Уинстон Грэм - Погнутая сабля

— Как мы назовем наш дом, Клоуэнс? Наш большой красивый дом, где проживем остаток жизни. Построим конюшню, посадим сад и, может даже, вырастим детей.

— Даже не знаю, — ответила Клоуэнс. — Не так-то просто придумать хорошее название.

— Ну ладно, — сказал Стивен. — У меня есть идейка. Наверное, ты удивишься. Но мне в голову пришла мысль назвать его «Спокойствие».

Клоуэнс взглянула на него с усмешкой.

— По-твоему, именно этого нам не хватает?

Стивен поднес руку ко лбу. Клоуэнс быстро подошла и промокнула его льняным полотенцем.

— Не знаю, — ответил Стивен. — Но именно так мне хочется его назвать.

III

Внезапная перемена настроения Изабеллы-Роуз имела особую причину. Письмо от Джеффри Чарльза, которое пришло в отсутствие Демельзы, оказалось не единственным. Второе письмо было адресовано «мисс Изабелле-Роуз Полдарк». Отец как раз вышел из дома, и она с воодушевлением побежала наверх, пока никто не увидел. Письмо от Кристофера Хавергала. Она не знала его почерк, а когда открыла и мельком глянула на подпись, то с девичьей горячностью прижала письмо к груди и только потом начала читать.

Моя дорогая и драгоценная Белла!

Последняя встреча с тобой подарила мне невыразимую радость. После этого, к сожалению, случилось много неприятных событий. Меня страшно опечалила новость о гибели твоего дорогого брата. Знаешь, я никогда его не видел, хотя очень хотелось. Ничего удивительного, что в такой огромной армии мы с твоим братом ни разу не столкнулись. Он служил в 52-м Оксфордширском полку, а меня определили в 73-й Шотландский. В то роковое воскресенье его полк занял позиции к востоку от Угумона, пока мы обороняли дорогу на Охайн — дистанция около полутора миль, но все эти полторы мили заняты воюющими армиями! Где-то неподалеку от меня сражался Джеффри Чарльз, но я не увиделся с ним до следующего вторника.

Я также потерял часть тела — хотя и не такую большую, как поначалу насплетничали. Нашему 73-му полку не сладко пришлось на Катр-Бра в пятницу (а я еще жаловался, что пропустил большую часть войны!), вот только днем в воскресенье пушечное ядро снесло мне стопу на такое расстояние, что я так и не смог ее найти, несмотря на все попытки. Жизнь мне спасла миссис Бриджет О'Хара, супруга стрелка О'Хара, которая по примеру себе подобных сильных женщин, тоже последовала за мужем в бой. Мне повезло, что хирурга не оказалось поблизости, иначе я бы потерял полноги; она наложила жгут и перевязала рану грязными тряпками, а потом меня увезли на больничной телеге, и мне не потребовалось хирургическое вмешательство.

В итоге я потерял левую стопу, но в остальном со мной все в порядке. Очень скоро я уже начал ходить на костылях, а теперь, когда рана затянулась, я — на металлической опоре с кожаным ремнем. Мне сказали, что скоро ее можно будет заменить на искусственную ступню. А со временем, может даже, и трость не понадобится!

Как видишь, я пишу тебе из Лондона. Здесь меня чествовали и принимали в лучших домах, как одного из молодых героев славной победы при Ватерлоо. Последние пять дней я прихожу в свою квартиру на завтрак ровно в девять утра, после чего ложусь спать.

Милая Белла, пока ты не вычеркнула меня из жизни за подобную несдержанность, осмелюсь тебя заверить, что очень и очень скоро я снова возьму себя в руки и стану мыслить трезво. Но на какое-то время я хочу порадоваться, что остался жив. Так приятно находиться в гуще событий!

А еще я хочу признаться, моя дорогая Белла, что в настоящее время живу с одной дамой!

Она моя домовладелица, ей уже сорок лет, у нее плохие зубы и сутулая спина — настоящая старая дева. Она отлично меня кормит и во всех отношениях скромная и ненавязчивая. После возвращения в Англию я повидал много прелестных, хорошеньких и привлекательных девушек, но ни одна не завладела моими мыслями, потому что никто в мире не сравнится с пленительным лицом моей обожаемой Беллы.

Изабелла-Роуз Полдарк. На письме выглядит превосходно, как и звучит. Со временем станет Изабелла-Роуз Хавергал, если ты выйдешь за меня. Но Белла Полдарк навсегда останется твоим сценическим именем. Оно будет у всех на устах. И царить в умах. Поскольку о владелице этого имени будут говорить и думать все, кто ее увидят.

Еще три месяца у меня уйдет на разработку новой стопы. Точно говорю, мне ничто не помешает ездить верхом. Разве что танцевать станет на некоторое время затруднительно. Не могу пока себе позволить слишком долгие прогулки, но в остальном же, клянусь, я полноценный человек и полностью принадлежу тебе. Через три-четыре месяца, скорее всего, весной, когда у вас расцветут цветы, я приеду и вдохну целебный корнуольский воздух. И тогда, моя милая крошка, я надеюсь снова с тобой увидеться!

Твой преданный друг, который желает со временем стать кем-то большим,

Кристофер Хавергал 

I

В этот день должна была состояться свадьба Певуна Томаса.

Точнее, предполагалось, что в этот день он свяжет себя узами священного брака с горячо любимой и обожаемой Кэти Картер, и эти двое станут одной плотью или хотя бы поселятся под одной крышей, пока смерть их не разлучит. Увы, их союзу помешала не смерть, а неудача с рождением чада. Кэти ему отказала. И как сказал хирурх Энис, имела на это полное право, и ему следовало это понимать. Но имела она право или ошиблась, Певуну было от этого не легче. Заветное желание хотя и казалось несбыточным, вот-вот могло исполниться. И внезапно все рухнуло. Он тут же стал посмешищем в деревне.

В полдень свадебного дня Певун стоял посреди дома и озирался. Везде чистота, порядок, все с любовью починено. Все вечера и всякий раз, когда удавалось отлучиться из Плейс-хауса, он всячески старался сделать дом пригодным для своей королевы. Теперь он сидел в нем один, не считая четырех котов.

От этой чистоты становилось только хуже, братья будут над ним издеваться. Солнечные лучи проходили сквозь новые окна. Хорошее стекло трудно добыть, поэтому снизу Певун вставил кусочек зеленого бутылочного стекла; когда оттуда пробивался солнечный свет, стекло выглядело как море с пузырьками. В спальне наверху ему пришлось довольствоваться только вощеной бумагой.

Певун вычистил нужник и заново выложил к нему дорожку, задний двор был чист и аккуратен, насколько это возможно с тремя курами. А за полем Уилла Нэнфана пустошь переходила в скалы, где высился торчащий в море Королевский утес.

Он знал, что сейчас у него не выходной, и ему надо быть в Плейс-хаусе, но Певун даже не пошевелился. Пусть его уволят, ему все равно. Он найдет какую-нибудь работенку, чтобы прокормиться, если вообще есть смысл питаться. Само собой, многим претила его женитьба на Кэти; в том числе ее матери, брату и деду с бабкой; все считали, что он не шибко хорош для нее. Еще недавно он восхищался Беном Картером и в какой-то степени продолжал им восхищаться: например, как он соорудил орган в собственной спальне. Картеры — умные люди, не то что он, местный дурачок, который поет дискантом, ходит на цыпочках, и любой может дать ему пинка под зад.

Но ведь она же обещала. И послала свое обещание куда подальше. Сказала, что выйдет за него, а теперь отказалась. Картеры ничем не лучше Томасов. Вообще-то, даже хуже, потому что Томасы никогда не нарушают слова.

Он ведь выручил Бена Картера, когда Эмма Хартнелл вела его из «Герба пройдохи», пьяного в стельку; Певун помог ему добраться до материнской лавки, отвел наверх, где на них натолкнулась Кэти, а потом обругала Певуна за сорванную спаржу в саду Плейс-хауса, которую он собирался преподнести доктору Энису. Прекрасным итогом того дня стал поцелуй Кэти — единственный в жизни, — и на пути в Плейс-хаус он припрыгивал от радости, как человек, обнаруживший золотую жилу.

Самый лучший день в его жизни. Потом уже такого не случалось, поскольку Кэти смотрела во все глаза на Сола Гривса, а тот следил только за промашками и ошибками Певуна. Целыми днями только насмехался и издевался над ним.

Прежде Певун ни разу не видел Бена под мухой. Брат Джон сказал ему, что это по вине Клоуэнс Полдарк, которая решила выйти за пришлого моряка Стивена Каррингтона. Страдания безответно влюбленного Бена мало отличались от теперешней участи самого Певуна. Но Певуну куда хуже. Даже не сравнить. Певун мог бы поклясться, что мисс Клоуэнс Полдарк никогда не обещала выйти за Бена, не говоря уже о том, что не стала бы нарушать данного слова в последнюю минуту. А Бен все равно напился в стельку. Почему бы и нет? Почему бы сегодня не наклюкаться? У него хватит монеток. Он копил на свадьбу, хирурх Энис щедро заплатил за те полки. А еще та замечательная леди дала ему невиданную кучу денег, когда они с мисс Клоуэнс притащили домой ее пса в февральскую метель.

Ром. Эмма Хартнелл сказала, что Бен целый день пил. Певун раза три в жизни пробовал спиртное, но ром ни разу. Может, это лучший способ заполнить пустоту в сердце.

Но где его раздобыть? Есть Салли-забери-покрепче у самого утеса. Пивнушка Эммы в другой стороне, за церковью. С полдюжины их наберется. Есть из чего выбрать. Но где его не прогонят взашей раньше времени? Им все равно, им плевать, пока ты платишь, лишь бы не записывать мелком твой долг на дверях. Нед Хартнелл, скорее всего, быстро его выгонит. «Герб пройдохи» — заведение поприличней. Но Бен пошел именно туда. Певун решил, что вряд ли встретит там деревенских. Если Нед с Эммой позволят, он быстро напьется, чтобы обо всем забыть.

II

Через три часа Нед вывел его через заднюю дверь постоялого двора. Певун слегка расстроился, ведь он хотел напиться, как Бен, и тогда Эмма довела бы его до дома. Вот бы прислониться к Эмме на пути к дому, она такая добрая и ласковая, а он бы обхватил ее за талию, пусть даже целомудренно. По правде говоря, Нед незаметно, но существенно разбавлял водой ром, не желая, чтобы Певун заснул и храпел под столом двенадцать часов кряду.

И все же Певуну ощутимо полегчало. Пустота и печаль исчезли. Его покачивало, поэтому Нед одолжил ему палку. На постоялом дворе собрались одни чужаки — из Марасанвоса и Баргуса, до которых больше мили, а потому никто не изводил его шутками по поводу свадьбы.

Из левого кармана грубой блузы он вытащил фляжку. Певун прикинул, что если по пути домой опустошит ее, то до конца дня погрузится в желанное забытье.

Солнечное утро обещало сырой вечер. Солнце с усмешкой скрылось за похожими на макрель облаками, а к ним подкрадывались уже грозовые тучи.

Именно подкрались, иначе не скажешь. Что-то ударило его в плечо. Комок земли. Он медленно обернулся, стараясь удержать равновесие, и услышал хихиканье. Девичье хихиканье, а потом еще один твердый травяной комок угодил ему в ногу. Певун узнал черную взъерошенную шевелюру Лили Триггс. Потом увидел Мэри Биллинг и Сьюзи Байс. Остальные высыпали из-за скал и зарослей дрока.

— Что Певун, в церковь бредешь? Пошли вместе повеселимся! Женишься на ком-нибудь из нас, а, как тебе? На Мэри вот можно! Отличная девка. Как раз для тебя! Ха-ха-ха!

Певун шутливо погрозил палкой и пошел дальше. Но путь ему перегородили пять здоровых парней. Еще один Байс, другой Биллинг и Джо Стивенс, один из его многолетних мучителей.

— Пошли-ка все в церковь, — предложил Стивенс. — Можно я буду невестушкой или шафером, Певун? — И попытался водрузить ему на голову комок дерна с длинной травой. — Повенчаем его, повенчаем!

Певун сбил с головы дерн вместе со шляпой. Оттолкнул обидчиков и пошел своей дорогой. Он был уже рядом с церковью и только собрался ступить на кладбище, как его схватили за руки.

Оказалось, что это девчонки — такие же упорные и шумные, как и парни — но девушек Певун не мог просто оттолкнуть. Пытался выдернуть руки, но мешало опьянение, и Певун упал. Его схватили и снова резко поставили на ноги. Все смеялись и глумились.

— Давай-ка, голубчик. Ты ж женишься, да? Поставим его у церкви, будет ждать невесту!

Его потащили через кладбище к церкви. Стивенс вырвал еще одну кочку и опять водрузил на голову Певуну. Все выли от хохота. С десяток человек или больше, они плясали вокруг него, издевались и пинали. Певун размахнулся и ударил пару раз, угодив в Стивенса и сбив с ног Мэри Биллинг, которая попала под удар.

В церковь его тащить не осмелились, но Мэри Биллинг вскочила на ноги и завопила:

— Посадим его в колодки! Заодно проучим. Проведет свой свадебный денек на кладбище!

Недалеко от крыльца стояли колодки, а рядом позорный столб. К нему редко привязывали, а вот колодки считались лучшим исправительным средством для мелких пакостников.