– Тише, успокойся. Знаешь, к субботе приедет Андрей.

– Верейский? Давненько его здесь не было. Отец-то Василий Семёнович сбежал из столи- цы. Подальше от царей голова будет целей.

– Полно тебе, Алексей, – утешала его Евдокия.

Алексей, не сдерживал слезы. Он прижался к Евдокии, как если бы она была его матерью или сестрой, и уставился в одну точку. Слезы горечи текли по его щекам, не облегчая мучения его сердца. В этот момент обнявшись сидели две человеческих жизни, попавшись под каток государственной машины Петра Первого, которая никого не пощадила. Эти две жизни, пытались найти друг в друге тепло, опору и жизненные силы, отнятые по «делу царевича Алексея» справными слугами Тайной канцелярии.

В полночь Софья, вернувшаяся с ассамблеи, не могла заснуть. Мягкие подушки раздра- жали её своим спокойствием. Она металась по постели и, в конце концов, села. В её голове проносились события дня: Лецкий со своими шутками и Истомин, который пригла- сил её с тёткой на субботний парадиз, заведенное ещё по указу Петра катание по Неве на парусных и гребных судах. Иван Васильевич поражал Соню каким-то мрачным вулкани- ческим обаянием. А Лецкий с ним просто и легко, будто крадёшь запретный плод. Софья и не подозревала, что ей так нравится красть запретные плоды. Сегорская важно подня- лась с постели.

– Ничего из миленькой простушки я ещё стану светской дамой. А Истомин и Лецкий просто первые. Первые. Сегорская обошла Волконскую и Модестину Монс. А вы слыша- ли, в неё влюбился сам Левенвольде13, а князья Голицын и Нарышкин дрались из-за неё! А Барятинский Сергей чуть не покончил с жизнью. И тогда весь Петербург будет говорить только обо мне одной!

Софья на миг торжественно замерла, и плюхнулась под одеяло. А когда она уснула, ей грезились её будущие победы и бесконечные маскарады и ассамблеи. А между тем суббо- та наступила быстро. День выдался замечательный. Солнце ласкало летним июньским теплом. И потому на парадиз собрались почти все придворные и богатые жители столицы. Судно Екатерины Первой, украшенное по борту цветами важно плыло по Неве. На корме два музыканта выводили модную мелодию. Рядом с государыней восседал её фаворит тридцати трех летний Левенвольде Рейгольд Густав. Он что-то говорил императрице, она благосклонно улыбалась. Никита Федорович и Аграфена Петровна Волконские издали наблюдали за Екатериной, когда заметили гребковую лодку Истомина.

– Посмотри, Никита, а Сегорская то, далеко пойдёт, красавица, и своего не упустит.

– Род то её крепкий, княжеский, Истомин ей не чета, худороден, и не богат.

– Зато Софья и Иван красивая пара, а зная Истомина, думаю ему давно пора семьей обза- вестись, – предположила Аграфена Петровна, глядя в сторону лодки Истомина.

Прасковья Тихоновна задремала или сделала вид. Софья сияла новеньким, цвета молодой зелени, платьем. Нанятые слуги налегали на весла. Истомин сел рядом с Сегорской, взял её за руку. Иван Васильевич как-то грустно посмотрел на Соню. Иногда, казалось, что он не видит её вовсе, а смотрит куда-то внутрь себя. Заметно было, что он нервничает, будто боясь совершить ошибку. Впрочем, Софья, упиваясь своими мечтами, вовсе не обращала внимания на состояния Истомина. Она просто ожидала того момента, когда можно отор- ваться от своих грез, и выслушать слова Ивана. Это же её победа, виктория. Ну же Исто- мин, где твои признания. Но у Ивана плохо получалось совладать со своими сомнениями. И поэтому молчание тянулось до тех пор, пока Софья не подняла счастливого взгляда на предполагаемого влюбленного в неё красивого мужчину. Этот взгляд привел Ивана в чувства, и он, наконец, решил начать разговор.

– Обычай требует от меня, Софья Павловна, долгих и пространных речей. А мне бы хоте- лось сказать коротко. Не сочтите это за дурное воспитание или оскорбление.

– Отчего же, говорите, как полагаете нужным, – Софья, играя в смущение, отвела взгляд.

– Софья Павловна могу ли я считать вас своей невестой? – голос Истомина пресекся, будто он сказал эти слова не той женщине, и не так как этого хотел.

Но Софья и на это раз ничего не заметила. Да важно ли это, ведь у неё такие планы. Ей еле удалось скрыть радость, она готова была подскочить от переизбытка чувств, ведь грезы становились реальностью, но ей пришлось надеть маску недоумения.

– Так скоро, Иван Васильевич? Ведь мы едва знакомы, – голос Сегорской, мог бы выдать её лицемерное удивление. Но Истомин не заметил этого. Он ровно боролся с чем-то внут- ри себя, и это забирало все его силы. Так, что на другое ничего не оставалось.

– Не мучьте меня, скажите только да или нет. Согласны ли вы быть моей невестой?

Сегорская сделала вид, что задумалась. Посмотрела вокруг, на воду, на другие лодки, на дома, сосредоточенно помолчала, и потом притворно смущённо, улыбнувшись, сказала.

– Да, согласна, несмотря на столь скорое предложение, и нарушение должных приличий.

Истомин механически натужно улыбнулся, и через силу стал развлекать свою даму светской беседой. Что до Софьи, то она слышала только, как внутренний голос говорил ей: «Полная виктория! Ура! Ура! Победа! И сколько их еще будет!» Парадиз скоро завер- шился, и после обеда около четырёх часов, Истомин и Александр Львович Нарышкин прогуливались по Летнему саду. День был отменный. Императрица распорядилась поста- вить стол со сладостями с северной стороны в средней из трёх галерей. А в двух других столы с холодными закусками. Сама Екатерина расположилась у первого фонтана самой широкой аллеи сада. Гуляния продолжались. Нарышкин лукаво улыбался.

– Нашел себе невесту, говоришь. Давно пора. Поздравляю. Петербургские языки уже раз- нес ли слухи о её достоинствах. Твоя Софья Павловна далеко пойдёт, может и в фрейли- ны? А?

Истомина не радовал разговор, но он уже выглядел значительно веселее. Его красивое лицо было не так мрачно.

– Фрейлина. Нет, я бы не хотел, чтобы моя невеста стала фрейлиной.

– Не запрешь же ты её дома, дабы никому не показывать? – смеялся Нарышкин.

– Запирать не стану. Но я против того, чтобы она часто бывала при дворе.

– Не рано ли ты, друг мой, распоряжаешься её судьбой? А вдруг, как её родовитые родст- венники не захотят такого зятя?

Истомин отрицательно покачал головой.

– А знаю, знаю. Наш Иван красавец и щеголь. Любая с радостью выйдет за него, – Нарыш- кин пребывал в веселом настроении.

– Женщины глупы. Они мечтают о любви, и этим завсегда можно воспользоваться, – пари- ровал Иван.

– Каков! Вот уж не знал, что мой друг охоч до глупых женщин.

– Может она и глупа, но зато богата, родовита и красива, – Истомин пытался казаться праг- матичным человеком.

– Смотри Лецкий, – Нарышкин указал на проходящего Алексея. – Он выглядит смешно. Не находишь?

Ивану было не до Лецкого. Для него этот день казался бесконечным, и немного нудным.

– Не нахожу. Пустой человек не более. Это же не всешутейший князь-папа Бутурлин.

– Бедняга, мой брат женил его на карлице? – Нарышкин был весел, и даже был не против позлословить, – Ба, а вот и карлица.

К Лецкому подошла Велигорова. Истомин пристально посмотрел на Евдокию.

– Если бы … женил, – тихо многозначительно проговорил Истомин.

Нарышкин перестал улыбаться.

– Мало ли, что о ней болтают. Я полагаю, презирать её не стоит.

Истомин продолжал смотреть на Велигорову, его взгляд был полон отчаянья. В это время Евдокия в малиновом атласном расшитом серебром платье смотрела на Алексея.

– Ты голодна? – спросил Лецкий, заметив поодаль стоящих Истомина и Нарышкина.

Она кивнула головой.

– Подожди меня, я принесу закусок, – Лецкий удалился.

Велигорова сорвала листок с куста, покрутила его в руке. Она вдруг почувствовала, что кто-то стоит за спиной. Евдокия обернулась, и «укололась» о сосредоточенный взгляд Истомина. Несколько секунд они продолжали смотреть друг на друга. Княгиня почувст- вовала неловкость и опустила взгляд.

– Чем обязана, столь неожиданному визиту?

– Хочу узнать, когда вы покинете Летний сад? Ваш облик навевает слишком много печа- льных воспоминаний. Это невыносимо!

– А я напротив, рада вас видеть, – Евдокия поклонилась, – Это такая честь для княгини Велигоровой, – ответила молодая женщина, стараясь придать голосу беззаботности.

Истомин был беспощаден в своем порыве.

– Ты сама во всём виновата!

– А вы мните себя добрым самарянином?

– Я ненавижу тебя! – проговорил Иван, так как если бы объяснялся в любви, с которой невозможно справиться, – Ты превратила мою жизнь в ад!

Евдокия подняла удивленный взгляд.

– Опомнитесь! Вы скрылись далече от мест жарких. Бежали так поспешно, даже друга не известили.

Слова Евдокии прозвучали укором для Истомина. И Истомин был несколько обезоружен. Его праведный гнев сменился на невольное молчание. Нарышкин, следивший издалека за их диалогом, и, не желая брани, поспешил на выручку. Он увёл Истомина и извинился перед Евдокией. Княгиня была расстроена, и в смятении своих чувств, она не заметила Еная, который, не отрываясь, следил за происходящим, из своего надежного укрытия в густых зарослях. Не дождавшись Лецкого, она поспешила уйти, вытирая слезы. Енай пос- ледовал за ней. Евдокия спряталась в одиноко стоящей беседке, в дальнем углу сада. Ей не хотелось, чтобы кто-то нарушил её уединение. Она прижалась к деревянному столбу и тихо заплакала. Её худенькие плечи содрогались от горьких рыданий. Енай подошел к ней сзади близко и беззвучно, как приведение. Видеть её слезы было выше его сил. Неожи- данно, он развернул её к себе, и начал целовать. Евдокия была ошеломлена. Она ничего не понимала. Это было настолько внезапно, что женщина не понимала, что ей делать. Енаю пришлось приложить значительное усилие, чтобы обуздать свой страстный порыв. Он перестал целовать молодую ошарашенную женщину, но никак не мог выпустить её из своих объятий. Велигорова с изумлением широко распахнутыми глазами, в которых застыли слезы, смотрела в голубые добрые глаза мужчины, завороженная его порывом, и молчала.

– Не плачь, княгинюшка, – только и смог вымолвить Енай, с трудом разжимая свои объятия, – пойду я.

Мужчина отступил, борясь со своими эмоциями, и не оборачиваясь, быстро ушел, скрыва- ясь в зеленых зарослях. Евдокия изумленная, смотрела на уходящего Еная. К шести часам вечера в Летнем саду выстроились Преображенский и Семёновские полки. Собрались все. Екатерина решила повторить обычай, заведённый мужем – стала угощать солдат, поднося собственноручно в деревянных чашках пиво и вино. Софья, как завороженная смотрела на диковинное действо. Прасковья Тихоновна не одобрительно качала головой. Но сказать, что-либо вслух не смела, знала, вездесущие люди Ромодановского донесут нача- льнику Преображенской канцелярии, и тогда уж ей учинят там допрос с пристрастием. В подтверждение её мыслей она увидела князя Дмитрия Михайловича Голицына с мило улыбающимся Андреем Ивановичем Ушаковым, который недавно прибыл из Москвы. Тут же стоял дворцовый художник Иван Никитин, пытающийся набросать портрет генерала Ивана Ивановича Бутурлина, любимца государыни. Командир Преображенского полка, нехотя позировал, но воля Екатерины обязывала. Время подходило к ужину, столы стали уставлять холодными закусками, и появилось в изобилии заморское вино. На главной аллее появилась пугающая процессия. Рослые гренадеры гвардии несли ушаты простой хлебной водки, за солдатами шли майоры гвардии и предлагали всем выпить по чарке за здоровье их полковника. Дамы в ужасе пятились от процессии, ведь эта чарка была обязательна и для них. Тех, кто упирался, поили насильно, а самым упрямым лили водку прямо на голову. Всё это происходило с шутками и дружным смехом гренадеров. А в открытой галерее на берегу Невы, начинались танцы. На лугу с треском и шумом ракет и римских свечей разгорался фейерверк. Софья с трудом, выпив свою чарку, пошла разыскивать жениха. Прозвучал сначала менуэт потом польский танец. Истомин, молча, следил за танцем, когда к нему подошла слегка шатающаяся Сегорская. Её взгляд лихора- дочно блуждал по двигающимся фигурам. Софье хотелось внимания Ивана, его восхище- ния, бурных признаний, а он молчал. Вскоре зазвучал контрданс, но Иван всё также был в оцепенении, и практически не замечал невесту. Он только обратил внимание, что сначала откуда-то вернулась Велигорова, а потом некто подошел к ней. Пришедший человек, вызвал в Евдокии недовольство, но она ожидающе смотрела на мужчину в синем кафтане. Он тихо и вкрадчиво повёл беседу.

– Вас в понедельник ждут в Преображенской канцелярии.

Мужчина также внезапно исчез, как и появился. Велигорова не хотела думать про дела Преображенской канцелярии, её мысли возвращались к Енаю Бравлину. Он тронул её сер- дце. Евдокия чувствовала, как будто кто–то неведомый зашивал сотней маленьких невидимых иголочек, раны её измученной, истерзанной души, и ей впервые за много лет, становилось легче дышать и жить. Тем временем разговор Софьи и Ивана не клеился. Сегорская хотела танцевать, а Истомин, чтобы уйти от объяснений с невестой, вызвался сходить за сладостями для неё. Оставленная без необходимого ей внимания, Сегорская без цели пошла, гулять по аллеям, направляясь в самые удаленные уголки. Вокруг бушевала зелень, лето смело входило в свои права. Можно было бы всем этим любоваться, но Софья Павловна, изрядно опьяневшая, чувствовала себя немного уставшей. Её рассудок вещал ей о возможных очередных победах и планах. Вдруг прозвучал приятный голос.