Накинув фиолетовый плащ с тяжелым капюшоном, она вышла из квартиры и под дождем отправилась в посольство.

Первым ее встретил Чарльз Багот.

— Дорогая леди Полдарк, проходите. Проходите и обсушитесь. Бóльшая часть Королевской гвардии только что покинула дворец и отправилась в Мелён под командованием герцога Люксембургского. С ней полковник де ла Блаш. Им предстоит собрать армию из двадцати с лишним тысяч человек для обороны Мелёна. Думаю, ваш муж вот-вот вернется. Когда он появится, советую вам уехать. Здесь почти никого не осталось: только я, лорд Сомерсет, мистер Маккензи и два секретаря. Слава Богу, герцогиня успела уехать вовремя.

— А как нам уехать, мистер Багот? — спросила Демельза.

Багот нахмурился и прикусил палец.

— К сожалению, мы не сможем обеспечить вас транспортом. Обе наши кареты уже отбыли. Вероятно...

— Мадемуазель де ла Блаш предложила нам место в своей карете. Она уезжает завтра.

Его лицо просветлело.

— Тогда непременно воспользуйтесь этим предложением. Она, разумеется, убежденная роялистка и не должна оставаться, если расстановка сил изменится. Но если она уедет завтра, то будет в безопасности — и вы вместе с ней.

— При условии, что мой муж вернется вовремя.

— О, так и будет! Его может задержать лишь неразбериха, царящая в сельской местности из-за последних событий. Но даже если он не приедет...

— И что тогда?

— Вы все равно должны уехать. Ему бы этого хотелось. В конце концов, он выдающийся человек и военный, привыкший сам о себе заботиться. А вам, леди Полдарк, полагаю, лучше покинуть Париж — если не ради вашей безопасности, то хотя бы ради детей.


Глава четырнадцатая


I

Как-то раз Белла в сопровождении миссис Кемп отправилась гулять под дождем и нашла магазинчик, торгующий нотами. Она купила сборник простых песен, но у нее не оказалось никакого музыкального инструмента, чтобы сыграть их, а сама она недостаточно хорошо читала по нотам, чтобы попасть в такт без музыки. Вскоре Демельза обнаружила, что пытается напеть для дочери простые мелодии. К ее удивлению, это оказалось непросто, и миссис Кемп пришлось сообщать, когда она не попадала в ноты. В конце концов Белла запомнила три песни и осталась довольна. Хоть какое-то разнообразие после «Марсельезы», которую она уже заездила до дыр.

Одна песня, видимо, основанная на какой-то басне, звучала так:

Autre Fois le Rat de ville

Invita le Rat des champs

D’une Façon Fort civile

A des reliefs d’Ortolans [13]

Думая о том времени, Демельза всегда вспоминала эту простенькую мелодию и слова — там были и другие куплеты, но Демельза их забыла. Позже Белла даже сама начала напевать эту мелодию, хотя ей строго-настрого велели прекратить.

По воскресеньям они обычно ходили в церковь, в капеллу Тюильри, но сегодня, разумеется, об этом не могло быть и речи. Что бы ни случилось, она не покинет улицу Виль-Левек до возвращения Росса.

Демельза часто считала себя счастливейшей из женщин (например, еще совсем недавно, в последние несколько дней в Лондоне и первые две недели в Париже). А теперь ей казалось, что в определенном смысле она — одна из самых несчастных. Росс все время уезжал: не только в Лондон, что почти не вызывало у нее беспокойства, но и за границу, в секретные дипломатические миссии, откуда обычно не приходили письма, а те, которые все же доходили, запаздывали на две недели. И в каждый миг дня и ночи она задумывалась, жив ли он, лежит ли на голом склоне холма или в иностранном госпитале, ужинает с какой-нибудь красивой португальской девушкой или терпит кораблекрушение в Бискайском заливе... Или пробирается через торфяные болота в двадцати минутах от дома, а уже через полчаса снимет сапоги, улыбнется ей, и все снова станет хорошо.

Несомненно, другие женщины тоже страдали от подобной неопределенности, подобной разлуки. Но, возможно, другие женщины за долгие годы сумели нарастить нечто вроде защитного панциря. Или просто научились не волноваться так сильно. Должно быть, у герцогини Веллингтон тоже беспокойная жизнь, с таким-то мужем. И хотя Демельза никогда не видела их вместе, из услышанного она поняла, что их жизнь мало напоминает ее жизнь с Россом.

Гастон Руже известен своими бонапартистскими симпатиями. Как он отнесется к навязчивому англичанину? Они обменивались теплыми улыбками, спонтанными приглашениями и даже вместе посещали оперу. Демельза все еще помнила восхищенные взгляды генерала и его безукоризненную вежливость, его неуклюжие попытки сделать ей комплимент на языке, из которого он знал всего несколько слов. Мадам Руже казалось почти настолько же любезной. Но как они поведут себя во время кризиса? Слава императору!

— Autre Fois le Rat de ville, — пела Белла, — invita le Rat des champs.

А Росс и Руже — городские или сельские крысы?

И где этот зловещий герцог Отрантский и его приспешник Тальен? Как ей поступить, если они сегодня явятся в квартиру?

Теперь переменились и улицы. Обычно по воскресеньям на них кипела жизнь. Сегодня, хотя дождь и прекратился, там было пусто. В лужах отражались только облака и проблески голубого неба — дремлющего, завораживающего и холодного, словно ящерица. Париж ждал.

Демельза задернула занавеску и отошла от окна, устав стоять и ждать мужчину, который так и не пришел. Она предприняла вялую попытку поиграть с Генри, цеплявшимся за ее юбки, но через полчаса с раздражением бросила это занятие и попросила миссис Кемп, чтобы та начала собираться. Удивительно, как много вещей они накопили за столь короткое время. Купленная одежда и обувь, юбки и накидки Беллы, игрушки Гарри и новый костюм Росса. В любой момент по булыжникам зацокает усталая лошадь, и в комнате появится Росс со словами: «Карета ждет, упакуй всё, что можешь, мы уезжаем в четыре» или «Нет никаких причин для паники, мы остаемся. Дуайт и Кэролайн задержатся на пару недель, только и всего».

В дверь позвонили. Демельза бросилась к окну: никакой лошади. Этьен открыл дверь. Это была Жоди. Она приехала в своей маленькой карете, но оставила ее за углом.

Гостья скинула шляпку и опустилась в кресло. Ее крашеные рыжеватые волосы растрепались и выглядели так, словно сегодня она не причесывалась. Но даже в бедственном положении Жоди сохраняла элегантность.

— Росс?

— Пока нет.

— Никаких новостей? Разумеется, теперь и не появится новостей до его приезда... Демельза, ситуация ухудшается. Я собиралась навестить нескольких друзей, но все уехали. Кто-то на пару-тройку дней, в полной уверенности, что кризис вот-вот минует и они вернутся. Другие увезли все, что сумели, готовясь к новому изгнанию. Но у некоторых нет экипажей или они слишком слабы, чтобы уехать — им придется остаться здесь и положиться на милость тирана. Король клянется, что останется до конца, но я не уверена. Вчера нашли Фуше и попытались арестовать.

— Попытались?

— Двое мужчин, которые раньше работали на меня, следили за кварталом, где стоит его дом. Его опознали на улице. Они послали гонца к королю, и тот приказал арестовать Фуше. Когда Фуше остановили на улице, он заметил, что столь высокопоставленному человеку можно предъявлять обвинения лишь в его доме. Когда его привели домой, у него возникли новые формальные возражения, и пока все спорили, его слуга симулировал обморок. Сумев ненадолго отвлечь внимание, наш милейший герцог выскользнул через открывающуюся панель в стене. Когда ее сломали, то обнаружили, что он спустился по лестнице в сад, перелез через стену и исчез.

— И что теперь будет?

— Демельза, ты не сделаешь мне одолжение?

— Разумеется.

Мадемуазель де ла Блаш улыбнулась.

— Дорогая, ты слишком поспешна в обещаниях. Сначала выслушай, о чем я прошу. Я уезжаю в карете, она довольно неприметна, а кучер, Бенуа, служит мне уже десять лет, и его невозможно подкупить. Я хочу выдать свой экипаж за твой и ехать под именем твоей компаньонки, мадемуазель Эттмайер. Тебя, путешествующую с семьей англичанку (или Росса, если он успеет вернуться) никто не посмеет тронуть. Но де ла Блаши известны своими симпатиями. А уж учитывая мою репутацию в Париже, я на прицеле.

Демельза снова подошла к окну.

— По герцогу Отрантскому и не скажешь, что он настолько проворен.

— Ему пятьдесят два, но инстинкт самосохранения — живительная сила.

— Я уеду с тобой, как ты и предлагала, — объявила Демельза. В посольстве мистер Багот сказал, что я в первую очередь должна думать о безопасности детей. И это правда... Возможно, Росс еще успеет приехать.

— Спасибо, — ответила Жоди. — Надеюсь, он успеет. Ты расплатилась со слугами?

— Нет. У меня мало французских денег, только несколько английских гиней.

— Тогда я сейчас сама им заплачу. Деньги не проблема. Сообщи им, что уезжаешь вечером, и отправь по домам. Я заберу тебя, но мне не хотелось бы, чтобы они видели, как я уехала с тобой.

— Хорошо.

— Не стоит выезжать до темноты. Я еще пошлю тебе весточку. Надеюсь получить новости от Анри...

Дверь открылась, и в комнату ворвалась Белла, держащая за руку Генри.

— Папа еще не приехал? Bonne après-midi, ma’mselle. Comment allez-vous?[14]

— Белла, — начала Демельза, — вечером мы уезжаем из Парижа. Я говорила тебе, что в стране кризис. В Англии нам сейчас безопаснее. Ждем только папу.

— Папа, — повторил Генри. — Папа еще не приехал? Нет папы? Почему он так долго?

— Если бы я знала, любовь моя, — вздохнула его мать и взглянула на стрелки позолоченных часов. — К семи стемнеет. Мне бы хотелось выехать как можно позже, на случай, если он вернется.

— Я пришлю весточку. Но, увы, придется взять лишь небольшой саквояж с самым необходимым. Нужно позаботиться и о сохранности остальных вещей: кто знает, какая сторона одержит победу. Ты могла бы оставить кое-что в посольстве...

Демельза кивнула.

— Так и сделаю, как только тебя провожу. Хотя все это неважно: одежда, вещи...

— И вот что, дорогая, — добавила Жоди, поднимаясь, — хочу тебя попросить. Если Росс не вернется, не оставляй записку о твоем решении. Просто напиши: «поезжай в посольство», и пусть он заберет все твои письма оттуда. Будет безопаснее, если никто их не прочтет.


II

В восемь часов Демельза получила записку от Жоди:

Я только что вернулась из дворца. Бонапарт в сорока милях от Парижа. Я заеду в половине десятого. Хорошенько накорми детей перед отъездом и одень потеплее. Постарайся и сама перекусить, ночь обещает быть долгой. Помни, что я твоя компаньонка, а не подруга, экипаж тоже твой. Надеюсь, Росс уже дома. Министры готовятся к отъезду, но король остается непреклонен. Когда я приеду, то не стану подниматься, а пошлю Бенуа. Постарайся приготовиться.


Демельза вновь наведалась в посольство и поговорила с Фицроем Сомерсетом. Прославленный молодой военный явно чувствовал себя неловко. Известный своей страстью к стрельбе и охоте, вкусной еде, хорошеньким женщинам и жестким решениям во время сражений, он, казалось, устал от дипломатии и необходимости думать о британских гражданах, находящихся в Париже. Правда, с начала месяца их количество уменьшилось с двадцати одной тысячи до нескольких сотен.

— Разумеется, я лично передам ваше сообщение Россу. Постарайтесь о нем не беспокоится. Я с уважением отношусь и к его взглядам, и к его деятельности, но надеюсь, вы достаточно благоразумны, чтобы уехать, пока это возможно. — Он предложил Демельзе бокал вина, и она с неохотой согласилась. — И все-таки, что за человек!

— Простите?

— Я о нашем враге, Наполеоне Бонапарте. Нам всем ненавистны его дела, и все же он поистине творит невозможное. Он во Франции всего девятнадцать дней, но уже преодолел расстояние, на которое простому путешественнику потребовалось бы полтора месяца. Говорят, теперь он едет впереди войска в карете — причем на порядочном расстоянии! — в сопровождении всего шести человек, и все его приветствуют. Ни единого выстрела, ни капли пролитой крови, а он уже в Фонтенбло! Своим прибытием он уже взбудоражил всю страну, и она благоговеет перед ним.

— А король? — спросила Демельза.

— У Людовика благие намерения, его правление лучше для страны. Но Капрал фиалок [15] вернулся, и остановить его некому, — Фицрой Сомерсет поставил бокал и провел пальцем по нижней губе. — Если, конечно, этого не сделаем мы.

— Но... Но это значит, что начнется война.

— Будем надеяться, что нет, хотя... — на его лице заиграла улыбка человека, которого куда больше привлекала перспектива действий, чем дипломатических колебаний. — Поживем — увидим. Заверяю, Россу передадут ваше письмо...