобы проход закрыли?

Рюдигер помотал головой.

— Это ни к чему. В скором времени Дитмар все равно прикажет снести крепость — если она здесь сгниет, это будет позор для Лауэнштайна. А пока пусть влюбленные развлекаются, не подозревая о дерзких юных наблюдателях! — Он указал на убегающих детей.

— А я предпочитаю закрытые помещения. Пойдем вниз. Давай скажем, что тебе нужно немного отдохнуть перед праздничным ужином…

Рюдигер нахмурился.

— Ты намерена до конца моих дней выставлять меня калекой? — с упреком произнес он. — Всегда, когда тебе это будет нужно? Ну подожди, я отомщу! Через пару месяцев твой живот будет таким большим, что отдых понадобится тебе!

Вечером ожидали приезда епископа. Его свита займет все свободные комнаты. Соломон отправился к Герлин и предложил предоставить епископу свою комнату.

— Его преподобие останавливался в ней еще при жизни отца Дитриха, — сказал лекарь. — Он рассердится, если его не поселят там, ну а если он узнает, что вы предоставили ее еврею…

Герлин потерла лоб.

— Но вам нужна уютная комната, — возразила она, — которая располагалась бы не слишком высоко. Вам следует отдохнуть после поездки.

Она старалась не поглядывать сочувственно на нездоровую ногу лекаря.

Соломон отмахнулся.

— Я могу спать на любой постели. — Он опустил глаза. — И лучшие ночи своей жизни я провел в повозке цирюльника. Человеку не всегда нужна мягкая постель, чтобы чувствовать себя счастливым. Однако я полагаю, что его преподобие считает иначе. Нам не стоит его злить, госпожа Герлин.

Сердце Герлин забилось чаще, когда он сказал «нам». Раньше так было всегда, Флорис и Соломон, а позже и Герлин составляли некое тайное общество, — тогда его задачей было защитить маленького Дитриха. Но, похоже, и сегодня Соломон считал себя ответственным за нее и Лауэнштайн. Она улыбнулась ему.

— Тогда я попрошу пажа помочь вам переселиться, — согласилась она. — И я благодарю вас за понимание. Сегодня вечером вы ведь будете сидеть за нашим с Дитмаром столом, не так ли?

Соломон хотел было отказаться, но все же поклонился и произнес:

— Я был бы рад.

Епископ прибыл вечером и проявил необычайное дружелюбие. Опасения Герлин и Дитмара не оправдались — Зигфрид из Эпштайна не стал спрашивать, что привело его ленника Дитмара из Лауэнштайна в Тулузу. Важно то, что он вернулся и крепость снова находится в надежных руках. Епископ Майнца был скорее политиком, чем священником, — сохранение дохода для него было гораздо важней любой ереси. Однако, похоже, он сожалел, что не принимал участия ни в одной войне. Он был восторженным и искушенным зрителем рыцарских игр и теперь хотел знать все об осаде Лауэнштайна. Больше всего его интересовала осадная крепость.