Я видела, как Утрэд стал готовить лодку. Ведь дальше начинался край фэнов, и нам предстояло продолжать путь по воде.

— Отвяжись, поп, — наконец огрызнулся он. — Ты только задерживаешь нас, а леди Гите надо успеть вернуться в обитель еще затемно.

Все еще ворча, священник помог мне сесть в небольшую плоскодонку и оттолкнул ее от берега. Утрэд зажег факел и, прикрепив его на носу плоскодонки, стал править, отталкиваясь шестом. Мы поплыли в тумане, среди отраженных в воде мутных отблесков факельного света.

Фэны обширны и мелководны. На небольших возвышенностях среди тростника и мхов растут березы и ольха, корежится кривой ельник. Редкие деревеньки и хутора расположены на островках, и дома там стоят на сваях. Через заболоченные пустоши фэнов ведут старые тропы и гати, известные только местным жителям. Но есть и хорошие дороги, постоянно ремонтируемые дамбы, за которыми нужен неустанный уход, так как по ним пролегает кратчайший путь на запад. Есть в фэнах трясины — зеленые, как изумруд, они тихо поджидают неосторожных путников, и, говорят, всадник с конем может исчезнуть в них, как ложка в каше. Но такие места всегда как-то обозначены, а в основном пустоши фэнов представляют собой открытые заливные луга. По весне там гнездится много птиц, а травы вырастают такие сочные, что жители фэнов пользуются этими прекрасными пастбищами для разведения скота, преимущественно овец.

Мы с Утрэдом плыли по одной из многочисленных проток, воды которой казались стоячими. То слева, то справа от нас из тумана появлялись заросли нависших над водой кустарников, хлюпала вода. Я сидела в лодке, поджав под себя ноги, до самого носа закутавшись в плащ солдата. Утрэд в тумане выглядел нереальным: такой длинный темный силуэт, отталкивающийся шестом, раскачиваясь при этом, точно птица на ветке. Мы оба молчали. И постепенно мне в голову стали лезть всякие страхи. Люди рассказывали, что здесь, среди тростника и осоки, водятся призраки тех, кого затянуло в трясины. Порой мне казалось, что я вижу в тумане их глаза — блуждающие болотные огни. Мне стало не по себе, и, когда неподалеку что-то булькнуло и шлепнулось в воду, я испуганно вскрикнула.

— Это выдра, — пояснил Утрэд.

Приятно было слышать в этой тишине человеческий голос, и я попросила солдата поговорить со мной. Ох, лучше бы я этого не делала! Ибо Утрэд стал рассказывать мне о всяких болотных тварях, о змеях с головами утопленников, о кикиморах, огромных страшных женщинах с зелеными зубами и длинными волосатыми руками, которые высовываются из вод и переворачивают лодки.

Я рассердилась, стала кричать на него. Но он только рассмеялся, сказав, что теперь я хоть очнулась, стала похожей на себя.

Русло ручья расширилось, в него вливались все новые и новые потоки. Я стала даже узнавать местность, да и туман немного рассеялся, а в вышине небо взблескивало звездами, точно невод серебряной рыбкой.

И вдруг я увидела ее — знаменитую кремневую башню Хэрварда, Тауэр-Вейк, мой дом! Величавой громадой она плыла среди прядей тумана, стелившихся над гладью озера, которое со всех сторон окружало остров, где стояла башня. Протока беззвучно влилась в него, глубина возросла, и Утрэд отложил шест, взялся за весла.

Мы двинулись вдоль берега озера, и я ужаснулась. Прежде здесь было большое селение, стояли хижины арендаторов, слышался лай собак, скрип мельничного колеса. Теперь же сквозь туман проступали только обугленные столбы, груды камней — основания очагов, пепелище на месте мельницы.

Мы проплыли вдоль длинной дамбы, по которой только и можно было попасть на остров Тауэр-Вейк сухим путем. И там, у стен черной башни, я увидела огни, людей. Они стояли небольшой группой, размахивали факелами.

Не знаю, может, оттого, что эти люди так любили меня, но в мои редкие визиты сюда я чувствовала, что мой дом именно здесь. И сейчас они обступили меня, радостно приветствовали, пытались поцеловать руки. Они пережили беду, но были счастливы, словно одно мое присутствие могло решить все их проблемы. У меня даже слезы на глаза навернулись: я всегда так чутко ощущала доброту, участие, внимание.

Вскоре я сидела в башне деда, пила теплый травяной отвар и слушала местного рива Цедрика. Этот крепкий коренастый старик был здесь старшим, привык решать многие проблемы и, как я поняла, искал способ уладить дело миром. Поэтому и сердито шикал на своего воинственного сына, когда тот пытался встревать.

— Когда ваш отец, миледи, умирал, — с важностью человека, знающего себе цену, говорил Цедрик, — он допустил большую глупость, поручив вас, да и нас вместе с вами, заботам этого нормандского попа Ансельма. Но его можно понять — кому и быть опекуном, если не главе самой почитаемой в Дэнло обители. Знал бы ваш батюшка, насколько тот властолюбив, жесток и алчен. Но когда аббат прислал к нам своего бешеного пса Уло…

— Чтоб его чума взяла! — не удержался Утрэд.

Старый рив сердито глянул на перебившего его сына, а также покосился туда, где в нише узкого окна всхлипывала его дочь Эйвота. Эйвота, на два года старше меня — ладная и пухленькая, как сдобная булочка, с золотыми как солнце кудрями и огромными синими глазами, невинными, как у ребенка. Но невинностью-то она не отличалась, и поговаривали, что во всем Дэнло не найти второй такой кокетки. Эйвота всегда относилась к мужчинам так мягко и игриво, что, возможно, своей приветливостью и дала этому человеку Ансельма некий повод. Но сейчас, когда наверху стонал ее раненый муж Хродерав, она казалась испуганной и по-настоящему раскаявшейся.

— Что вы думаете предпринять, госпожа? — спросил Цедрик.

Видит Бог, я понятия не имела. Но меня пугала воинственность Утрэда и других мужчин, и я не ведала, как их усмирить. Я надеялась, что мудрый рив сам предложит мне, как лучше уладить дело. И он предложил:

— Миледи, я думаю, вам, как наследнице родовых земель, имеет смысл обратиться с жалобой к самому королю.

Тут я перестала теребить косу и в упор поглядела на него. Итак, зря я надеялась на рива. По сути он был диким человеком и все еще мечтал о старых саксонских вольностях. Неужели же он не понимает, что Генрих Боклерк скорее прислушается к словам всеми уважаемого ученого Ансельма, нежели к лепету несовершеннолетней послушницы, да еще и подопечной аббата? Да и где это видано, чтобы женщина поднимала голос в защиту своих прав?

— А нам говорили, что Генрих Нормандский не жалует церковников, — уныло заметил Цедрик.

Я тоже это слышала. Настоятельница Бриджит не раз сокрушалась по этому поводу. Но все одно — король в последнее время почти не наведывается в Англию, живет за морем, а без защитника, который бы проводил меня к его величеству и взялся отстаивать мои права, не имеет смысла и пытаться.

— Вот-вот, — вдруг оживился Цедрик. — Вам нужен такой сильный мужчина в качестве покровителя. И разве в Дэнло не найдется ни одного доброго саксонского тана, чтобы замолвить слово за внучку славного Хэрварда?

Они все оживились, загалдели. Я не могла понять, что их так воодушевило, пока Цедрик не пояснил. Они хотят, чтобы я пошла к какому-нибудь благородному саксу и попросила у него защиты. И мне пришлось объяснять им, что эта защита будет законной, только если мой новый опекун выкупит право на меня у короля. А кто сможет тягаться с таким богачом, как Ансельм?

— Что, если вы обратитесь к благородному Бранду сыну Орма? — заметил кто-то. — Он элдерман [39]среди саксов и очень состоятельный человек.

Мы с Цедриком переглянулись. Пусть Бранд и богат, но он в свое время слишком часто восставал против короля и его вряд ли захотят слушать. Если же попросить защиты у нормандских вельмож…

— Ну это все равно что отдать нашу красавицу, как ягненка волкам, — проворчала старая Труда, жена Цедрика, и рив кивнул.

— Да уж… Это как из огня да в полымя. Но что вы, леди Гита, красавица — тут Труда права.

Он хитро прищурился.

— Красавица, хозяйка земель, да еще и внучка славного Хэрварда. Разве это плохое приданое? Что, если вам, миледи, выйти замуж? Тут уж и у Ансельма руки до вас не дотянутся.

Я испугалась. Сказала лишь, что пока опекунские права на меня остаются у Ансельма, подобный брак признают недействительным и, в лучшем случае, муж получит только меня, но не мои владения.

— Это как посмотреть, — не унимался Цедрик. — Есть ведь в наших краях сильные таны, которые смогут отстоять и вас, и ваше приданое с оружием в руках. Хорса из Фелинга, например. Норманны боятся его, и он смеет ставить на место самого Ансельма.

И опять они одобрительно загалдели. Меня же вдруг обуяла злость. Что о себе возомнили эти простолюдины? Довели до пролития крови и считают, что я отдам себя в жертву, только бы их избавили от оброка и позволили отстроить свои хижины?

Но тут неожиданно подала голос Эйвота.

— О нет, нет, только не Хорса. Он злой и похотливый человек. С женщинами он груб. И леди Гита не для него.

Она выглядела столь возмущенной, что у меня возникло ощущение, будто красотке Эйвоте уже доводилось иметь дело с этим Хорсой. Но Цедрик только разгневался на дочь за вмешательство, стал ворчать, что будь его дочь поскромнее да поумнее…

— Отец, Эйвота права, — вмешался Утрэд. — Хорса — хищник, и не ему владеть нашей феей из фэнленда. К тому же всем известно, что в его доме уже живут три жены по датскому старому закону. Все три несчастны, и ни с одной он не обвенчан. И отдать ему четвертой нашу Гиту?..

— Молчи! — сухо оборвал его отец. — Я знаю, чего бы ты хотел. Тебе бы только сцепиться с этим Уло.

— Ну я не прочь, клянусь Святым Дунстаном. Однако…

Он вышел вперед и присел передо мной на корточки. Небритый, с заплетенными в косицу волосами, весь в металлических бляхах. Воин. Но глаза участливые, потеплевшие.

— Видит Бог, миледи, кто бы вам подошел как муж и защитник, так только наш эрл Эдгар Армстронг.

Я вцепилась обеими руками в скамейку. У меня закружилась голова. И стало жарко — прямо как святому Лаврентию на раскаленной решетке.

— Что ты говоришь, Утрэд? — расслышала я голос рива. — Ведь Эдгар Армстронг уже женат. Леди Риган, вдова его брата, стала его хозяйкой.

Я закрыла глаза. Почему-то ранее я никогда не думала, что у шерифа уже есть жена. А ведь это так естественно. Однако Эдгар всегда приезжал один, и я надеялась… почти внушила себе, что у него нет возлюбленной… жены.

— Леди Риган? — услышала я удивленный голос солдата. — Она не жена эрла. Конечно, она все еще живет в усадьбе Незерби, и, как я знаю, они весьма ладят. Но меж ними ничего нет, я служу леди Риган и могу поручиться в этом.

Я наконец перевела дыхание.

— Вы все слишком много на себя берете. Или забыли, что я никогда не собиралась быть ничьей невестой, кроме нашего Господа?

Они примолкли, выглядели обескураженными, расстроенными. Только не Утрэд.

— Миледи, вы просто не поняли. Вас отдали в обитель Святой Хильды, когда вы были еще несмышленышем. Теперь же вы выросли, стали женщиной и красавицей. Сам Бог бы велел вам выйти замуж и рожать детей, дабы продлить род славного Хэрварда. А Эдгар Армстронг… Лучшего супруга вам не сыскать. Я-то его знаю и, простите, частенько подумывал — вот была бы славная пара, он и наша хозяйка. И он в милости у короля, он правит графством и очень богат. Уж он-то сумел бы поставить толстобрюхого Ансельма на место.

У меня душа пела от его слов. И в то же время я ощущала страх. А они все развеселились, зашумели, стали лестно отзываться об Эдгаре — вот это герефа, вот это рыцарь, истинный потомок Гарольда Годвинсона.

Так продолжалось, пока я не вскочила с места.

— Вы все с ума сошли! Надышались туманом в болотах! Неужели же вы думаете, что если на то будет ваша воля, я сразу пойду к Эдгару Армстронгу и скажу — хочу стать вашей женой. Только разделайтесь с Ансельмом — и я ваша.

— А почему бы и нет? — удивился Цедрик. — Клянусь всеми духами фэнов — это была бы славная сделка!

И он начал перечислять, загибая пальцы, — рив неплохо умел считать. Итак: Эдгара устроит брак со мной, во-первых, потому, что на севере его земли почти граничат с моими и это сулит ему расширение владений; во-вторых, у нас добывают кремень, есть строительный лес, а он возводит замок и ему все это пригодилось бы; в-третьих, через мои земли идет прямой путь в Нортгемптоншир, откуда он возит камень, но у него значительные расходы по перевозке, так как Ансельм не позволяет ему ездить через фэны. В-четвертых, доход с моих земель — с рыбной ловли, солеварен, с пашен и заливных пастбищ составляет…

— Замолчи, Цедрик!

Я повернулась к Утрэду.

— Ты сказал, что шериф Эдгар будет в Незерби только к Рождеству?

— Это уже скоро, — заметил он, улыбаясь. — Таны соберутся в Незерби, чтобы по старинке отметить йоль [40], как и положено в Дэнло. А Эдгар не отменял старый обычай.