Когда Джейсон ушел, Стивен сказал:

— Я как раз собирался тебе рассказать, мое сердечко, что хочу лично договориться о грузе ковров и циновок с Калвертом. Он думает, что может поторговаться, но я тоже готов в это сыграть. А еще мне нужно повидаться с сэром Джорджем насчет купчей на землю и всякого такого.

— Он в Труро?

— Да. Надеюсь, Джейсон тебя не побеспокоил.

— О нет, совершенно.

— Я делаю для него, что могу. Но его присутствие напоминает о том, как неправильно я поступил, не рассказав тебе о нем, и потому его общество доставляет неудобства.

Он отправился в Труро на ялике, вверх по реке, и пришвартовался к городской пристани — при хорошем ветре так было быстрее, чем по суше, к тому же Стивен так и не обзавелся первоклассной лошадью. По пути он пожалел, что не взял с собой Джейсона. По правде говоря, парнишка ему нравился. Наверное, это вполне естественно, когда обнаруживаешь взрослого сына, которого ты в последний раз видел ноющим младенцем, да еще такого похожего на тебя.

В поведении Джейсона не было ни намека на обиду за то, что его бросили, только радость от встречи с отцом. И восхищение. Он восхищался Стивеном, и тот грелся в лучах этого восхищения, как под летним солнышком. Джейсон был бóльшим романтиком, чем Стивен когда-либо. Прочитанные книги — «Путешествия Кого-то-там», «Пираты открытого моря» и «Корсары Берберского побережья» — нарисовали для него слишком романтичную картину морской жизни. Стивен, начавший свою недолгую карьеру торговца с весьма рискованного предприятия и многократно нарушавший закон, на пылкие расспросы сына пытался отвечать как законопослушный консерватор. Джейсон же считал каперство естественным призванием любого честолюбивого человека, а контрабанду — подходящим побочным доходом, полагая, что его новоприобретенный отец знает об этом всё.

Его новоприобретенный отец и правда знал об этом всё. Вот парадокс. Война закончилась слишком рано.

Отсутствие детей у них с Клоуэнс он не считал проблемой — всему свое время, нет нужды суетиться и волноваться. Но их отсутствие частично восполнялось появлением Джейсона.

Клоуэнс так хорошо это восприняла, да благословит ее Господь. Но Стивен ходил по натянутому канату, его могло погубить одно неосторожное слово.

Тем вечером он встретился с братьями Калвертами, поторговался с ними, они наконец ударили по рукам, потом он поужинал и переночевал на постоялом дворе «Бойцовый петух». Встал он рано и зашел к Джорджу в девять.

Джордж тоже хорошо выспался, а все его предприятия процветали. Накануне вечером Урсула была нежной и внимательной, а утром перед уходом обняла его и поцеловала. И потому он поприветствовал Стивена без каких-либо признаков недовольства. Он вряд ли мог быть более приветливым, потому что отношения с этим молодым человеком уже начали порядком его раздражать. Мало того, что Каррингтон женат на Полдарк, так еще и ведет себя слишком вольно (можно сказать, вообще никакого воспитания), слишком высокого мнения о собственных способностях, слишком самоуверен и от малейшего поощрения весь из себя исходит. И естественно, Харриет делает вид, что он ей нравится.

Но всё же именно Джордж стоит за превращением Стивена Каррингтона практически в одночасье в потенциально процветающего коммерсанта.

В то первое утро, когда они встретились в кабинете над банком, Джордж еще не отошел после ужасной ссоры с сыном по поводу его женитьбы на Селине Поуп, и ему пришла в голову циничная мысль поставить на ноги этого молодого человека вместо Валентина. Теперь он держал Каррингтона на расстоянии — до сих пор тот казался неплохим вложением, скорее всего, так и останется. Но если он переступит границы, которые мысленно установил Джордж, то быстро получит от ворот поворот.

В то утро предстояло подписать несколько документов, и потому вызвали Гектора Трембата. Этот высокий, худой, молодящийся и жеманный стряпчий пятнадцать лет назад получил то, что осталось от практики Ната Пирса, и с тех пор верой и правдой служил Уорлеггану (Росс теперь обращался к Барринтону Бердетту). Он получил хорошее воспитание и обладал приятными манерами.

Документы подписали и заверили. Стивен Каррингтон стал официальным владельцем четырех акров земли рядом с Пенрином и дома, строительство которого банк Уорлеггана и Уильямса собирался профинансировать. Они выпили по бокалу канарского, и Стивен заговорил о надеждах вовлечь одно свое судно в торговлю гранитом. Он прекрасно знал, что Джордж может решить это дело в его пользу одним взмахом пера, но Джордж, зная, что Стивен знает, не был к этому склонен.

Под конец они пожали друг другу руки, и Стивен ушел.

— Целеустремленный молодой человек, сэр, — почтительно произнес Трембат.

«Он бы нравился мне больше, если бы обладал твоим почтением», — подумал Джордж. Но только хмыкнул и склонился над бумагами на столе.

— Одно меня поражает, если можно так сказать, — продолжил Трембат. — Мне просто пришло в голову...

— Продолжайте, продолжайте.

— Вы помните, сэр Джордж, как послали меня к мистеру Роузу, привезти его из Лискерда, чтобы он мог опознать... опознать...

— Разумеется, помню! Я же не старый маразматик, чтобы забывать такие важные вещи! Так о чем вы?

Кадык Трембата дернулся, когда он нервно сглотнул.

— Я не говорил вам, сэр Джордж, потому что в то время это казалось малозначительным, ведь мистер Роуз собирался лично приехать и опознать людей, подозреваемых в ограблении дилижанса. А после его смерти это совершенно вылетело у меня из головы. Когда мы ехали в дилижансе из Сент-Остелла в Грампаунд, до того как у него начался приступ головной боли, он рассказывал о людях, с которыми в тот злосчастный день сидел в карете. И он сказал... он сказал, что особенно хорошо запомнил флотского лейтенанта. Как там его звали? Лейтенант Морган Лин, да, точно, лейтенант Морган Лин. Мистер Роуз сказал, что обратил внимание — у лейтенанта отсутствовал один клык. Простите, если я поднимаю бурю в стакане воды, но этим утром, при разговоре с мистером Каррингтоном, это стало очевидно. То есть, ну, вы понимаете, о чем я, что он... что у него...

— Не хватает одного клыка, — подхватил Джордж. — Я заметил.

— Так значит, не было нужды об этом напоминать! — облегченно выдохнул мистер Трембат. — Прошу прощения.

— Я заметил отсутствие зуба у мистера Каррингтона, — тихо произнес Джордж. — Но не знал, что мистер Роуз заметил то же самое у лейтенанта Моргана Лина.

— Вот как. Понимаю. Что ж, хорошо.

— Что ж, могу я кое-что вам посоветовать, Трембат? Если вы хотите и впредь вести со мной дела, пожалуйста, никогда не забывайте сообщать мне о подобных вещах. Не позволяйте им вылетать из головы. Это неподобающая черта для стряпчего. И если подобное повторится, мне придется искать нового стряпчего.

— Да, сэр, — произнес вспотевший Трембат. — Простите.

— А вы не припоминаете, мистер Роуз говорил, какой именно зуб у него отсутствовал — правый или левый?

Трембат задумался.

— Кажется, левый.

— И у мистера Каррингтона отсутствует левый.

— Именно так, — сказал мистер Трембат, нервно потирая ладони. — Именно так.


Глава десятая


I

Наступил день рождения Кьюби. Ей исполнилось двадцать три, на десять месяцев меньше, чем мужу.

Джереми решил устроить праздник в ее честь. Когда она спросила, могут ли они это себе позволить, Джереми ответил, что они всегда могут позволить себе предметы первой необходимости, а празднование дня рождения любимой супруги — самая насущная необходимость на свете.

Он устроит ужин на десять человек в их любимом ресторане «Англетер» и пригласит туда ближайших друзей, появившихся у них в Брюсселе. В числе особых друзей был Фредерик Бартон из Тивертона, тоже лейтенант. Еще Джон Питерс, сын фермера, недавно женившийся на бельгийской девушке с труднопроизносимым именем, которую называли просто Денке. И Дэвид Лейк, знакомый Валентина по Итону. И еще трое мужчин и две девушки. Праздник начался оживленно и не выдохся до самого конца.

Джереми теперь знал, какие блюда предпочитает его жена, и заранее сделал заказ в ресторане. Они отведали пирожков с яйцами всмятку и креветками; котлеты из ягненка с гарниром из петушиных гребешков и куриной печени; затем голубиный пирог со шпинатом и сливками, а также французский открытый яблочный пирог. Выдержанное рейнское вино пили бутылку за бутылкой. А потом заказали орехов, пирожных и сыр. Они просидели за столом с восьми вечера до полуночи, болтали, смеялись, спорили, сплетничали. В десять Джереми встал и поднял тост в честь Кьюби, которая покорила его сердце четыре года назад, а четыре месяца назад принесла в его жизнь радость, вручив ему свою жизнь.

Демельза наверняка удивилась бы сердечности и чувству, с каким говорил ее сын, учитывая, что тот привык прятать свои переживания за маской дружеской беззаботной легкомысленности.

Но и сами Тревэнионы не меньше бы удивились, когда Кьюби, из которой клещами приходилось вытаскивать ответы, поднялась и, откинув волосы, тихо произнесла: 

— В декабре я стала частичкой Джереми. И для меня не существует на свете иной жизни.

Разумеется, не обошлось без подарка. Это была рубиновая брошь, украшенная мелкими бриллиантами. 

— Безумие, — с трудом вымолвила Кьюби. У нее перехватило дыхание, ведь она знала, что они и так в долгах. — Но прекрасное безумие. Я так сильно люблю тебя, Джереми.

Он накрыл ее ладонь, так что каждый палец лежал на ее пальце, как на клавишах фортепиано. Возбуждающая ласка.

— Позже расскажешь.

К одиннадцати большинство гостей развеселились и опьянели. Обсуждали пошлость пруссаков, бесполезность бельгийцев, вероломство французов, беспощадность русских, ненадежность австрийцев, измену ирландцев, хвастовство американцев, а сверх всего полную негодность англичан.

Каждый гость праздника опирался на какие-то воспоминания, подтверждая все эти мнения, каждое из которых казалось смешнее предыдущего. Смех стал еще громче, когда заметили появление молодого офицера по имени Карлтон с неизвестной девицей. Он помахал рукой, и они помахали в ответ. Дэвид Лейк знал его лучше остальных и подозвал. И тут ресторатор отвел их к столику в другом конце зала. Карлтон усадил девушку, извинился перед ней и подошел.

Группа обменялась с ним шуточками, а он поздравил Кьюби с днем рождения.

— Кстати, вы не слышали? — спросил он. — Нет, вряд ли вы знаете. Недавно стало известно, что Бонапарт высадился во Франции.

Эти вести отрезвили двух-трех человек за столом, а остальные слишком развеселились, чтобы отнестись к этому серьезно.

Нет, Карлтон не знал подробностей. Лишь то, что Бонапарт высадился где-то на юге. Они получили новости посредством нового семафорного телеграфа. Каким-то непонятным образом Наполеон удрал с Эльбы. Он же обещал вернуться, когда расцветут фиалки. Что ж, прошу прощения, но я должен присоединиться к моей милой Клотильде.

Когда он ушел, разговор продолжился, но непосредственность исчезла.

— Представьте себе, — заговорил Дэвид Лейк. — Старина Бони вернулся. Но это просто пустяки. Любопытно, на что он рассчитывает?

— Вряд ли он может на что-нибудь рассчитывать, — вступил в разговор Бартон. — Еще не прошло и года, как его изгнали. Говорят, по пути на Эльбу ему пришлось сидеть в закрытом экипаже, все свистели и плевали ему вслед. Даже собственные генералы от него отреклись.

— Это может означать начало гражданской войны во Франции, — высказался Джон Питерс.

— Сомневаюсь. У него нет сторонников. А где сейчас Носатый? Разве он не посол в Париже?

— Нет, он в Вене, — объяснил Джереми. — На Конгрессе. С Талейраном, Меттернихом и остальными. Мои родители сейчас в Париже. Я попросил отпуск, чтобы приехать к ним на Пасху

— Можешь пока забыть о своих планах, мой мальчик. Тут уж точно поднимется легкая паника, раз старина Бони разгуливает на воле. Пока его не схватят и не отправят обратно на Эльбу с веревкой на шее.

— Веревку еще тогда надо было обмотать вокруг шеи и затянуть потуже! — воскликнул другой гость. — Еще в прошлом году, когда мы его поймали. Или засунуть в мясорубку, как вам? Навсегда с ним разделаться, чтобы не сеял смуту!

После ужина все прошли в танцевальный зал и танцевали до трех ночи. Когда Джереми с Кьюби добрались до своей комнаты, на часах было без двенадцати минут четыре. Огонь в спальне почти догорел, поэтому Джереми спустился вниз за дровами, чтобы вновь разжечь камин.

— Не трогай ни единой пуговицы, — обратился он к Кьюби. — Я все до одной хочу расстегнуть сам.