— Мы не виноваты. Мне нужно время, Джейсон, и его катастрофически не хватает.

— Время на что?

— Неважно. Всё равно скоро узнаешь.

— Сто пятьдесят восемь бочек смолы, — произнес кто-то рядом. — Пятьдесят девять бочек с табаком. Пятьсот пятьдесят циновок. Восемьдесят бревен. Доски. Судно загружено под завязку, и тут откуда ни возьмись — французский приватир.

Каррингтоны молча слушали.

— Опять мы на пороге войны с Францией, — высказал Джейсон.

— Нет еще. Не знаю. Может быть. Но Гаррисон рассказывает о позапрошлой зиме. Я уже слыхал эту историю.

— Но на прошлой неделе об этом напечатали в газете. Мол, парламент объявляет военное положение. А на другой странице писали, мол, суда не идут до Остенде поодиночке, только с конвоем, и все из-за французских приватиров.

— Паренек прав, — согласился подвыпивший старик, наклонившись над соседним столом. — Глазом не успеешь моргнуть, как по эту сторону Пролива уже выдадут каперские свидетельства. Жаль, я уже слишком стар. А то бы не прочь поживиться.

Джейсон посмотрел на отца. Тот никогда долго не грустил, а теперь засмеялся и хлопнул парня по спине.

— Я бы тоже не отказался. Может, через пару недель, как только улягутся страсти, сделаем вылазку.

— Что не так с «Адольфусом»? — допытывался Джейсон.

— Эх... В том-то и загвоздка, мальчик мой, в этом все и дело. Допивай уже, нам пора.

Теперь они услышали обрывки разговора одного длинноволосого и добродушного моряка, в чьих жилах текла либо скандинавская, либо немецкая кровь.

— В декабре мы нагнали «Нептуна», как раз перед тем, как поймали попутные ветра, и целых двадцать два дня не теряли друг друга из вида, шли почти с теми же парусами. Все время я шел впереди; мы поставили фор-марса-лисель, но увы, на двадцать первый день господин Ветер сказал, что так больше нельзя, и снес парус. Ха-ха-ха! Любой капитан не любит отставать, и я не исключение. Так вот, на следующий вечер мы ужинали вместе, Макгиннис и я. Он из Ливерпуля, но в целом ничего. Ха-ха-ха! Сказал, что рванет домой после успешного рейса... Благодарствую, Тонкин. За ваше здоровье... Успешного рейса... Лучшая часть была, по его словам, когда он заготавливал древесину на реке Габон. Торговцы забрались на борт и предложили ему тринадцать рабов. Он взял их. Перевез через океан и продал португальским работорговцам. Говорит, получил больше денег, чем все за все плавания вместе взятые...

В шумной комнате отдыха на миг повисла тишина.

— Дак теперь же это уголовное преступление, перевозка рабов-то, — наставительно произнес голос с корнуольским акцентом. — Этот закон ввели уже несколько лет назад, дорогуша. Прибыльно, согласен, если только тебе не вкатят с десяток лет каторги в Австралии.

— Если поймают — то да, — согласился здоровяк. — Но Макгинниса ведь не поймали.

— Говорят, в Бристоле, — вступил в разговор Стивен, — специально устроили так, чтобы продавать суда португальцам. Не на самом деле, а так — ну, вы меня поняли. Меняют название и плывут под португальским флагом. Опасно, но прибыль огромная.

— Я бы не стал так марать руки, — заявил человек по имени Фокс. — Это кровавые деньги. Работорговец не лучше пирата.

— А мне все равно, — понизил голос Джейсон. — Если не мы, то кто-нибудь другой. Вот что я скажу, отец. Когда-нибудь мы вместе отплывем на «Адольфусе», ты как капитан, а я как помощник, и посмотрим, насколько нам повезет. Вот будет здорово. Вернемся с огромными деньжищами. Если у тебя проблемы, отец, в смысле денежные, это самый верный ход.

Стивен взглянул на крепкого парня рядом с собой. Яблочко от яблони недалеко падает.

Несмотря на бродячую жизнь и несчастья, которые преследовали его в детские годы, Стивен всегда гордился собой, самонадеянно верил в свои возможности не только выживать, но и добиваться успеха. Непоколебимо верил в свою мужественность, недюжинную силу, красивую внешность и подвешенный язык. Стивен Каррингтон существует только в одном экземпляре, больше таких не найти. Голова у него работала хорошо и исправно, телом своим он гордился, вышагивал слегка развязно. И этот парнишка очень походил на него самого. Этот парнишка, его родная кровь, взирал на него с гордостью и восхищением. А через пару дней узнает, что отец все потерял, обанкротился по прихоти Джорджа Уорлеггана.

Что ж, выхода нет. Разумеется, он пока еще жив-здоров и как-нибудь начнет все сначала. Наскребет несколько сотен фунтов у приятелей, арендует небольшое суденышко или шхуну, начнет перевозить контрабандой необработанное олово во Францию, постепенно снова упрочит положение. Хотя при враждебном отношении Джорджа Уорлеггана в этом графстве будет трудно этого добиться. Может, он вернется в Бристоль, заберет Клоуэнс и парня. Хотя там тоже у него есть недруги.

Какой теперь толк от всех его возможностей и приспособляемости. Он сам угодил в расставленную ловушку. Слишком высоко взлетел, а чем выше взлетишь, тем больнее падать.

Кое-кто горько разочаруется. К примеру, его тесть, который изначально не одобрял сотрудничества с Уорлегганами. Хотя Клоуэнс и категорически это отрицала, но старая вражда казалась наиболее вероятной причиной разорения. Стивен ничем не обидел Уорлегганов, разве что украл деньги его банка, но никто не высказывал ни малейшего намека на подозрения.

Стивен с Джейсоном ушли из гостиницы вместе. Им навстречу свистел юго-восточный ветер. Неумолимый ветер, не ослабевший даже к ночи.

В порыве дружелюбия Стивен тепло положил ладонь на плечо Джейсона. 

— У меня наступили тяжелые времена, приятель. Именно поэтому я хотел, чтобы ты поступил к капитану Бюллеру. Но да ладно; надеюсь, как-нибудь выкрутимся. Каррингтоны всегда находили выход из любого положения.


Глава седьмая


I

Пять дней Джереми провел на маневрах и вернулся в пятницу днем, расцеловал Кьюби и сообщил, что на субботу планирует пикник.

— Я говорил о капитане Мерсере? Не помню. Он пригласил нас на пикник в Стритеме, где расквартирован. Это милях в двенадцати от Брюсселя. Я нанял экипаж, и если выедем в девять, то весь день проведем с ними. Не возражаешь?

— С удовольствием. Он в твоем полку?

— Нет, в конной артиллерии под командованием сэра Огастеса Фрейзера. Я познакомился с ним в клубе «До сорока».

— Ах да, понятно.

Они ненадолго замолчали. Членство Джереми в клубе «До сорока» было единственным камнем преткновения между ними. Это был клуб для игры в карты, открытый только для офицеров моложе сорока лет. Там играли в фараон, вист и ландскнехт, по низким ставкам или высоким, в зависимости от прихоти игроков. Главный принцип никогда не менялся — игра велась под расписку. Раз в месяц устраивали обед, на котором производили расчеты. Однажды Джереми потряс жену, заявив, что должен двести пятьдесят гиней. Две недели спустя, как раз перед обедом, он уменьшил долг до сорока гиней, правда, и таких доходов у него не было.

Отец Кьюби скончался, когда ей было всего три месяца от роду, и с тех пор ее жизнью распоряжался брат, девятью годами старше. Поначалу он был весьма обеспечен, но довел семью почти до банкротства, построив величественный особняк с видом на пляж Портлуни, спроектированный архитектором Нэшем, а вдобавок усугубил свою ошибку, попытавшись вернуть потери на скачках. Он планировал выдать Кьюби замуж за сына и наследника богача Уорлеггана, но это ни к чему не привело, и теперь вызывало большие сомнения, сможет ли он остаться корнуольским землевладельцем. Иногда Кьюби мучилась бессонницей и тихо лежала рядом с Джереми, заложив руки под голову и уставившись в потолок — она гадала, как там ее семья.

Кьюби вспоминала прежнюю жизнь, когда расходы вечно превышали доходы, а необходимый ремонт дома приходилось откладывать, не имея денег на оплату каменщикам, лакеи выглядели оборванцами в стоптанных башмаках и расходящихся по швам ливреях с чужого плеча, когда чудесная лошадь не выигрывала дерби, а приходила четвертой или череда потрясающих выигрышей в фараон сменялась чередой потрясающих неудач, прежде чем деньги успевали потратить. Вспомнив всё это, Кьюби в первый и единственный раз разъярилась на Джереми.

За этим последовало многообещающее примирение, они целовались и всё в таком духе, Джереми осушил ее слезы поцелуями и пылко пообещал, что будет строго сдерживать себя в игре и прочих излишествах.

— Ты не возражаешь, дорогая? — спросил он, неверно истолковав ее задумчивость. — Это для тебя не слишком?

— Разумеется, не слишком, парень, — заявила она — иногда Кьюби в порыве чувств называла его как при первой встрече. — Не считая противной тошноты, хотя твоя матушка заверила, что она скоро пройдет, я прекрасно себя чувствую. И не нужно обращаться со мной, как с фарфоровой статуэткой! Еще много, очень много месяцев это никак на меня не повлияет. Для женщины вполне естественно носить ребенка. В этом нет ничего особенного. Это не болезнь или недомогание. Просто естественный исход... любви.

— Я рад, что это на тебя не повлияет, — сказал Джереми, целуя ее в шею и волосы, а потом легонько подув в ухо. Он провел пальцами по ее лицу. — Естественный исход любви. Какое чудесное выражение. Может, стоит прервать наш пятидневный пост?

— С радостью, но ведь еще день.

— Совершенно не возражаю против света.

— А ты еще не поел.

— Я бы предпочел утолить другой голод.

Зазвенел дверной звонок.

— Проклятье! — выругался Джереми, вставая. — Не шевелись. Даже глазом не успеешь моргнуть, дорогая, как я вернусь. Мигом отправлю этого наглеца восвояси.

Но когда он открыл дверь, там стоял молодой человек в штатском и высокая девушка. Молодой человек был крепкого сложения, с полными губами, темными волосами и густыми бровями.

— Голдсуорти!

— Дорогой Джереми! Как я рад! Надеюсь, мы не помешали? Мы только час назад прибыли в Брюссель. Ты ведь не знаком с моей женой Бесс? Бесс, это Джереми Полдарк. Как же я рад, что мы тебя нашли!


II

Герни находились в Брюсселе всего неделю и снимали меблированные комнаты на улице Мюзе. Они привезли с собой ребенка и няньку, а также двух слуг. В то время Брюссель стал культурной столицей Европы, Веллингтон устраивал балы, которые посещали многие британские аристократы, да и сами они устраивали званые вечера, ланчи и обеды. Джереми привык смотреть на Герни как на молодого и эксцентричного изобретателя и доктора, довольно зрелого для своих двадцати двух лет, и удивился, когда оказалось, что тот явно в восторге от кипучей жизни Брюсселя. Вероятно, поездку затеяла его жена Элизабет, десятью годами старше мужа, хотя Герни тоже не назовешь нежным бутоном. Тот заявил, что подумывает о переезде в Лондон, где собрались видные ученые.

— Корнуолл для моих целей — это болото, — сказал он. — Тревитик до сих пор там, но говорят, собирается в Южную Америку. Еще там работает Вульф и несколько других неплохих ученых, но думаю, если хочешь действительно чего-то добиться, нужно ехать в Лондон. Там я с тем же успехом могу работать доктором, как и в Падстоу. Но я не собираюсь терять связь с Корнуоллом. Стоит только там пожить, и второго такого места не найти... А ты, Джереми, ты надолго останешься в армии? Когда мы, наконец, вместе займемся конструированием безлошадного экипажа?

Они остались на ужин, и пока гости не видели, Кьюби и Джереми обменивались полными желаниями взглядами. Джереми пригласил их на завтрашний пикник, и они согласились.

На следующее утро в девять они сели в открытое ландо и покатили по мостовой из города по ведущей к Нинове аллее. Высоко над обильными полями летали ласточки, в перелесках шумела листва — великолепная местность, не затронутая войной.

Но местность готовилась к войне. Деревни кишели кавалерией, артиллерией или солдатами, идущими позади орудий. 

— В Нинове расположена штаб-квартира лорда Аксбриджа, — объяснил Джереми. — Он командует кавалерией Веллингтона. Отсюда всего в трех или четырех милях.

И все же Голдсуорти Герни не отвлекли ни мысли о сражениях, ни великолепные виды, и всю поездку он обсуждал с Джереми свои идеи о конструкции самодвижущегося экипажа. Его по-прежнему беспокоило сцепление колес с дорогой. От былых идей рычагов, цепляющихся за землю наподобие лошадиных копыт, он перешел к мысли о вращающихся цепях, прикрепленных к выступам на колесах, что-то вроде швартовых, это поможет экипажу двигаться дальше. Герни также экспериментировал с новым фортепиано, которое, по его мнению, было созвучно с органом его же конструкции, на редкость мелодичным, как многие говорят. В общем, это оказался театр одного актера.