— Смотрите, Мэри, он уже лучше выглядит, правда? — миссис Форрестер взъерошила черные волосы Нила и легко коснулась губами его лба. Ах, до чего же приятно от нее пахло!

— По-моему, едут! Это доктор Деннисон. Пойдите, Мэри, встретьте его.

Доктор Деннисон наложил Нилу повязку на руку и отвез его домой в своей коляске. Возвращаться к себе Нилу не слишком хотелось — он жил в ветхом домишке на самой окраине, дальше начиналась прерия. Там селились люди, не имевшие в городе никакого веса. Не будь Нил племянником судьи Помроя, миссис Форрестер обращала бы на него не больше внимания, чем на других городских мальчишек, разве что кивнула бы весело головой, проходя мимо. Отец Нила был вдовцом, по дому ему помогала бедная родственница — старая дева из Кентукки, и Нил часто думал, что хуже нее хозяйку вряд ли найдешь. У них постоянно шла стирка, и в расставленных по всему дому тазах мокло белье разной степени недостиранности; постели вечно «проветривались» чуть ли не до вечера, когда кузина Сэди вдруг спохватывалась, что пора бы их застелить. После завтрака кузина любила читать отчеты о судебных процессах над убийцами или листать затрепанный номер какого-нибудь журнала. Сэди была добрая душа и всегда спешила на помощь соседям, но Нил терпеть не мог, когда кто-то приходил к ним в гости. Отца почти никогда не было дома. Все дни он проводил у себя в конторе — вел реестр земельных владений округа и оформлял займы фермерам. Потеряв собственное состояние, он занимался тем, что вкладывал деньги других людей в акции разных компаний. Отец Нила был еще молод и красив, с мягким, покладистым характером и хорошими манерами, но мальчику казалось, что на всех членах их семьи лежит печать неудачи, им всегда не везет. Поэтому его влекло к брату матери — седоусому и осанистому судье Помрою. Судья вел дела капитана и был на дружеской ноге со всеми известными людьми, навещавшими дом Форрестеров. От матери Нил унаследовал независимый гордый нрав — она умерла, когда ему едва минуло пять лет. Мать терпеть не могла Запад и часто высокомерно заявляла соседям, что не представляет себе жизни нигде, кроме как в округе Файет, штат Кентукки, и что в Суит-Уотер их семья приехала только за тем, чтобы вложить деньги в акции и, как говорится, «иметь на каждой кроне фунт»[1]. Одной этой фразой она, бедняжка, и запомнилась здешним жителям.

3

В последующие годы Нил редко видел миссис Форрестер. Каждое лето ее приезд был настоящим событием. Зиму они с капитаном обычно проводили в Денвере или в Колорадо-Спрингсе: уезжали из Суит-Уотера сразу после Дня благодарения[2] и не возвращались до первого мая. Нил знал, что миссис Форрестер хорошо к нему относится, но ей некогда уделять внимание подрастающим юнцам. Если к ней приезжали друзья и она устраивала для них пикник с ужином или танцы при луне, Нила всегда приглашали. Шагая с братьями Блюм по болоту Форрестеров, Нил иногда встречал открытый экипаж, в котором капитан вез к себе гостей. О друзьях Форрестеров Нилу много рассказывал Черный Том — преданный слуга судьи Помроя, прислуживавший за столом, когда в доме на холме давали званые обеды.

А потом с капитаном случилось несчастье, положившее конец его карьере, — с тех пор он уже не мог заниматься строительством железной дороги. После падения с лошади он всю зиму пролежал в гостинице «Оленьи рога» в Колорадо-Спрингсе. Когда летом миссис Форрестер привезла его домой в Суит-Уотер, он еще не мог ходить без трости. Он сильно обрюзг и, казалось, страдал от собственного веса. С железной дорогой он больше не имел дел. Но мог работать в саду, подстригал бульденежи, живую изгородь из сирени, много времени посвящал разведению роз. На зиму они с женой по-прежнему уезжали, но с каждым годом время их отсутствия сокращалось.

А между тем в Суит-Уотере происходили перемены. Городу больше не прочили лучезарное будущее. Неурожаи, следовавшие один за другим, сломили мужество фермеров. Разочаровавшись в Западе, уехало к себе в Массачусетс семейство Джорджа Адамса. За ним мало-помалу потянулись восвояси и другие джентльмены — владельцы ранчо. Теперь в доме Форрестеров гости бывали реже. Берлингтонская железная дорога, как говорится, «завяла», и представители ее администрации больше не спешили сойти с поезда в Суит-Уотере, они предпочитали поскорее проскочить этот городишко — ведь они всадили в него уйму денег, на возврат которых нечего было и рассчитывать.

Отец Нила Герберта одним из первых оказался припертым к стенке и потерпел крах. Он бросил свой домишко, отправил кузину Сэди обратно в Кентукки и перебрался в Денвер, где нанялся на службу. А Нил остался у судьи Помроя изучать юриспруденцию. Нельзя сказать, чтобы Нил питал особую склонность к этому предмету, но у дядюшки ему нравилось, и пока он был согласен жить, где угодно, — все равно несколько тысяч долларов, завещанных матерью, он мог получить, только когда ему исполнится двадцать один год.

Нил оборудовал себе комнату на задах конторы судьи Помроя, располагавшейся на втором этаже одного из самых респектабельных кирпичных домов в городе. Довольный, что избавился от безалаберной кузины Сэди и постоянного бедлама в доме, Нил поддерживал у себя монашескую чистоту и порядок и решил, что останется холостяком, как дядюшка. Он присматривал и за дядюшкиной конторой, то есть убирал в ней и даже переставил мебель по своему вкусу, так что комнаты сразу преобразились, и друзья судьи, особенно капитан Форрестер, стали заглядывать туда поболтать еще охотнее, чем прежде.

Судья гордился племянником. Нилу исполнилось девятнадцать. Это был высокий, стройный рассудительный юноша с правильными чертами лица. Темно-серые глаза, казавшиеся из-за длинных ресниц почти черными, вглядывались в мир довольно угрюмо и настороженно. Да в ту пору мир и представал перед молодыми людьми не слишком радужным. Сдержанность Нила объяснялась не стеснительностью, не тщеславием, а критическим складом ума, но из-за этой сдержанности он казался несколько холодным и выглядел старше своих лет.


Однажды зимой, за несколько дней до Рождества, Нил после обеда сидел за длинным столом в задней комнате конторы, где он обычно работал или делал вид, что работает. Вокруг него высились полки с прекрасно подобранной юридической библиотекой судьи, а на стенах висели строгие гравюры, изображающие государственных деятелей и правоведов. Сам судья Помрой сидел в приемной и вел приятельскую беседу с одним из своих клиентов — фермеров. Нилу наскучило переписывать деловые бумаги, и он стал придумывать предлог, чтобы бросить работу и пойти прогуляться, как вдруг из коридора до него донеслись легкие шаги. Дверь дядюшкиной приемной распахнулась, Нил услышал, как судья поспешно поднялся и тут же зазвенел женский смех — нежный, мелодичный, словно музыкальная гамма. Нил повернулся в своем вращающемся кресле, и теперь ему стало видно, что происходит в приемной. А там, шутливо грозя муфтой судье и огорошенному фермеру-шведу, стояла миссис Форрестер. Ее быстрый взгляд задержался на бутылке виски и двух стаканах, красовавшихся на столе среди бумаг.

— Вот как вы ведете свои дела, судья! Хорошенький пример для вашего племянника, — и, выглянув в открытую дверь, она кивнула вскочившему Нилу.

Нил остался на месте и наблюдал, как миссис Форрестер отказалась сесть на предложенный ей стул и протестующе подняла руку, когда судья любезно показал на виски. Она стояла перед столом судьи в своей длинной котиковой шубе, из-под воротника которой выглядывал алый шарф, и в меховой шапочке с приспущенной на лоб короткой коричневой вуалью с мушками. Эта вуаль, однако, никоим образом не скрывала ее прекрасных глаз, темных и лучистых под дугами бровей на белом лбу. Мороз не разрумянил ей щеки — ее кожа своей благоуханной хрустальной белизной всегда вызывала в памяти белую сирень. Миссис Форрестер достаточно было лишь взглянуть на вас, и вы сразу оказывались во власти ее очарования. Это происходило мгновенно, устоять перед ней не могли даже самые толстокожие. И сейчас Нил видел, как фермер-швед уже неуклюже поднимается со стула и лицо его расплывается в широкой улыбке. Оно и понятно: миссис Форрестер у всех вызывала расположение. Стоило ей кивнуть, проходя мимо, или бросить на вас беглый взгляд — и вам казалось, что вы уже давно ее знаете. Чем-то неуловимым она тут же приковывала к себе внимание: невозможно было оторваться от ее глаз — живых, смеющихся, откровенных, всегда чуточку лукавых, от ее губ, так много говоривших без слов. Вас сразу пленяли ее хрупкость и грациозность.

— Не могли ли бы вы с Нилом пообедать у нас завтра, судья Помрой? И не одолжите ли мне на это время вашего Тома? Мы только что получили телеграмму от Огденов, они собираются заехать к нам по пути из восточных штатов. Ездили за дочкой, забирали ее из школы, у нее, кажется, была свинка. Им хочется попасть домой к Рождеству, но дня на два они остановятся у нас. Ну и, может быть, заглянет еще Фрэнк Элингер из Денвера.

— Что может доставить мне большее удовольствие, чем обед с вами, миссис Форрестер? — велеречиво ответил судья.

— Благодарю! — шутливо поклонилась миссис Форрестер и повернулась к дверям, ведущим в заднюю комнату. — Нил! Не можешь ли ты на некоторое время оторваться от работы и отвезти меня домой? Мистера Форрестера задержали в банке.

Нил надел полушубок из волчьего меха. Миссис Форрестер взяла его под руку, и, быстро пройдя длинный коридор, они спустились по лестнице и вышли на улицу.

У коновязи стояли ее двухместные сани, казавшиеся ярко раскрашенной игрушкой рядом с фермерскими розвальнями и повозками. Нил укутал миссис Форрестер в бизонью полость, отвязал пони и вскочил в сани. Не дожидаясь команды, лошадки помчали их вниз по звенящей от мороза улице, пересекли по льду ручей и затрусили по обсаженной тополями аллее к дому на холме. Лучи вечернего солнца блестели на покрытых снежной коркой лугах. Тополя казались еще прямее и выше — зимой без листьев вид у них был озябший и суровый. Болтая с Нилом, миссис Форрестер повернулась к нему и, чтобы защититься от ветра, прикрыла лицо муфтой.

— Нил! Я на тебя рассчитываю. Ты должен помочь мне развлекать Констанс Огден. Не сможешь ли ты послезавтра приехать к нам днем? Не возьмешь ли ее на себя? Приезжай после обеда, ведь у тебя пока еще не так много клиентов, — она лукаво улыбнулась. — А иначе, как прикажешь занимать девятнадцатилетнюю девицу? Эта ведь еще и в колледже учится? Я не умею вести ученые беседы.

— А я и подавно! — воскликнул Нил.

— Да, но ты-то молодой человек! Может, ты ее чем-нибудь заинтересуешь? Говорят, она хорошенькая.

— А вы как считаете?

— Я давно ее не видела. Как тебе сказать? Раньше на нее заглядывались. Ярко-голубые глаза и роскошные золотистые волосы. Впрочем, не золотистые, — она скорее то, что называется «пепельная блондинка».

Нил и раньше замечал, что, описывая красоту других женщин, миссис Форрестер всегда несколько иронизирует.

Сани остановились перед домом. К лошадям из кухни вышел Бен Кизер.

— В шесть надо съездить за мистером Форрестером, Бен. Нил, зайди на минутку, погрейся.

Она провела Нила в холл через небольшой тамбур, защищавший вход в дом от зимних ветров.

— Повесь свой полушубок и проходи.

Нил последовал за ней в гостиную и сел там в большое кресло, в котором капитан Форрестер любил вздремнуть после обеда. В камине с черной мраморной полкой пылал огонь. Комната была довольно темная, заставленная книжными шкафами орехового дерева с застекленными дверцами и резными украшениями наверху. На полу лежал красный ковер, на стенах висели большие старомодные литографии: «Последний день Помпеи. Дом трагического поэта» и «Шекспир читает стихи королеве Елизавете».

Миссис Форрестер куда-то вышла и вскоре вернулась, неся на подносе графин и рюмки для хереса. Она поставила поднос на курительный столик, налила Нилу и себе и примостилась на ручке одного из кресел. Протянув к горящим в камине углям маленькие ноги, обутые в туфельки с серебряными пряжками, она медленно потягивала херес.

— Хорошо, что нынче вы не уедете после Рождества, — сказал Нил. — Как я помню, вы праздновали Рождество в Суит-Уотере всего один раз?

— Боюсь, в этом году мы застрянем здесь на всю зиму. Мистер Форрестер считает, что переезды нам не по средствам. Мы и не заметили, как вдруг страшно обеднели!

— Как и все, — угрюмо заметил Нил.

— Да, как и все. Только не стоит впадать от этого в уныние! — она снова наполнила рюмки. — К вечеру я люблю позволить себе рюмочку хереса. А мои друзья в Колорадо-Спрингсе сейчас пьют чай, как англичане. Но если я начну пить чай, я сразу почувствую себя старухой! К тому же херес полезен мне для горла.

Нил вспомнил о каких-то слухах, будто у миссис Форрестер слабая грудь и иногда случаются сильные кровохарканья. Но, глядя на нее, в это верилось с трудом — хрупкая с виду, она излучала кипучую энергию.