И все же Роланд официально не был признан хозяином Лауэнштайна, даже после того как он женился на Лютгарт, вдове отца Дитриха. Рыцарское сословие игнорировало Роланда Орнемюнде, но не пыталось изгнать его из крепости. Герлин лишь получила несколько предложений отдать сына на воспитание при крупнейших дворах, чтобы он вырос сильным и достойным рыцарем. Но о возвращении своих владений ему нужно было позаботиться самому. И это должно было произойти еще не скоро. Или все же уже вскоре?

Герлин потерла лоб. Хорошо, что Дитмар прошел обряд посвящения в рыцари. Но ведь он все еще почти ребенок…

«…господин Рюдигер, который действительно серьезно за меня взялся, чтобы подготовить к битве с захватчиком моей крепости. Я чрезвычайно благодарен ему за это, но я был почти рад, что поездка в Майнц даст мне временную передышку. Как вы наверняка знаете, Фридрих Штауфен еще до праздника Пасхи будет коронован. Для участия в церемонии король Филипп отправляет туда кронпринца и эскорт из рыцарей. Меня также избрали одним из сопровождающих господина Людовика, и господин Рюдигер тоже присоединится к нам. Надеюсь, появится возможность выпросить короткий отпуск, чтобы я мог взглянуть на крепость Лауэнштайн. Во всяком случае, так говорит господин Рюдигер, и мне эта мысль, разумеется, не дает покоя. Прошу вас помолиться за наше безопасное путешествие в Майнц и возвращение в здравии…»

Герлин бы в этом не призналась, но у нее словно камень с души свалился. Решение отсрочено, пока ей не нужно отправлять сына сражаться.

«Любящий вас родной и приемный сын, Дитмар Орнемюнде из Лауэнштайна»

Флорис с гордостью прочел подпись.

— У него все получится! — наконец произнес он.

Герлин кивнула. Она верила в это, хотела, должна была верить. Но также она была рада тому, что до решающего момента еще оставалось время.

Глава 2

София встревоженно выглянула во двор крепости и затем поспешно покрыла шерстяной накидкой голову, прежде чем торопливо покинуть баню. До этого все выглядело спокойно, рыцари и конюхи наверняка расположились в зале, чтобы поужинать, а затем кутить допоздна, и так изо дня в день. Ей следовало остерегаться только припозднившихся гостей. Девушка проворно пересекла двор, все время стараясь скрыться в нишах и арках ворот. Она направлялась к женским покоям, чтобы оттуда уже продвигаться безопасным путем. При этом она осознавала унизительность того, что делала. Это был ее дом, ее крепость! Но сейчас, с наступлением сумерек, София не могла свободно и беззаботно перемещаться по крепости, не опасаясь нападения пьяного наглого рыцаря! Ночью это вообще было невозможно, да и днем ей вслед раздавались насмешки и непристойные замечания, когда она показывалась из своей комнаты. Она все еще с ужасом вспоминала, как однажды один из мужчин затащил ее за угол и начал хватать непристойным образом.

С того момента четырнадцатилетняя девушка панически боялась рыцарей отца, как и все служанки и кухарки. Только по отношению к матери Софии мужчины проявляли хоть какое-то уважение. И тем не менее Лютгарт Орнемюнде теперь целыми днями не выходила из своих покоев. Она все чаще передавала бразды правления хозяйством министериалам супруга и дочери Софии, которой наконец нужно было этому научиться, как постоянно твердила Лютгарт. София только задавалась вопросом, как она должна справляться с этой задачей без какого-либо руководства. Рукописи по ведению домашнего хозяйства были для нее книгами за семью печатями, что можно было, скорее всего, объяснить тем, что уже на протяжении нескольких лет их вел стольник, который едва мог писать и читать. Только недавно София обнаружила очень старые записи, еще с тех времен, когда крепостью управляли предшественники ее родителей. Похоже, тогдашняя хозяйка больше смыслила в ведении и этих книг, и хозяйства, и во времена графа Дитриха Лауэнштайн точно не был разорен. И тогда упразднялась одна из причин, которыми Софии объясняли смену власти за несколько лет до ее рождения. Графу Роланду якобы пришлось взять на себя управление владениями из-за ранней смерти племянника и нерадивости его супруги.

На самом деле король должен быть ему благодарен за это, но отца Софии вследствие каких-то интриг, как и прежде, не признавали владельцем Лауэнштайна. Вот почему в их крепости лишь изредка появлялись благонравные рыцари или даже трубадуры, которые могли бы петь для Софии и ее матери похвалы высокой любви. Софии только из рукописей и рассказов старожилов было известно, что такое вообще существует. Из собственного опыта она знала любовь только как отвратительное, шумное соитие двух тел в тени крепостной стены. Большинство детей служанок и кухарок Лауэнштайна не знали имен своих отцов.

Между тем София добралась до безопасной части женских покоев и теперь спешила по темным коридорам. Большинство комнат в этой части замка уже на протяжении многих лет пустовали. На самом деле в них должны были проживать придворные дамы и девочки, которые стали бы помощницами управительницы замка и подругами дочерей хозяев. Но у Роланда и Лютгарт был один-единственный ребенок, София. И ни один дворянин из живущих по соседству не стал бы отправлять свою дочь на воспитание в Лауэнштайн, да и сама София не передала бы своего ребенка на попечительство матери… Сейчас она постаралась незаметно проскользнуть мимо покоев Лютгарт, но ей это не удалось. Мать услышала ее шаги и распахнула дверь.

— О, София! Моя прекрасная девочка…

Говорила Лютгарт несвязно, но в такое время это было обычным делом. Уже за завтраком хозяйка крепости не утруждалась разбавлять вино водой. Днем она пила его в огромных количествах, а по вечерам подслащивала бесконечные часы рукоделия горячим приятным пряным вином. Сейчас дело шло к вечеру, и Лютгарт уже давно была пьяна, хотя и держалась прямо и выглядела более-менее бодрой. Однако Софии не хотелось общаться с матерью, когда она в таком состоянии. Ей было неприятно выслушивать ее жалобы, бесконечные упреки в адрес первого супруга, который так и не смог произвести на свет наследника и при этом не назначил ее регентшей несовершеннолетнего сына, оставив ему крепость Лауэнштайн. Она поносила за безрассудство невестку, которая не захотела передать своего сына на попечительство Роланду Орнемюнде, и, наконец, жаловалась на отца Софии, Роланда, который хоть в конце концов и женился на Лютгарт, но так и не смог предложить ей достойную жизнь. Равно как и их дочери.

Лютгарт многословно выражала свое недовольство тем, что ни один дворянский двор, куда она направляла письма, не был готов принять Софию Орнемюнде на воспитание. Одна за другой хозяйки крепостей более или менее вежливо отклоняли предложение — дочь захватчика Лауэнштайна нигде не была желанна. Даже настоятельница женского монастыря Святого Теодора в Бамберге, где София по крайней мере наконец научилась читать и писать, уже через год попросила либо окончательно отдать девочку в монастырь, либо забрать ее домой. Хоть София и была умным и приятным ребенком, но настоятельнице стали поступать жалобы от родителей других воспитанниц. Их дочери не должны были делить школьную скамью с отпрыском узурпатора чужого наследства.

«Несомненно, выдать Софию замуж также будет непросто, — заметила настоятельница в письме, впрочем, вполне дружелюбном. — Поэтому вам, возможно, следует подумать о том, чтобы передать девочку в раннем возрасте христианскому ордену. София растет верующей и любознательной, еще будучи молодой, она могла бы добиться высокого положения в монастыре».

Роланд Орнемюнде только рассмеялся, прочитав письмо монашки.

— Непросто выдать замуж? Да любой рыцарь, которому мы позволим только взглянуть на нее, будет облизываться, желая заполучить ее!

Тогда Софии было всего девять лет, она была застенчивым и боязливым ребенком после года в тишине и уединении монастыря и многодневной поездки. Хохот отца и его слова заставили ее покраснеть. Но еще в монастыре ей говорили, что она красива. Даже монашки восхищались ее волосами, которые ниспадали на плечи, словно легкое полотно из золотой пряжи, и глазами, зелеными, как лесное озеро, в которых отражались бесчисленные тайны. Глаза Софии казались то теплыми, словно весенний луг в лучах солнца, то их застилала мечтательная дымка, как крону дерева в сумерках. Ее губы были полными, а веки тяжелыми, что придавало ей чувственности — вопреки абсолютной невинности. Стройную фигуру и правильные черты лица девушка унаследовала от матери — Лютгарт также была редкой красавицей и оставалась бы такой же и сейчас, если бы из-за чрезмерной любви к вину ее лицо и тело не опухли, а взгляд не затуманился.

До этого момента ни один мужчина не запал Софии в душу, и, слава богу, ей удалось ускользнуть от негодяя, который едва не обесчестил ее. С того времени она всегда носила при себе нож, готовая решительно защищать свою невинность от посягательств любого рыцаря отца. Ей было все равно, что из-за имени ей, возможно, будет сложно выйти замуж. Если придется, она сможет жить затворницей в монастыре. Но София точно не хотела связывать себя узами брака с мужчиной, который только из похоти жаждал бы заключить ее в объятья, — и, возможно, также в надежде на небольшой лен в пределах владений Лауэнштайна.

Теперь она нетерпеливо выслушивала уже знакомые ей проповеди матери, которая восторгалась ее красотой и перечисляла выгодные партии, описывала женихов, за которых София могла бы выйти замуж, если бы к ее родителям судьба не была так несправедлива.

— Но теперь кое-что может измениться! — наконец заявила Лютгарт, преисполненная надежды.

София насторожилась. Возможно, у ее матери действительно есть какие-то новости? Она опасалась, что ее тут же отправят в винный погреб, чтобы восполнить запасы Лютгарт. Кувшин, стоявший на столе ее когда-то роскошно обставленной, а теперь совершенно запущенной комнаты, был почти пуст.

— Мы отправимся в Майнц и представим тебя королю! — хвастливо заявила Лютгарт. — Новому королю! Не Оттону ІV, этому старому тюфяку, которому нет дела до своих дворян. Нет, Фридриху Штауфену, которого будут короновать в Майнце. Говорят, он ценитель красоты и чрезвычайно разумный мужчина. Если мы поведаем ему о том, в каком положении оказались…

София устало улыбнулась.

— Но, матушка, король даже не станет нас слушать. С чего ты вообще взяла, что нас к нему допустят? У него наверняка полно других дел.

— Мы поедем на его коронацию! — победоносно выпалила Лютгарт. — Нам этого не могут запретить, Лауэнштайн является частью епископства. Мы же подданные епископа.

— Но ведь он так и не признал нас своими подданными, он…

София испугалась. Несмотря на то что епископ постоянно принимал налоги от хозяев Лауэнштайна, он никогда не отвечал на письма Роланда Орнемюнде, а также отказал, когда тот попросил благословить его брак и окрестить дочь. В конце концов эти обязанности исполнил его коллега из Бамберга. Между священниками всегда царил дух соперничества — Лауэнштайн располагался ближе к Бамбергу, однако же относился к епископству Майнца, и глава Бамберга все еще надеялся заполучить прибыльное графство в свое епископство.

— Он… Он д-должен нас п-признать, ведь он не может отлучить нас от Церкви…

Речь Лютгарт становилась все сбивчивее. София надеялась, что мать наконец заснет и не вспомнит о том, что закончилось вино. Ночной поход в погреб совершенно не входил в ее планы! Но София все же не могла не восхититься задумкой отца. Мать была права, епископ не станет затевать скандал в присутствии короля и приглашенного дворянства. Если он откажется впустить жителей Лауэнштайна в церковь, то обратит внимание всех присутствующих на то, что в его епископстве все не так уж гладко, как должно быть. Роланд также наверняка попытается обратиться к новому королю с вопросом о наследстве Лауэнштайна, и для короля ответ на этот вопрос явно станет непосильной задачей. Он не мог знать всех обстоятельств и тем более быстро войти в курс дела. Если он был хоть наполовину так умен и справедлив, как о нем отзываются, король постарается уклониться от решения и сразу же обвинит епископа в том, что ему пришлось играть столь неприглядную роль.

Нет, епископу Зигфриду из Эпштайна придется проглотить горькую пилюлю — терпеть присутствие обитателей Лауэнштайна на коронации. И кто знает, к чему это может привести! Сердце Софии внезапно забилось чаще. Возможно, что-то действительно изменится! Возможно, вскоре ее будут приглашать на приемы соседи, она будет слушать певцов, посещать турниры — и принимать благородных рыцарей в качестве своих рыцарей сердца!

Улыбаясь, София отправилась в свои покои, как только во время последнего причитания у матери наконец-то из руки выскользнул кубок с недопитым красным вином. Она отыщет горничную Лютгарт и велит ей уложить госпожу в постель, а сама еще немного почитает перед сном.