Элоиза Джеймс - Поглупевший от любви

Он провел партнершу в очередном па контрданса и оглянулся, чтобы насладиться смущением жены.

И проглотил проклятие. Появившаяся неизвестно откуда Фелисия Сэвил представляла Генриетте этого болвана лорда Веллингтона!

Танец кончился. Возможно, ему следует вернуться к Генриетте. Его поведение, несомненно, будет отмечено половиной собравшихся, учитывая, что леди Сэвил взяла на себя его обязанность.

Дарби мрачно свел брови. Генриетта приветствовала лорда Веллингтона своей неповторимой улыбкой, от которой таял любой мужчина.

Он резко повернулся и оказался перед пышногрудой Селиной Давенпорт. Она обласкала его светившимся томным желанием взглядом, который он хотел получить только от своей жены.

Уже час спустя выяснилось, что его жена пользуется оглушительным успехом. Знакомые поздравляли его с изысканной красотой, умом и элегантностью жены. Но злые языки, несомненно, подметили его нежелание находиться рядом с ней. Сплетники едва не хихикали ему в лицо, когда он не смог заставить себя достойно ответить на их язвительные уколы. И хуже всех был Джерард Банг, прилипший к нему, как назойливый комар, жужжавший о том, что лучшей жены Дарби и найти не мог. Его кругленькое тельце буквально тряслось от невозможности выяснить, почему супруги Дарби находятся в разных концах комнаты.

Дарби всеми фибрами души ощущал, как его репутация человека спокойного и выдержанного рушится прямо на глазах. И это дело рук Генриетты. Господи Боже, она превратила мужа в некое подобие его матушки. Оказалось, что его самообладание тоньше бумажного листочка.

Где-то в середине вечера он начал пить. Много. Рис, забредший на бал около часа ночи, нашел Дарби слонявшимся по залу со стаканом виски в руках. Зная Дарби едва не с колыбели, Рис мгновенно подметил несчастные глаза друга и осторожные шаги, которыми тот мерил зал. В последний раз Рис видел его таким, когда его мамаша — настоящая стерва, каких еще поискать, — смерила его взглядом перед первым лондонским балом и со смехом сострила что-то насчет юных фатов, прежде чем отвернуться и взять под руку мужа.

В тот вечер Дарби кланялся так резко, что буквально разрезал воздух, и напился до умопомрачения, оказавшись к концу вечера на конюшне, где Рис долго держал его голову, пока тот блевал в сено. Конечно, тогда ему было только пятнадцать. Бедняга так гордился желтыми панталонами, а злобная мамаша даже не подумала хоть как-то ободрить сына. Ужасно жаль, что она умерла через несколько месяцев после того случая и не увидела, каким стал ее сын.

Интересно, какая женщина на этот раз довела его до такого состояния?

— Где она? — коротко спросил Рис, отводя Дарби в угол.

— Моя жена? — беспечно хмыкнул Дарби. — Одному Богу известно.

Рис огляделся.

— Последние полчаса она беседует с Генри Пидлертоном, — сообщил Дарби, мгновенно выдав себя. Значит, он прекрасно знает, где сейчас Генриетта. — Старый дурак так таращится на нее,' словно перед ним Святой Грааль. Впрочем, и за корсаж не забывает заглядывать.

Рис вздохнул и потащил друга в игорную комнату рядом с библиотекой.

— Какого черта тут творится? — стал допрашивать он, прислонившись к двери на случай, если Дарби попытается сбежать.

— Все вполне обычно. Ничего нового. Мне следовало принять твой совет и избегать уз брака, — промямлил Дарби, отводя глаза. Рис молча поднял брови, но Дарби уже слонялся по комнате, поднимая и с грохотом ставя на место безделушки. — Жены — порождение ада.

Рис приоткрыл дверь и послал лакея за кофейником крепкого кофе.

Потребовалось немало времени, чтобы вытянуть правду из Дарби. Только после трех чашек кофе он обрел способность говорить связно.

— Я с тобой согласен, — медленно произнес Рис. — Прежде всего следует обратиться к опытному доктору, чтобы тот осмотрел ее бедро.

— Она определенно хочет ребенка. Я считаю, что хромота Генриетты не будет препятствием для родов.

— Ты ничего не смыслишь в акушерстве, — возразил Рис.

— Ее бедро ничем не отличается от бедер остальных женщин. И кто знает, что стряслось с ее матерью во время родов?

Куча сельских докторишек пришла к выводу, что трагедия произошла из-за увечного сустава. Я не считаю это окончательным диагнозом. Но она верит, искренне верит во все, что ей наплели.

— В таком случае ты должен разубедить ее.

— Как? Она считает, что я должен оставить ее и найти любовницу. Решила, что об интимных отношениях между нами не должно быть и речи, словно я, кроме постели, больше ни на что не гожусь! Считает, что я из тех людей, которые вполне способны предать ее!

Дарби прикусил язык. Этого он говорить Рису не собирался.

— Вздор! — объявил Рис, отворачиваясь от каминной полки и свирепо глядя на Дарби. — И ты последний дурак, если веришь всей этой чуши. Ты ничем не лучше ее. Девчонке скорее всего внушили, что мужчина должен набрасываться на женщину каждые два часа, иначе он просто недостоин звания мужчины. Она искренне этому верит, так же как ты веришь, что ей безразлично, заведешь ли ты любовницу. Вы оба идиоты. — Он немного помедлил, прежде чем неожиданно добавить: — У меня никогда не было шанса на такой брак, как у тебя. И ты это знаешь.

Дарби безмолвно воззрился на друга. В эту минуту тот, как никогда, напоминал огромного рычащего медведя.

— Я терпеть не могу женщин. Надоедливые, глупые создания. Но будь Генриетта моей женой… — Рис отвернулся к двери. — Не… — Он снова круто развернулся и посмотрел другу в глаза. — Только не потеряй ее.

Потрясенный, Дарби едва выбрался из игорной комнаты. Он знал Риса много лет, но никогда не видел его таким.

Он почти сразу нашел взглядом Генриетту. Она сидела на круглом диванчике в углу зала в обществе двух джентльменов и, завидев мужа, удивленно вскинула брови.

— Могу я иметь честь пригласить вас на танец? — спросил он, галантно кланяясь.

Мужчины тихо ахнули, и он запоздало вспомнил о хромоте жены. О том, что она не может танцевать. Раньше ему в голову не приходило думать о таких вещах.

Она поспешно раскрыла веер, но, несмотря на это, Дарби будто оглушило волной ее гнева.

— Должно быть, ты все позабыл, — проворковала она. — Я не танцую. Но предлагаю тебе найти другую партнершу. А я вполне счастлива там, где сейчас нахожусь.

Она взмахнула веером и одарила сияющей улыбкой достопочтенного Джеймса Лэндоу, сидевшего слева. Бедный влюбленный глупец расплылся в такой широкой улыбке, словно она пообещала ему луну с неба.

— Мы как раз обсуждали давно вышедшую из моды традицию, когда леди приглашала джентльменов в свой будуар, чтобы помочь ей одеться.

Значит, она настолько взбешена?

Это явилось для него откровением. Куда только девалась деревенская мышка? Она буквально искрилась чувственным, великолепным остроумием, притягивавшим каждого мужчину, случайно попавшего в ее орбиту.

— Лично я, леди Генриетта, считаю, что этот очаровательный обычай неплохо бы и возродить, — заметил Лэндоу, искоса посмотрев на Дарби.

— О, не волнуйтесь насчет моего мужа, дорогой сэр, — лукаво усмехнулась Генриетта, похлопав сложенным веером по руке Дарби. — У нас абсолютно современный брак. Честно говоря, мы почти ничего друг о друге не знаем. Недаром мой муж только что пригласил меня танцевать!

Она рассыпалась звонким смехом, в котором опытное ухо не смогло бы отметить и следа веселья.

Собеседники Генриетты тоже рассмеялись, старательно избегая взгляда Дарби.

— Ах, миледи, — заметил граф Фрескобальди, приблизив свою усатую физиономию к ручке Генриетты и целуя ее пальчики. — Я уверен, что ваш муж просто выразил свои сердечные пожелания. Я тоже был бы счастлив выразить свои.

Голос его, глубокий и мягкий, так и источал шоколадную сладость.

Дарби сжал кулаки. Но какой смысл драться с Фрескобальди посреди бального зала?

Генриетта выглядела несколько озадаченной. Возможно, она поняла истинный смысл сердечных желаний Фрескобальди.

— А по-моему, ты недооцениваешь себя и меня. Не так уж плохо мы друг друга знаем, — процедил Дарби сквозь зубы.

— В каком отношении, дражайший муженек? Прошу, просветите всех нас.

Дарби ощутил жадные любопытные взгляды Фрескобальди и Лэндоу и снова понял, что тщательно лелеемая репутация человека невозмутимого полетела ко всем чертям. На щеке нервно билась жилка. Еще немного, и он зарычит от злости, бросив этим двоим вызов на дуэль. И плевать ему на все репутации мира!

— Все же ты скромничаешь, утверждая, что не можешь танцевать.

Музыканты только что начали вальс. И прежде чем жена успела раскрыть рот, он поднял ее с дивана и, обняв за талию, повел на середину зала.

Генриетта, слишком шокированная, чтобы сопротивляться, молча шла за ним. Судя по тому, как неподатливо ее тело, она в совершенной растерянности. Но он знал ее. Знал ее тело так же хорошо, как свое собственное. Сегодня вечером она почти не хромала, только вот разве шла чуть медленнее обычного. Она может танцевать, черт бы все побрал! Может танцевать со своим мужем.

Ощутив, как она вздрогнула, он покрепче сжал руки и повел в вальсе. В конце концов это почти та же ходьба. Ходьба под убаюкивающие волны музыки, ходьба в ритме, напоминавшем ему об их постели.

Первые несколько минут он даже не смотрел на нее. Просто нес ее по залу, бедром к бедру. Кружил и поворачивал, водя по залу под чарующие звуки. А когда наконец взглянул на жену, оказалось, что ее щеки порозовели, а глаза сияют — но не гневом. Благоговением.

— Я танцую, — прошептала она, и эти потрясенные слова коснулись его сердца.

Он снова увлек ее в танце, поворот за поворотом, купаясь в океане музыки.

— О, Саймон, я танцую!

Музыканты заиграли чуть помедленнее. Раз, два, три, раз, два, три…

— Ты слишком долго верила тому, что твердили окружающие, — свирепо прошептал он. — Слушала людей, говоривших, что ты никогда не выйдешь замуж и никогда не будешь танцевать.

— И вот я замужем…

— За мной, — перебил он. — Ты замужем за мной. Ты моя, Генриетта. А я — твой. Ты понимаешь, что я хочу сказать? И ты не можешь просто швырнуть меня обратно в ручей, как форель, которая тебе больше не нужна. Мы — одно целое, Генриетта. Разве ты этого не видишь?

От волнения он начал немного задыхаться. Но по ее лицу ничего нельзя было прочесть.

— Я не… я не тот человек, который способен предать жену. И в жизни не сделал бы ничего подобного. Я не…

И тут он увидел, как ее глаза налились слезами.

— Я просто дура, Саймон. — Ее рука коснулась его щеки. — Ты простишь меня?

Он кивнул.

Несколько мгновений они плыли под музыку вместе, и самый воздух, окружавший их, казалось, пропитался ароматом роз.

— Тебе вбивали в голову, что ты останешься старой девой. Ты замужем.

Подбородок Генриетты чуть дрогнул.

— Повторяли, что ты никогда не станешь танцевать. Мы танцуем.

В темно-голубых глазах блеснула надежда. И Дарби это увидел.

— И все уверены, что ты не сможешь родить. Но я тебя знаю. Знаю, как ты хочешь этого ребенка И если понадобится, мы посетим всех до единого английских докторов. Поверь мне. Мы обязательно найдем того, кто спасет нашего малыша. И тебя.

— Ты словно читаешь мои сокровенные мысли, — прошептала она.

Он улыбнулся ей, этот самый красивый на свете мужчина.

— Значит, и ты сумеешь прочитать все, что скрыто в моем сердце.

Она оцепенела, пойманная в сети его взгляда. Боясь, что не так поняла.

— Я люблю тебя.

Музыка смолкла, и они остановились, хотя он продолжал держать ее в своих объятиях.

— Я люблю свою жену, — повторил муж. И она почему-то сразу поверила. — Люблю… Но, Генриетта…

— Я люблю тебя, — повторила она прерывающимся голосом.

Леди Фелисия Сэвил, случайно взглянувшая в их сторону, замерла. Жаль, что она уже предложила леди Генриетте свое поручительство для «Олмака», в противном случае искушение отказать было бы слишком велико. Собственно говоря, она и отказала бы. Какой пример подает леди Генриетта молодым, впечатлительным девушкам, позволяя мужу целовать ее на глазах у всех?

Даже она заметила, что Дарби обнимал жену так нежно и в то же время так крепко, словно она была бесконечно дорога и любима. И это необычайное зрелище на миг затуманило глаза Фелисии.

Раздраженно дернув плечиком, она отвернулась.

Доктор Ортолон по праву считал себя лучшим в Лондоне акушером… нет, в самой глубине души он считал себя лучшим в мире. Он окончил Оксфорд и учился в медицинской школе Эдинбурга. И был единственным акушером, которого удостоили чести быть принятым в Королевский медицинский колледж. Терял пациентов он крайне редко, и обычно самые сложные случаи заканчивались благополучно.

Он вполне отчетливо сознавал, что его впечатляющий животик, квадратная челюсть и куполообразный череп (куполообразный, потому что был вместилищем великого мозга) помогали понять окружающим его значимость в этом мире. Более того, природа благословила его голосом, тембр которого напоминал отрывистый тюлений лай, что, несомненно, тоже производило соответствующее впечатление.