Внезапно грозные стены замка придвинулись ближе, окружив ее кольцом тени. Солнце больше не согревало ее, она задрожала. А вдалеке, за тенью, стоял Золотой Орел. Лицо его было скрыто под забралом. Она бросилась бежать к нему, однако ноги ее отяжелели, а ступни увязли в густой грязи. Золотой Орел отвернулся. Дженевра издала сдавленный вопль отчаяния и проснулась. Все тело ее было в поту. Несмотря на испарину, она дрожала от озноба. Тонкая полоска света, пробивавшаяся сквозь шторы, подсказала ей, что настало утро. Радуясь, что от ее крика никто не проснулся, Дженевра встала с кровати и в одной только льняной сорочке проскользнула в соседнюю комнату, чтобы разбудить Мег.

– Что случилось, уточка моя? – спросила служанка, очнувшись от глубокого сна. Она уселась на постели, а потом с трудом поднялась на ноги.

Дженевра кивнула головой в сторону спавших камеристок и приложила ко рту палец.

– Тише, Мег. Мне нужна теплая вода, чтобы помыться.

Бледные полоски света проникали в комнату сквозь роговые ставни, защищающие окно прихожей. Мег, заметив, что Дженевра дрожит, заботливо положила руку ей на лоб.

– Тебе нездоровится, дитя мое?

– Нет. Просто мне приснился дурной сон. Побыстрее, Мег, пока остальные не проснулись!

Мег, как и прочие служанки, спавшая в одежде, настояла на том, чтобы Дженевра вернулась в спальню. Там она закутала свою хозяйку в плащ, а сама отправилась на кухню, где на огне стояли громадные котлы с горячей водой.

Согревшаяся Дженевра, не снимая плаща, уселась на низкий подоконник у одного из окон и распахнула ставни так, чтобы через узкую щель можно было разглядеть хотя бы часть окрестностей.

Во дворе уже суетились грумы и слуги, однако за широкой внешней стеной царил величественный покой – настоящий праздник сверкающих на солнце красок, переливавшихся в извилистой речушке. Подвижные тени падали на холмы и рощи, на поля и цветущие луга. Эта радующая сердце картина развеяла мрачное впечатление, оставленное ночным кошмаром.

С какой стати придавать значение дурному сну? Дженевре вообще редко снились сны, и она понятия не имела, вещий это был сон или нет. Тем не менее, девушка почувствовала тревогу за свое будущее.

Сен-Обэн отправил Алана Хардена за Дженеврой. Юноша выполнил поручение:

– Милорд ожидает вас во дворе, мистрис Дженевра.

– Благодарю вас, Алан. Как видите, я уже готова.

Она надела старую амазонку, которую носила еще в монастыре, а также кожаные рейтузы, скрытые под юбками, чтобы не натереть ноги. Она выпросила эту деталь одежды у одного из мужчин, которые сопровождали ее в Ардингстон, заплатив ему серебром из своих и без того скудных запасов. Зато теперь она могла с большим удобством скакать на сколь угодно дальние расстояния.

Другого платья для верховой езды у нее не было, но она надеялась, что ей удастся скрыть почтенный возраст своей амазонки. «Да и какой смысл кружить ему голову прекрасной одеждой, если скоро он будет созерцать меня в одной лишь батистовой сорочке, предназначенной для постели», – подумала Дженевра.

Взяв перчатки и кнут, девушка последовала за Аланом. Пока они шли по коридорам и лестницам, Дженевра пыталась завязать с ним разговор, отчасти для того, чтобы скрыть свою нервозность. Юный задиристый Алан смотрел на нее с нескрываемым восхищением, и Дженевра решила, что убогий наряд не слишком портил ее внешность.

– Как давно вы служите лорду Сен-Обэну? – спросила она.

– Я пришел в замок пажом, мистрис, и граф с самого начала приставил меня служить лорду Роберту. Лорд Роберт сделал, меня своим сквайром, когда мне исполнилось четырнадцать лет, как раз перед тем, как он стал бароном. Мы вместе уже двенадцать лет, я сопровождал его во всех кампаниях, – с гордостью рассказывал он.

– Значит, вы много путешествовали, – заметила Дженевра с некоторой завистью. Она никогда в своей жизни не бывала дальше Блоксли или монастыря в Дербишире. – А в сражениях вам доводилось участвовать?

– Нет, леди, ни в одном сражении я пока что участия не принимал. В Аквитании я был рядом с ним во время перестрелки, когда мы противостояли мятежникам, которые разворошили герцогство его милости короля.

– И вы скоро станете рыцарем?

– Надеюсь, да. Я старший сквайр Сен-Обэна, но я все равно останусь с лордом, ведь он обещал пожаловать мне поместье. Своей земли у меня не будет, пока не умрет мой отец.

Дженевра насмешливо поглядела на него.

– Ваш хозяин собирается сражаться лишь на турнирах, Чем же займетесь вы?

Алан усмехнулся в ответ.

– Тем же самым. Вызову своего лорда на поединок и одолею, но все равно останусь ему верным слугой. Ему нужны будут рыцари для свиты и гарнизонов.

Тут они пришли на внутренний двор, где возле конюшни стоял Сен-Обэн. Пара громадных волкодавов развалилась у его ног. Эскорт из оруженосцев окружал хозяина. На их лошадях были попоны цветов Сен-Обэна – изумрудно-зеленого и алого.

Алан подошел к своей лошади, убранной затейливее остальных. А Дженевра тем временем обменялась приветствиями с Сен-Обэном.

В ответ он снял украшенную перьями шляпу.

Оружия у него не было. На нем был пурпурный камзол из тонкого сукна с серебряными пуговицами, застегивающимися впереди. Рукава до локтя украшены такими же пуговицами. Вчерашняя пряжка приколота к шляпе. Кроме того, на Сен-Обэне были усыпанный драгоценными камнями пояс и кинжал.

Короткий, цвета одуванчика плащ с подкладкой из темно-зеленого муарового шелка свисал с его широких плеч. Темно-зеленые рейтузы плотно облегали икры и бедра Роберта, ноги были обуты в высокие башмаки из телячьей кожи на шнуровке. Высокий, стройный. Волосы сверкают на солнце. Вид великолепный!

Улыбка его, однако, была небрежной.

– Рад вас приветствовать, демуазель, – произнес он.

На сей раз наряд барона был далеко не мрачным, однако он отнюдь не смягчал его суровых манер, а еще сильнее подчеркивал их.

– Я выбрал верховую лошадь из конюшни лорда Нортемпстона, которая, надеюсь, вам подойдет, – продолжил он без всяких вступлений. – Она молода, но, как мне говорили, у нее кроткий нрав.

– Благодарю вас, милорд.

Дженевра была настолько поглощена разглядыванием жениха, что едва посмотрела на молодую лошадку, предназначенную для нее. Кобылка была просто загляденье: каурая, со звездочкой на лбу и в белых чулочках на трех ногах. На ней была богатая попона ливрейных цветов Нортемпстона – бирюзового и серебряного. Дженевра погладила ее, и лошадка кивнула в ответ изящной головкой. При этом колокольчики, прикрепленные к оголовью ее уздечки, зазвенели, кобылка легонько ткнула носом ладонь Дженевры и заржала от удовольствия.

– Она вам нравится?

– Прелестное создание! – Дженевра еще раз погладила лошадь, взяла резные, отделанные серебряными заклепками поводья и приготовилась сесть в седло. – Мне не терпится пуститься на ней вскачь.

К Дженевре кинулись грумы, но Сен-Обэн движением руки остановил их и сам помог невесте сесть на лошадь.

– Ее зовут Хлоя, – сказал он. Дженевра тем временем устраивалась на дорогом дамском седле и расправляла юбки, а Сен-Обэн разложил на крупе кобылки плащ девушки. «Надеюсь, он не заметил мужские рейтузы», – подумала Дженевра.

– Ну, Хлоя, вперед! – воскликнула она, едва Сен-Обэн вскочил в седло. Сегодня под ним был вороной жеребец по кличке Принц. Дженевра отметила, что Роберт не взял своего вчерашнего коня с боевым седлом и не воспользовался ничьей помощью. – Надеюсь, прогулка доставит нам удовольствие.

Они выехали во внешний двор, потом за ворота, проскакали сквозь опускную решетку и через подъемный мост, протянутый над зловонными водами рва, и дальше, через барбакан,[4] защищавший подходы к замку.

Рядом скакали герольд и половина эскорта, вырвавшаяся вперед, за ними – Алан и сокольничий с птицей, прикованной цепью к его запястью, далее – остальные. Через деревню они старались ехать потише, но все-таки распугали гусей и собак, бродивших среди наполовину заброшенных домишек вилланов.

Сен-Обэн поведал Дженевре, что поденные работники трудились на лорда, а многие мужицкие полосы оставались без обработки, так как очень мало вилланов выжили после эпидемий чумы, которая только на памяти Сен-Обэна трижды нападала на этот край. Многие лорды освобождали вилланов: вольные хлебопашцы не столь охотно покидали свою землю. В настоящее время земли Нортемпстона полностью обрабатывали вольные хлебопашцы либо поденщики, получающие плату за свой труд.

– Вот что должен был сделать лорд Хескит, – заметила Дженевра. – В Блоксли совсем не осталось вилланов. Многие умерли, а выжившие сбежали. Мой дядюшка постоянно испытывает трудности с обработкой земли.

– Чума перебрала всех, не глядя, кто есть кто. Многие знатные лорды и дамы погибли.

Целые семьи оказались сметенными мором. Боюсь, что Англия никогда не станет такой, как раньше. Вилланы совсем отбились от рук, бегут от своих господ в города, невзирая на риск.

– Конечно, жить под защитой лорда спокойнее, но люди ценят свободу выше безопасности, – подумала вслух Дженевра и принялась успокаивающе гладить шею Хлои, поскольку лошадка шарахнулась в сторону и взбудоражено задергала головой, испугавшись кролика, внезапно выскочившего из своей норки.

Сен-Обэн посмотрел на нее. Его лицо сохраняло отчужденное, мрачное выражение.

– Вы так думаете? – спросил он, и Дженевра поняла, что ее жених не согласен с нею. – Да зачем она им нужна, эта свобода?

– Чтобы иметь право покинуть своего господина, чтобы за ними не охотились, как за преступниками, чтобы женить своих сыновей и выдавать замуж дочерей за людей, живущих в иных поместьях, не платя за это разорительный выкуп. Чтобы жить по своей воле – вот зачем им нужна свобода!

– Ах, вот оно что! – Голос его звучал изумленно. – Многие вилланы все же вполне зажиточны и могут заплатить любой выкуп, ежели их отпрыск пожелает покинуть владения их лорда, чтобы сочетаться браком на стороне.

– Среди вилланов много бедняков, но и зажиточные вместе со своими семьями находятся в полной зависимости от лорда. Не думаю, чтобы жизнь их была счастливой, – проговорила Дженевра.

– Неужели подобные мысли вам вложили в головку монахини, демуазель? – спросил Сен-Обэн голосом, в котором девушка уловила высокомерное неудовольствие. – Не верится, чтобы вы сами дошли до этого.

– Монахини? Что вы, милорд! – поспешно возразила Дженевра, в страхе за свой монастырь. Надо было прежде подумать, чем так свободно с ним разговаривать! – Милостью Божией наш монастырь от чумы уберегся, и вилланы по-прежнему усердно трудятся на полях, не помышляя о бегстве. Я до всего дохожу собственным умом. Впрочем, мне ли кого-то жалеть! Вилланы все же свободнее могут распоряжаться своей жизнью, чем я – своей.

Она говорила тихо и немного запальчиво – видимо, дурной сон все еще действовал на нее. В сущности, то, что ей понравился жених, ничего не меняло – брак устраивался помимо ее согласия.

Сен-Обэн молча взялся за уздечку Дженевры и остановил обеих лошадей. Позади них Алан и остальная свита натянули поводья и сгрудились беспорядочной группой. Послышались громкие пререкания, крики, всхрапывание коней и стук копыт.

Прищурившись, Сен-Обэн поглядел на Дженевру. Не обращая внимания на сутолоку, вызванную внезапной остановкой, он холодно произнес:

– Если вам неугодна эта свадьба, мистрис, надо было объявить об этом на помолвке.

Потрясенная Дженевра тщетно пыталась сохранить спокойствие.

– Дело не в том, что мне неугодна эта свадьба, милорд, просто я хотела сказать, что моего согласия никто не спрашивал. Что же касается выбора графа Нортемпстона, то я им весьма довольна, – более спокойно продолжала она.

– Дочерям приходится выходить замуж согласно воле их отцов. А если они возражают, их выдают замуж насильно. Любовь в договор не включается. Только земли, деньги, власть. Женщинам вообще редко дается право голоса. Так же, как вилланам.

Он еще крепче сжал уздечку в руках, отчего драгоценные камни на его перчатке вспыхнули.

– Леди воспитывают для того, чтобы они следили за порядком в замке и вынашивали для своих супругов детей. Вот их удел. Если, конечно, они не предпочтут удалиться в монастырь.

– И никому даже в голову не приходит подумать об их счастье, – горько заметила Дженевра. – Они не имеют права защищать себя, даже если их господин вздумает побить их, как свою лошадь, собак или слуг.

Сен-Обэн внимательно смотрел на нее. Лоб его перерезали морщины.

– Вы думаете, что я стану бить вас? – сурово спросил он.

Дженевра ответила ему смелым взглядом, несмотря на то что внутри у нее все дрожало. Почему он столь суров? Неужели так трудно улыбнуться? Гневается? Ну и пусть! Ведь даже гнев его легче выносить, нежели это вежливое безразличие.

– Нет, милорд, я так не думаю, – честно призналась она. – Я считаю, что мне выбрали весьма достойного жениха.