Нил углубился в незаконченное письмо, лежавшее на столе, чтобы посетитель чувствовал себя свободно.

Он понимал, как затруднительно положение мистера Огдена. Тот был предан миссис Форрестер и раньше приезжал в гости к Форрестерам чаще всех других их денверских друзей. Но это было до того, как Констанс решила женить на себе Фрэнка Элигера и в союзе с матерью стала расставлять Элингеру сети. Нил помнил, что мистер Огден не появлялся у Форрестеров после того Рождества, которое Огдены провели в доме капитана вместе с Элингером. Вскоре после того памятного вечера Огден, по-видимому, понял, что затеяли его дамы, и, независимо от того, нравились ему их замыслы или нет, решил, что благоразумнее всего отойти в сторону. Он перестал бывать у Форрестеров не потому, что тем изменило счастье. Нил видел, что судьба миссис Форрестер действительно волнует мистера Огдена и он серьезно озабочен.

Нил успел закончить письмо и приступить к следующему, когда мистер Огден остановился у его стола, ожесточенно теребя свою эспаньолку.

— Вы говорите, этот молодой юрист беспринципен? Но и у негодяев бывают слабости, им тоже знакомы сантименты, если дело касается женщины.

Нил посмотрел на него. Он почему-то сразу вспомнил ямочки на щеках Айви.

— Слабости? Сантименты? Мистер Огден, почему бы вам не пройти к нему в контору? Одного взгляда будет достаточно.

— В этом нет нужды. Я понимаю, — Огден посмотрел в окно, из которого были видны верхушки тополей в роще Форрестеров, и тихо проговорил: — Бедная женщина! Ее вводят в заблуждение! Ей следовало бы посоветоваться с кем-либо из друзей Дэниела.

Мистер Огден вынул часы, посмотрел на них, прикинул что-то и сказал, что его поезд уходит через час. Сегодня он уже ничего не успеет предпринять. Через несколько минут он покинул контору.

Он ушел, а у Нила осталось твердое впечатление, что, пока мистер Огден пребывал в нерешительности, держа в руке часы, он обдумывал, не заехать ли ему к миссис Форрестер. Ему хотелось повидаться с ней, но он отказался от этой мысли. Не страх ли перед женой и дочерью остановил его? Или то был страх другого рода, и он боялся расстаться с приятными воспоминаниями, боялся увидеть ее изменившейся, подурневшей, опасался, что столкнется с чем-то, что может омрачить память прошлого? Нил слышал от дядюшки, что мистер Огден, хотя и женился на дурнушке, был неравнодушен к красивым женщинам и умел по-своему, без лишнего шума, проявлять истинную галантность. Кто знает, поддержи его Нил, он поехал бы к миссис Форрестер и, пожалуй, сумел бы помочь ей. Но Нил промолчал, и это открыло ему глаза на то, как изменились его собственные чувства к жене капитана.

Изменилась и она сама. После смерти мужа она словно стала другим человеком. Многие годы Нил с дядюшкой, Дэлзелы и все ее друзья считали, что капитан — обуза для жены, что заботы о нем изнуряют ее, омрачают ей жизнь, не дают стать такой, какой она могла бы быть. Но теперь, похоронив мужа, она напоминала лишенный балласта корабль, который по воле ветра носит из стороны в сторону. Она сделалась упрямой, вздорной и, казалось, утратила способность разбираться в людях, легко и деликатно дать каждому почувствовать его место.

Во время болезни и смерти капитана Форрестера Айви Петерса не было в Суит-Уотере — его вызвали телеграммой в Вайоминг, так как близ принадлежавших ему там земельных владений нашли нефть. Однако вскоре после похорон Айви вернулся, и его стали замечать возле дома на холме чаще, чем прежде. Зимой на полях делать было нечего, и он развлекался тем, что, покончив с дневными трудами у себя в конторе, разбирал старую конюшню Форрестеров. Его не раз видели на их крыльце: он курил сигару, словно был хозяином дома. Частенько он проводил у миссис Форрестер вечера, играл с ней в карты или рассказывал о своих прожектах. Он еще не разбогател, но упорно шел к цели. Иногда он приводил на обед к миссис Форрестер кого-нибудь из своих приятелей — молодых парней из города. Их матери и невесты были скандализованы.

— Теперь она принялась за молодых, — возмущалась мать Эда Элиота. — Уж не впадает ли в детство?

В конце концов Нил просто поговорил с миссис Форрестер. Он сказал ей, что частые посещения Айви вызывают в городе сплетни. Ему случалось слышать, как люди судачат даже на улицах.

— Но меня это нисколько не волнует, пусть себе болтают. Про меня всегда сплетничали и будут сплетничать. Мистер Петерс — мой юрист и мой арендатор. Встречаться с ним мне необходимо, а ездить к нему в контору я не собираюсь. И потом, не могу же я целыми вечерами сидеть дома одна и вязать. Если бы ты, Нил, бывал у меня почаще, тоже пошли бы сплетни. Тем более, ты моложе Айви и куда интереснее! Тебе это не приходило в голову?

— Я бы не хотел, чтобы вы разговаривали со мной в подобном тоне, — холодно ответил Нил. — Почему бы вам не уехать, миссис Форрестер? В Калифорнию, к людям вашего круга? Вы же знаете, этот город — не место для вас.

— Я и собираюсь, как только смогу продать дом. Дом — это все, что у меня есть, но, если я сдам его в аренду, он придет в негодность и задорого продать его не удастся. Вот почему Айви проводит здесь так много времени — он старается придать дому более выигрышный вид. Разбирает старую конюшню — она уже давно как бельмо на глазу, настилает новый пол на веранде, там, где старый сгнил. Летом я собираюсь покрасить дом снаружи. Если не содержать его в порядке, настоящую цену за него не получить, — она говорила горячо, с преувеличенной серьезностью, как будто старалась сама себя убедить.

— И сколько же вы за него хотите, миссис Форрестер?

— Двадцать тысяч долларов.

— Столько вы никогда не получите. Разве что времена переменятся.

— Вот и твой дядя так говорил. Он считал, что нечего и думать просить за него больше, чем двенадцать тысяч. Потому-то мне и пришлось передать дела в другие руки. Настало новое время, но судья этого не понимает. Еще мистер Форрестер говорил мне, что дом стоит двадцать тысяч, и Айви думает, что сможет продать за двадцать, а если не удастся, он сам его купит, как только его акции начнут приносить доход.

— А пока вы губите себя здесь.

— Ну, это не совсем так, — она взглянула на него с мольбой, словно просила, чтобы он поверил ей. — Я отдыхаю после долгих трудных дней, а тем временем обзавожусь новыми друзьями среди молодых людей — твоего возраста и немного младше. Я давно хотела что-нибудь сделать для здешних юношей, но руки не доходили. Мне досадно, что они растут дикарями, хотя им всего-то и нужно — бывать в порядочном доме, хозяйка которого могла бы им преподать кое-какие уроки. Они такой возможности никогда не имели. Ведь и ты был бы другим, не представься тебе случай пожить в Бостоне, к тому же у тебя всегда были старшие друзья, видавшие лучшие дни. А представь, если бы ты рос, как Эд Элиот и Джо Симпсон?

— Льщу себя мыслью, что даже тогда таким, как они, я бы не стал. Однако, раз вы все уже обдумали и решили, обсуждать больше нечего. Я завел этот разговор только потому, что думал — вдруг вы не отдаете себе отчета, как в городе смотрят на вашу дружбу с молодыми людьми.

— Знаю, — она вздернула подбородок. — Знаю. Меня называют Веселой Вдовой. Что ж, мне это нравится.

Разговор состоялся три недели тому назад. Нил тогда не стал продолжать спор, ушел и ни разу больше к ней не заходил. А миссис Форрестер меж тем заглянула проведать его дядюшку. Судья был, как всегда, внимателен к ней, но от его прежней отеческой заботы и следа не осталось — слишком глубоко его уязвило то, как предательски она обошлась с ним. Двадцать лет он вел все дела капитана Форрестера, и после краха Денверского банка не вычел ни пенни для своего жалованья из доверенных ему денег. Миссис Форрестер поступила с ним крайне непорядочно. Она даже не предупредила его заранее. В один прекрасный день в контору судьи явился Айви Петерс с запиской, в которой миссис Форрестер просила передать предъявителю все принадлежащие ей вклады и ценные бумаги. И больше, встречаясь с судьей и Нилом, она никогда не возвращалась к этому вопросу, если не считать того разговора о продаже дома.

8

Как-то утром, когда теплый майский ветер разносил пыль по улице, миссис Форрестер, улыбаясь, вошла в контору судьи Помроя, в новой весенней шляпке и в короткой черной бархатной накидке с букетиком фиалок, приколотым к вороту.

— Пожалуйста, Нил, будь добр, обрати внимание на мой новый наряд, — умильно попросила она. — Ведь это моя первая обновка за много, много лет.

Нил сказал, что и шляпка, и накидка прелестны.

— Ты рад за меня, что я наконец в чем-то новом, правда? — улыбнулась она и вопросительно посмотрела на него сквозь вуаль. — Мне почему-то кажется, что сегодня ты не станешь мне перечить и сделаешь то, о чем я попрошу. Да ничего особенного. Я хочу, чтобы ты в пятницу пришел ко мне на обед. Если придешь, нас будет как раз восемь, считая Энни Петерс. Мальчиков ты знаешь; может, они тебе не по душе, но придется потерпеть! Да, придется! — строго кивнула она. — Ведь тебе важно, что говорят люди, верно? А ты не боишься, что тебя зачислят в снобы? Скажут, что стоило тебе побывать в Бостоне да взглянуть на мир, и ты сразу нос задрал? Нельзя быть таким требовательным и считать себя лучше всех. В твоем возрасте это не годится, — миссис Форрестер свела брови в прямую линию, в точности, как делал Нил, и он не выдержал и рассмеялся. Он уже забыл о ее таланте всех передразнивать.

— Зачем я вам? Вы же сами всегда говорили, что нельзя приглашать людей, не подходящих друг другу.

— Ты прекрасно сойдешься с ними, если постараешься. А уж на сей раз, пожалуйста, постарайся! Ради меня. Ладно?

Она ушла, а Нилу ничего не оставалось, как ругать себя за уступчивость.

В пятницу он явился к миссис Форрестер последним. Стоял теплый вечер, пришедший на смену жаркому дню. Окна были открыты, и в слабо освещенную гостиную вливался аромат сирени. В гостиной, в креслах, казавшихся для них слишком большими, сидели молодые люди. В столовой горела лампа, там стоял у буфета Айви Петерс и сбивал коктейли. Его сестра Энни помогала хозяйке на кухне. Миссис Форрестер на несколько минут заглянула в гостиную, чтобы поздороваться с Нилом, и поспешила обратно в кухню. Через открытую дверь Нил увидел, что на обеденном столе снова появились серебряные блюда, канделябры и цветы. А ведь его бывшие друзья, расположившиеся сейчас в сумраке гостиной, вполне удовольствовались бы и фаянсовой посудой из лавки Вернца, подумал Нил. По их понятиям действительно шикарными считались лишь сервизы, собственноручно расписанные либо сестрой, либо возлюбленной. Молодые люди сидели, одинаково положив ногу на ногу, покачивая ботинками одинакового рыжевато-коричневого цвета, отчего взору открывались одинаковые коричневые шелковые носки. Разговор шел об одежде. Джо Симпсон недавно унаследовал от отца магазин готового платья, и ему не терпелось поведать приятелям, что будут носить летом.

В гостиную, продолжая смешивать коктейль, вошел Айви Петерс.

— Ну, вы совсем, как девчонки. Стоит вам сойтись, разговор один — что модно и в чем ходить. Только Симпсон вряд ли быстро разбогатеет, если вы будете носить свои вещи так же долго, как я. Когда я купил этот костюм, Джо?

— Ну, наверно, когда я кончал школу.

Все засмеялись. Что бы Айви ни сказал, что бы ни сделал, его сверстники всегда одобрительно смеялись, как бы в знак признания его успехов.

В гостиную, обмахиваясь маленьким веером из сандалового дерева, вошла миссис Форрестер. При ее появлении молодые люди поспешно вскочили, будто застигнутые врасплох. Что ж, по крайней мере, вставать, когда входит дама, она их научила.

— Ну что, Айви? Готовы коктейли? Вам придется немного подождать, пока я напудрю нос. Знай я, что сегодня будет такое пекло, боюсь, вы остались бы без жаркого. Я и сама зажарилась, почти как мои утки. Впрочем, можете наливать, я сейчас.

Она удалилась к себе в комнату, а молодые люди с той же поразительной быстротой снова уселись в кресла. Айви Петерс подошел к каждому с подносом, и гости с бокалами в руках стали ждать возвращения миссис Форрестер. Войдя в гостиную, она взяла Нила за руку и повела его в столовую.

— Ты заметил, — шепнула она ему, — как они держат коктейли? Непонятно, почему-то у них в руках все сразу выглядит вульгарно? Никто никогда не сможет научить их ни бокал поднять, ни выпить красиво. Пьют вино, как чай, — и уже громко продолжала: — Нил, зажги, пожалуйста, свечи. И сядь во главе стола. Сумеешь разделать утку?

— Ну, не так ловко, как… как мой дядя, — проговорил Нил, осторожно надевая на зажженную им свечу колпачок.

— Не так мастерски, как мистер Форрестер? Я этого и не жду. Теперь уже никто не умеет так разделать дичь. Но как-нибудь разрезать ты ее, надеюсь, сможешь? Справа от тебя сидит Энни Петерс. Она будет подавать ужин вместо меня. Прошу садиться, джентльмены, — провозгласила миссис Форрестер, сделав шутливый поклон, отчего ее серьги закачались.