Элоиза Джеймс - Поглупевший от любви

Откуда-то словно издалека доносились вопли Джози. Аннабел сморщила личико и громко взвыла.

— О, милая, — пробормотала Генриетта, инстинктивно прижимая ребенка к мокрому платью и принимаясь укачивать. — Все хорошо. Не плачь, дорогая. Животик болит? Только не плачь, пожалуйста, не плачь.

Она продолжала растирать спину Аннабел, пока та не замолчала и не положила голову на плечо Генриетты.

Сердце девушки снова сжалось от непонятной нежности. Она молча смотрела на маленькую лысую головку с торчащим розовым ушком. Нет, необходимо что-то предпринять. Если Генриетта так жаждет ребенка, что теряет разум при виде создания, которое в одну секунду испортило ее лучший прогулочный костюм, значит, она попросту безумна.

Джози нетерпеливо приплясывала вокруг нее.

— Аннабел просит прощения! — пронзительно вопила она. — Ей очень жаль, очень жаль, очень жаль.

— Мне тоже, — усмехнулась Генриетта. — Хорошо еще, что я сделана не из сахара и не растаю.

Тревога на маленьком личике Джози почти исчезла.

— Она испортила ваше красивое платье, — прошептала девочка, подступив ближе и робко коснувшись прогулочного костюма Генриетты цвета бледного янтаря. — Няня говорит, что Аннабел давно пора бы перестать вытворять этакое! В конце концов ей почти год, и она давно уже пьет из чашки. Но ничего не выходит! По-моему, она просто не умеет сдержаться.

— Наверное, ты права, — кивнула Генриетта, прижимая к плечу влажный маленький комочек. — А теперь нужно поскорее найти няню, потому что Аннабел следует срочно переодеть.

Но Джози покачала головой:

— О нет, ничего не выйдет. Няня Пивз твердит, что Аннабел должна терпеть, пока одежда не высохнет, иначе эти рвоты никогда не прекратятся.

Генриетта зловеще сузила глаза.

— Что?!

Джози послушно повторила сказанное и добавила:

— Не могли бы мы, пожалуйста, посидеть где-нибудь и подождать, пока платье не высохнет? Тогда няня ничего не узнает, а Аннабел терпеть не может, когда ее бьют.

— Значит, я не ослышалась, — процедила Генриетта. — Не бойся, я не позволю твоей няне бить Аннабел, но ее необходимо немедленно переодеть. Кроме того, я собираюсь побеседовать с твоей няней. И с отцом тоже.

Она протянула девочке свободную руку. Та без колебаний ухватилась за нее, и вместе они посеменили через улицу к гостиничному крыльцу.

Оттуда вышел дородный краснолицый мужчина и, низко поклонившись, воскликнул:

— Леди Генриетта! Какое огромное удовольствие видеть вас!

— Добрый день, сэр. Как поживаете вы и миссис Гиффорд?

— Прекрасно, леди Генриетта, и я обязательно передам жене, что вы о ней справлялись. Но что это такое? — удивился он, кивнув в сторону ребенка. — Это дитя, по-моему, слишком тяжелое для вас. И чье оно?

— Не беспокойтесь, мистер Гиффорд, я вполне могу ее нести.

Это была ложь — Генриетта чувствовала, что начинает подволакивать ноги. Если она немедленно не опустит Аннабел, через минуту станет крениться на бок, как корабль в бурю.

Она покрепче сжала руки.

— Я надеялась, что вы скажете мне, кому принадлежат эти дети. Они бродили по Хай-стрит, направляясь неизвестно куда. Джози, ты…

Но в этот момент Гиффорд заметил Джози и радостно улыбнулся:

— Одна из малышек мистера Дарби! У него здесь свой номер с отдельной гостиной. Позвольте спросить, юная леди, как вы сумели выбраться из гостиницы?

— Я хотела бы потолковать с мистером Дарби, — твердо объявила Генриетта. — Это ваша голубая гостиная, мистер Гиф-форд? Кроме того, мне необходимо перемолвиться словечком с няней детей.

Хозяин гостинцы поспешил открыть высокую дверь.

— Видите ли, миледи, их няня только что уехала, отказавшись от места.

— Уехала? — повторила Генриетта, останавливаясь в узком коридоре. — Полагаю, теперь понятно, почему эти дети бродили по Хай-стрит совершенно одни.

Мистер Гиффорд с тяжелым вздохом кивнул:

— Убралась минут десять назад со всеми своими пожитками, никому слова не сказав. Заявила, что ее, видите ли, не предупредили заранее об отъезде из Лондона и что она не любит путешествовать. Рыдала, уверяя, что это не дети, а сущие дьяволята, что ее постоянно оскорбляли, изводили и тому подобное.

По мнению Генриетты, учитывая бесхитростное повествование Джози о мокрых платьях и побоях, няня сама была сущей дьяволицей. И хуже всего, что малышка Аннабел мирно дремала на ее плече, невзирая на то что сама успела насквозь промокнуть. Дело может закончиться воспалением легких! Какое несчастье! Всем, кто прочел руководство Бартоломью Ватта «Правила и указания по надлежащему уходу и воспитанию детей», было яснее ясного, что няня может самым разительным образом повлиять на всю дальнейшую жизнь ребенка, и, следовательно, отец Аннабел проявил преступную беспечность, поручив столь грубой и невежественной особе заботу о детях.

— Заходите, леди Генриетта. Я немедленно принесу вам чашку чаю. Должно быть, нелегко было нести ребенка по всей улице.

— Огромное спасибо, мистер Гиффорд, — кивнула она, входя в комнату. — Довольно и стакана воды.

Комната оказалась пустой. Красивый голубой ковер тянулся до самых окон, выходивших на центральную площадь Лимпли-Стоук. Генриетта обернулась, желая осведомиться о местопребывании отца детей, но мистер Гиффорд уже кланялся входившему в дверь мужчине.

Первой мыслью Генриетты было, что перед ней — настоящий греческий бог, не из тех надутых распущенных типов, которых так любят изображать художники, а нечто совершенно исключительное: строгое красивое лицо и светящиеся умом глаза. Но если он действительно бог, должно быть, считается на Олимпе покровителем портных, потому что более элегантного человека ей еще не приходилось видеть. Вместо темно-коричневого сюртука — какие обычно надевают джентльмены в дорогу, — на нем были двубортный сюртук с бежевыми лацканами и светло-желтые брюки. В сапоги можно было смотреться, как в зеркало, а верхи голенищ имели оригинальный вырез, подобного которому она еще не встречала. В довершение ко всему его галстук был обшит кружевом и завязан сложным узлом.

Его взгляд скользнул по ее измятому платью, и Генриетте показалось, что он сморщил нос. От нее, разумеется, несло рвотой и кислым молоком. Не мудрено, что его передернуло. Генриетту и саму тошнило.

Но он ничего не сказал. Просто перевел взгляд на Джози, чье свирепое личико было копией отцовской физиономии: те же золотисто-каштановые локоны и изогнутые брови. Похоже, его ничуть не волновало, что малышка оставляла грязные следы по всему полу. Впрочем, он счел нужным мягко осведомиться:

— Джози, ты так выпачкалась, играя во дворе?

И тут Генриетта не выдержала. Тлеющая в ней неприязнь вырвалась наконец наружу.

— Мне трудно поверить, сэр, что вы постоянно выказываете собственным детям такое же преступное равнодушие, как сегодня. Эти малышки не играли во дворе, они решили уйти из дома и были уже в конце Хай-стрит, успев при этом дважды перейти оживленные перекрестки. А поскольку сегодня в Лимпли-Стоук рыночный день, временами, переходя Хай-стрит, я сама опасаюсь за собственную жизнь.

Нужно отдать должное мистеру Дарби, речь Генриетты произвела на него впечатление.

— В таком случае я у вас в долгу, — признал он с поклоном. Но следующий вопрос сделал его в глазах Генриетты кем-то вроде дьявола: — Полагаю, вы держите на руках Аннабел?

Генриетта презрительно вскинула брови.

— Полагаю, с моей стороны слишком смело надеяться, что вы узнаете собственное дитя?

— Боюсь, для этого не требуется особенных усилий, — заметил он. — Характерный запах, исходящий от ребенка, явно указывает на Аннабел. Гиффорд, я и не думал, что вам так быстро удастся найти подходящую няню, даже если она и кажется… — он одарил Генриетту ленивой улыбкой, — чересчур взволнованной. Уверен, что вы сумеете держать эти создания в ежовых рукавицах, мисс. Мне будет позволено осведомиться о вашем прежнем месте работы?

— Я не… — начала Генриетта.

— Эта дама — не няня, — поспешил объяснить перепуганный Гиффорд. — Позвольте представить вам леди Генриетту Маклеллан, мистер Дарби. Дочь графа Холкема.

Генриетта молча наблюдала, как мистер Дарби склоняется в элегантном поклоне. Ее никогда не интересовали фатоватые щеголи, не узнающие собственных детей. Этот лощеный образец мужского пола так же беспомощен, как все остальные его представители.

Но сам он, похоже, об этом не подозревал.

— Насколько я понял, Аннабел со своей обычной грацией избавилась от ленча, — заметил он, снова наморщив скульптурно вылепленный нос. — Я искренне извиняюсь, леди Генриетта. И… — Как ни странно, но виду него действительно был почти искренний. — И крайне благодарен за то, что спасли этих маленьких бродяжек. Сегодня утром их няня была не в себе, и, пока билась в истерике, этой парочке удалось сбежать. Мистер Гиффорд, — добавил Дарби с очаровательной улыбкой, — не могли бы вы поручить служанке проводить нас в дом моей тетушки?

Гиффорд так спешил выполнить просьбу, что забыл закрыть дверь, поэтому Дарби сделал это сам. Генриетта отметила, что двигается он с некоей сдержанной грацией, как большой тигр, которого она видела в бродячем цирке. Генриетта раздраженно поджала губы. Повезло же некоторым родиться с идеальным телом и лицом, вплоть до стройных ног и длинных ресниц!

Она вдруг застыдилась растрепанных волос и грязного платья. Хуже, чем сегодня, она в жизни не выглядела. Но ребенок на руках напоминал о более важных проблемах. Перед ней грубый, равнодушный к бедным детям родитель, и ее долг— показать ему его заблуждения. К счастью, с тех пор как Генриетта открыла деревенскую школу, в ее библиотеке были все книги по вопросам детского воспитания.

— Служанка для этого не подходит, — провозгласила она. — Ваших детей должен растить человек образованный.

Дарби резко развернулся.

— Простите, вы, кажется, что-то сказали.

— Похоже, вы готовы бросить детей на любую женщину, которая войдет в эту комнату. Что, если служанка окажется столь же беспечной, как ваша предыдущая няня? Знаете ли вы, что эта женщина вынуждала крошку Аннабел носить мокрую одежду, воображая, будто это излечит ее от рвоты? Слышали вы об этом, сэр?

Дарби удивленно моргнул, словно в тихую мелодию его мыслей ворвался грубый барабанный бой.

— Нет. И согласен с вами, что это вряд ли решит проблему.

— Детей необходимо воспитывать, руководствуясь исключительно добрыми намерениями, — пояснила Генриетта, повторяя любимую фразу из книги «Правила и указания по надлежащему уходу и воспитанию детей». — Видите ли, мистер Батт, признанный эксперт по детскому воспитанию, считает, что…

Но мистер Дарби уже не обращал на нее внимания.

— Джози, будь добра, не цепляйся за мою ногу. Мне очень не понравится, если вся грязь, в которой ты успела вываляться, окажется на моих брюках.

Если только Генриетта не ошибалась, на личике Джози появилось дьявольски коварное выражение. Так оно и есть! Малышка принялась усердно тереться щекой о светло-желтые брюки отца.

— Джозефина Дарби, немедленно прекрати! — резко, как и следовало ожидать, приказал он. Генриетта мысленно покачала головой. Мистер Батт рекомендовал относиться к детям с уважением. Чересчур грубое обращение только озлобляло их.

И Джози явилась идеальным подтверждением теории Ватта. Очевидно, отец не раз ругал ее в прошлом, и, как следствие, девочка превратилась в маленькую мегеру. Отстранившись, она подбоченилась и грозно уставилась на отца, как генерал на параде.

— Ты повысил на меня голос!

— И еще раз повышу, если будешь плохо себя вести!

— Ты не должен кричать на меня! Я маленькая осиротевшая девочка!

— О, ради Бога, только не начинай эту проповедь сначала, — бессердечно бросил он. — Я уже наслышан о том, что ты лишилась матери. Если не замолчишь, отдам тебя трактирной служанке!

Бесчеловечен! Он абсолютно бесчеловечен!

Джози, должно быть, согласилась с Генриеттой, потому что рухнула на пол и принялась энергично брыкаться, вопя громче паровозного гудка.

Мистер Дарби выглядел расстроенным, но не удивленным. И не проявил ни малейшего желания исправить ситуацию.

— Сделайте же что-нибудь! — прошипела Генриетта. Дарби вскинул брови.

— Вы имеете в виду какое-то определенное действие? — спросил он, почти перекрикивая визг Джози.

— Поднимите ее с пола!

— И что это даст? У нее истерика. Вы не удивляйтесь столь поспешному уходу няни, это, кажется, уже четырнадцатый подобный эпизод за последние три дня, с тех пор как мы покинули Лондон.

Знакомая боль пронзила правую ногу Генриетты. Под тяжестью Аннабел она пошатнулась. Похоже, бедро все же не вынесло таких зверских нагрузок.

— Возьмите, — бросила она, сунув ребенка в отцовские руки. Лицо Дарби приняло растерянное выражение. Генриетте вдруг показалось, что он вообще впервые держал собственную дочь!