Элоиза Джеймс - Поглупевший от любви

— Позвольте?

По мнению Генриетты, на этот раз его улыбка была поистине дьявольской. Он стоял в луче солнечного света. Золотисто-каштановые волосы беспорядочной копной обрамляли лицо, и это выражение его глаз!

Но ничего не поделать: сама она не сумеет спуститься с высокого сиденья. Джему или кому-то другому придется снять ее.

Она подалась вперед и легко положила руки ему на плечи.

— Вы очень любезны, сэр.

Его лицо было совсем близко. Он сжал ее талию, и Генриетта вздрогнула. Стоит ей залюбоваться смешливыми морщинками-лучиками вокруг глаз, и она теряет голову.

— В чем дело? — невольно выпалила она, немедленно пожалев о вопросе. Но многолетняя привычка высказывать все, что думает, на этот раз подвела ее.

Дарби медленно опустил ее на землю, но не отнял рук, что само по себе было непростительным нарушением этикета и ужасным неприличием. Жар ощущался даже сквозь ротонду.

— Вы это о чем? — осведомился он.

— Почему вы так смотрите на меня?

— Полагаю, — тихо и хрипловато ответил он, — что пытаюсь оценить вашу ловкость в физических видах спорта, леди Генриетта.

Генриетта тихо охнула. Такой откровенности она не ожидала, тем более что отлично понимала смысл его взгляда.

Он смотрел так, словно был голоден. Умирал от голода и жажды.

Она увидела, как он медленно наклоняет голову, и по всем правилам должна была отодвинуться. Но вместо этого застыла на месте, как каменная статуя, и снова позволила его губам коснуться своих.

На этот раз ей было сложнее думать связно. Прежде всего он по-прежнему сжимал ее талию так властно, будто она была его собственностью.

Его губы были жестче и требовательнее. Поцелуй — менее нежным. Менее почтительным. А его язык! Она определенно решила протестовать, как только голова немного прояснится.

Дарби никогда не трудился облекать мысли в слова, когда находился в тисках желания, поэтому его подобные тонкости не терзали. Бог знает почему он вздумал поцеловать упрямую особу, способную мчаться по проселочной дороге так, словно за ней гнались демоны, и выкладывать напрямик все, что ей приходило в голову.

Но что случилось, то случилось. Его порыв уже не остановить.

Она была такая маленькая, смущенная и пахла полевыми цветами. И невинностью. Он прижал свои жесткие губы к ее мягким, словно спешил похитить невинность, заменив ее цинизмом.

Ее нижняя губка была пухлой и мило изогнутой. Он лизнул ее, и Генриетта затрепетала. Дарби ощутил крохотную волну, сотрясшую ее тело. Поэтому притянул ее к себе еще ближе и снова лизнул губу. Прижал ее к груди так сильно, что ощутил давление ее упругих холмиков.

И вдруг подумал, что тело леди Генриетты Маклеллан просто создано для определенного вида спорта. Она явно лжет, уверяя, что не годится для игр подобного рода.

Но честно говоря, целуется она ужасно. Ее губы были плотно сомкнуты, как стальные ворота. Он снова провел языком по ее губам, искушая, соблазняя… нет, умоляя приоткрыть их. Он пытался ласкать ее. Поддразнивать. Прижиматься к ее губам в жестокой ласке, которая заставляла прежних дам Дарби таять в его объятиях и соглашаться на все.

Но сейчас он, похоже, был единственным, на которого действовало его же искусство. Сердце бешено колотилось, а чресла… не дай Бог, Генриетта опустит глаза! Немедленно упадет в обморок!..

— Генриетта, — начал он, с ужасом слыша свой собственный хриплый шепот.

— Да, мистер Дарби?

Открыв глаза, он обнаружил, что она жизнерадостно взирает на него, ни в малейшей степени не сраженная его чарами. Единственное, что дало ему крохотную надежду, — розовые пятна на высоких скулах. Это и трепет, сотрясший ее тонкое тело.

— Вам понравился второй поцелуй?

— О да, — с готовностью кивнула она. — Несомненно, потому что…

Только этого он и ждал. Саймон Дарби не стеснялся использовать самые гнусные методы для достижения своей цели.

Он наклонил голову, поймал губами ее слова и стал пить невинность с ее губ, забыв о том, что Джем всего в ярдах двадцати от них держит под уздцы Эгмонта и Паслена и что сами они находятся на обочине дороги, где каждый проезжающий может их увидеть.

Забыл обо всем.

Генриетта ахнула, когда он завладел ее ртом, и — о чудо из чудес! — ее скованное тело слегка расслабилось.

Как оказалось потом, Генриетта бросилась в поцелуи, как рыба в воду. Вместо того чтобы держать рот закрытым, словно охраняя драгоценности короны, ее язык затеял с его языком медленный танец, от которого кровь в жилах Дарби загорелась.

Удивление, которое он почти ощущал на вкус, исчезло, сменившись тихими умоляющими стонами, вырвавшимися из груди, скованной желанием.

Когда он отстранился с твердым намерением осыпать поцелуями розовые щеки, ее глаза не открылись. И никакого остроумного замечания не последовало. Вместо этого он услышал тихий разочарованный звук и поэтому немедленно вернулся к покинутой сладости и восхитительным изгибам ее пухлых губ.

И смотрел… смотрел и не мог насмотреться на длинные ресницы, лежавшие на щеках Генриетты, густые и тонкие, как бахрома из тончайшего шелка. На четкие очертания лба, нежную Сливочно-белую кожу и ямочку на правой щеке. В тени, отбрасываемой коляской, его рука легла на мило округлую попку, но он сразу опомнился и передвинул руку на ее талию.

Она вздохнула в его губы, и он ощутил, как дрожь снова прошла по ее телу.

Какой-то частью сознания он отметил проезжавший мимо экипаж, пассажиры которого были, несомненно, заинтригованы столь пикантной сценой. Предостерегающий голос раздался в мозгу, напоминая, что он целует благородную девицу, дочь графа, прямо на обочине дороги!

И, словно ощутив дуновение ледяного ветра, Генриетта поспешно сняла руку с его шеи, открыла глаза, темно-голубые глаза цвета летней ночи, и молча посмотрела на него. Ее губы распухли от его поцелуев. Но его потрясло выражение этих глаз.

Куда девалась чопорная, взращенная в строгих правилах леди Генриетта, остроумная, язвительная старая дева, с ее неумелыми советами относительно воспитания детей и тенденцией к месту и не к месту высказывать свое мнение?

Женщина, которая стояла перед Дарби, была одержима желанием. Самозабвенная, знойная, чувственная и манящая, как любая девица, дежурившая по вечерам перед зданием оперного театра. Эта новая Генриетта качнулась к нему, и он поймал ее, поймал и прижал к себе со всей силой, на которую был способен.

И только когда она стала целовать его в ответ, Дарби сложил в уме два и два. Одно бешено бьющееся сердце «его», пара трясущихся ног «его» и один сладкий ротик «ее».

Все эти слагаемые внезапно объединились с растущим убеждением, впервые испытанным за тридцать с чем-то лет его жизни, — он просто не может не уложить в постель эту женщину, млеющую в его объятиях. И уложит или умрет, пытаясь добиться своего.

Два плюс два равняется…

Женитьбе.

Перед ним его будущая жена, и если он не остережется, дело кончится тем, что он обесчестит ее прямо здесь, прижав к новехонькой коляске.

Одно из первых правил, которое приходится усваивать каждому члену общества, называемого светским, состоит в том, что предложения руки и сердца не делаются рядом с беговой коляской в присутствии грума и на виду проезжающих мимо экипажей. Второе правило, которое должен знать мужчина, гласит, что родственники будущих невест не хотели бы видеть своих дочерей в подобных ситуациях.

Не успел Дарби осознать, что целует будущую жену, как в лопатках что-то кольнуло. Обернувшись, он уставился в пылающие глаза будущей тещи.

— Леди Холкем, какое счастье видеть вас, — пробормотал он, неохотно отступая от Генриетты.

— Мистер Дарби! — рявкнула она. — Генриетта!

Дарби с глубочайшим удовлетворением заметил, какой ошеломленный вид у Генриетты. Полный контраст ее обычной спокойной уверенности!

— Господи, — пробормотала она, — не знала, что ты сегодня собираешься в деревню, Миллисент!

— Я так и думала, — мрачно ответствовала мачеха. — И как раз возвращаюсь домой.

— Я бы проводила вас, но у меня сегодня встреча в школе с мисс Петтигрю, — пробормотала Генриетта, избегая взгляда Дарби. Его же распирало от радости. Тревожной радости. Он впервые в жизни испытывал нечто подобное. И знал одно: женщина, стоящая перед ним, с волосами цвета золотой канители, лежавшими на плечах и разметанными его руками, и розами, расцветшими на щеках от его поцелуев, — этот роскошный дар природы будет принадлежать ему!

Она будет принадлежать ему, хотя не знала или нисколько не заботилась о его влиянии в обществе. Она ничего не ведала о его богатстве, мало того, считала нищим. Ну разве можно выбрать лучшую жену? Она выйдет за него только ради его поцелуев и ничего другого.

Он смотрел на нее в полном убеждении, что все его мысли написаны на лице, потому что она порозовела еще больше и очаровательно смутилась.

— Мистер Дарби! — пронзительно скомандовала леди Холкем. — Я попросила бы вас проводить меня домой.

— Разумеется, — кивнул он. — И, Генриетта, мы встретимся здесь… скажем, через полчаса?

Уголки ее губ чуть приподнялись.

— Обычно мы беседуем с мисс Петтигрю не менее часа, сэр. С вашей стороны будет крайне любезно помочь мне добраться домой.

— Не говоря уже о необычайном мужестве, которое для этого требуется, — пробормотал он, бросив взгляд на коляску.

Ее улыбка послала волну страсти по его телу.

— И мужестве тоже, — согласилась она, прежде чем отвернуться.

— Мистер Дарби!

Обернувшись, он увидел, что леди Холкем взирает на него с приязнью голодного кота, добравшегося наконец до добычи.

— Леди Холкем, — сказал он, — я прошу разрешения поговорить с вами после того, как оставлю Генриетту в школе.

Услышав, как фамильярно именуют ее дочь, Миллисент недовольно поджала губы.

— Да, мне тоже необходимо потолковать с вами, мистер Дарби. Встретимся в Холкем-Хаусе через двадцать минут, если будете столь добры.

Даже не попрощавшись, она зашагала по Хай-стрит.

Он, ничуть не расстроившись, проводил ее взглядом. По его мнению, леди Холкем должна быть на седьмом небе, найдя для падчерицы поклонника, которого не волновала неспособность последней иметь детей. Впрочем, может, она не знает, что ему известно это обстоятельство.

Но разумеется, узнав, что он не хочет наследников, она примет его предложение.

Ироническая улыбка искривила его губы. Он сказал Рису, что найдет жену в Уилтширской глуши, и сдержал слово!

Подойдя к гостинице, он взял у мистера Гиффорда лист бумаги и нацарапал Рису записку:

Нашел жену. Женюсь как можно скорее. Думаю, ты будешь рад первым узнать об этом.

Перечитав записку, он добавил постскриптум: «Она богатая наследница», после чего адресовал ее Рису Холланду, графу Годуину, и попросил Гиффорда отправить почтовым экипажем.

И только потом, насвистывая, отправился в Холкем-Хаус. Остается лишь выяснить отношения с мачехой Генриетты, и можно вернуться в школу за своей избранницей. Попросить ее выйти за него замуж и задержаться, чтобы украсть поцелуй-другой.

Разговор с директрисой деревенской школы — миссия, которую Генриетта всегда выполняла с удовольствием, — на этот раз давался с трудом. Кроме того, она возымела тенденцию улыбаться в самые неподходящие моменты.

Мисс Петтигрю объясняла что-то насчет Рейчел Пандер, и Генриетта, снова улыбнувшись, обнаружила, что директриса озадаченно уставилась на нее. Но, как Генриетта ни пыталась, все же не сумела уловить нить беседы. А когда обнаружилось, что волосы Рейчел стали приютом для нескольких видов довольно проворных созданий, улыбка и вовсе показалась неуместной.

— Прошу прощения, мисс Петтигрю, — пробормотала она наконец. — Мне сегодня что-то не по себе.

Ясные серые глаза мисс Петтигрю обладали способностью усмирять самых буйных учеников.

— Ничего страшного, леди Генриетта, — объявила она. Генриетта вздрогнула и втайне возблагодарила Бога за то, что уже вышла из школьного возраста.

Но все же не смогла заставить себя сосредоточиться. Дарби целовал ее именно так, как, по мнению подруг, должен целоваться мужчина перед тем, как сделать предложение. Собственно говоря, она не знала девушки, которую целовали подобным образом и не сделали предложения сразу же после этого знаменательного события.

Более того, оказалось, что Молли Маплторп ничуть не преувеличила, когда клялась, что от поцелуя мужа стекла в миску с пудингом. Скорее уж преуменьшила. Генриетта могла подтвердить, что поцелуи Дарби подействовали на нее точно так же, а колени подкашивались сами собой.

Мисс Петтигрю с любопытством косилась на нее, но упорно продолжала обсуждать план уроков на следующий месяц. Генриетта не сделала ни одного замечания. Просто не смогла заставить себя волноваться из-за того, хорошо ли справляются ученики с арифметикой. Все мысли были только о том, что Дарби обещал встретить ее у школы, где и попросит выйти за него замуж.