Линкольн круто развернулся и прорычал:

— А какого черта я еще должен был думать? Ты не увезла меня. Ты меня отдала! Оторвала от себя и дома.

— У меня не было выхода.

— Ты могла бы поехать со мной.

— Не могла.

— Почему?

— Я… я не имею права сказать.

— Почему?

— Дала клятву молчать.

— Вздор. Иисусе, я так и знал, что не получу от тебя ответа, — бросил Линкольн, устремляясь к двери.

— Подожди! — вскрикнула Элинор. — Сядь. Тебе пора услышать правду.

Линкольн остановился, но не сел. Так и остался стоять в дверях, с лицом, искаженным яростью. Прежде чем продолжать, Элинор пришлось отвести глаза.

— Макферсоны принесли тебя домой избитого и бесчувственного, рассказали о случившемся и предупредили напоследок, что на этом всему конец. У меня не было причин им не верить. Я послала за доктором. У тебя оказались сломаны ребра и пальцы, несколько глубоких ран и бесчисленное количество синяков. Кто-то так жестоко ударил тебя в левое ухо, что некоторое время ты ничего им не слышал.

— Ты не сообщила мне ничего нового. Все это я уже знаю, кроме того, что это Макферсоны принесли меня. Я не помнил, как добрался домой.

— И как не слушал меня? Я приказала тебе не подходить к Макферсонам, но ты удирал тайком, чтобы снова драться с ними. Приходилось запирать тебя в комнате, но и это не помогало. Ты как с цепи сорвался.

— И поскольку ты не смогла со мной справиться, то и избавилась от мешавшего тебе сына?

— Нет? Ты убивал себя. С каждым новым разом тебе становилось все хуже. И я не могла покончить с этим, хотя потребовала от Макферсона, чтобы он держал в узде своих дикарей. Теперь я понимаю, что это лихорадка была причиной твоего странного поведения. Но тогда…

— Какая лихорадка? — бросил Линкольн.

— У тебя загноились раны, а хуже всего дело обстояло с ухом. Доктор прописывал разные лекарства, но ничего не помогало. Ты обезумел от боли и отказывался лежать. То, что он давал тебе от боли, тоже не совсем помогало, вернее, ровно настолько, чтобы ты мог кое-как двигаться. Зато туманило твой разум. Ты почти все время был в горячке и бредил.

Мелисса тихо ахнула. Лихорадка и жар. Так просто, и никто не догадался.

— Он был похож на безумца? — выпалила она. Элинор нахмурилась:

— Мне не нравится это слово.

— И мне тоже, но тогда его посчитали сумасшедшим. Значит, это лихорадка так на него подействовала?

— Это и слишком много лекарств, которых не следовало бы давать ему одновременно. Я едва не пристрелила доктора, узнав, что он давал Линкольну какие-то неопробованные снадобья, действия которых никто не знал. Похоже, он просто испытывал их на больном. Настоящим благословением оказалось то, что от жара он наконец свалился без сознания и пролежал так несколько недель. Тогда я смертельно испугалась, но получилось так, что он постепенно излечился.

— Значит, вы не заставляли Линка пить сонное зелье, продержавшее его в постели почти месяц?

— Господи, конечно, нет! Сначала, правда, мы попытались, но он все равно страдал от боли, и я не позволила доктору попробовать большие дозы.

— И сколько же он оставался в таком состоянии?

— Больше трех недель. За это время я списалась со своим братом Ричардом. Он согласился взять Линкольна на год-другой.

— По-моему, ты плохо считаешь. Я пробыл там куда дольше, — уже спокойнее, но с такой же горечью заметил Линкольн. Ему должно было стать легче от сознания того, что он вовсе не был безумен и во всем виноваты бред и высокая температура. Ей, во всяком случае, стало куда легче. Теперь можно окончательно успокоить родственников.

— Именно, один-два года, — подтвердила Элинор. — Ровно столько ты должен был пробыть в Англии. Но Ричард обнаружил, что больше не может иметь детей, и захотел сделать тебя своим наследником. Он-то и убедил меня, что для тебя будет лучше остаться здесь. О нет, он не настаивал, не требовал и действовал очень осмотрительно. Вряд ли Ричард понимал, насколько эгоистичны его мотивы. Он очень тебя любил, желал добра и считал, что может воспитать тебя лучше, чем я. В этом он оказался прав. Мы жили в уединении, а ты нуждался в отцовских наставлениях.

— Но почему ты вообще отослала меня? Потому что я ослушался тебя, когда горел в лихорадке?

— Линкольн, ты действительно не помнишь, каким стал после несчастья с отцом? — спросила Элинор. — Окончательно отбился от рук. И еще до этого случая с тобой не было никакого сладу.

— Откуда тебе знать? — уничтожающе усмехнулся он. — Ты не выходила из своей спальни, и я целыми днями тебя не видел!

— Знаю только одно: ты совершенно не желал меня слушаться. И лихорадка только показала, насколько я не имею над тобой власти. Но это все моя вина: я не могла уделить тебе много времени и поэтому не имею права просить о прощении. Тогда я искренне считала: для тебя будет лучше жить с дядей, хотя сама предпочла бы, чтобы ты остался со мной. Но я отреклась от своих желаний ради твоих интересов.

— Какие же это интересы? Когда умер отец, ты словно легла в ту же могилу. Во всяком случае, ты уже тогда была для меня потеряна! Тебя никогда не было рядом!

Из глаз Элинор брызнули слезы.

— Пришлось выбирать, Линкольн, и это было труднее всего! Выбирать между тобой и твоим отцом.

— Чтобы скорбеть о нем без помех? — пренебрежительно процедил он.

— Чтобы ухаживать за ним. Линкольн на мгновение застыл.

— И какого дьявола все это означает?

— Он заставил меня пообещать, что я никогда не скажу тебе, и вообще никому… пока он жив. Видишь ли, он умер не тогда, а всего два года назад.

Глава 52

Линкольн побелел как полотно. Мелисса не верила собственным ушам. Кто бы мог предположить, что столь мрачные тайны откроются здесь и сегодня?! Она почти боялась услышать все до конца… боялась за Линкольна. Его мир перевернулся. Отец все эти годы был жив? Как он, должно быть, потрясен сознанием того, что от него все скрыли! У него лицо отчаявшегося человека!

— Почему? — выдавил он наконец. — Ради Бога, почему?

Элинор захлебывалась рыданиями.

— Обвал раздавил его тело и почти лишил разума. Он был раздавлен. Парализован, не в силах шевельнуть ни рукой, ни ногой. Даже ложку не мог ко рту поднести.

— Тем больше причин собрать вокруг него всю семью.

— Он так не считал, Линкольн. Это было его решением. Поняв, как сильно искалечен, он молил меня убить его. Но я, разумеется, не могла на это пойти: слишком любила его, слишком боялась потерять навсегда. Он смирился с моим эгоизмом, но взамен заставил меня дать обещание. Я объявляю о его смерти и даже устраиваю похороны. У меня не хватило времени отговорить его.

— То есть как?

— Его слишком сильно ударило по голове. Он почти потерял память. Иногда у него бывали минуты просветления, когда он мог говорить обо мне и о тебе. Именно в один из таких периодов он и настоял, чтобы тебе сказали о его гибели. Но в остальное время, то есть почти всегда, он был не в себе.

— И ничего не помнил? — вмешалась Мелисса.

— Да. Вернее, не сознавал. Он словно постоянно находился в оцепенении. Правда, мог открыть глаза и жевал, если еду клали в рот. Но не узнавал меня, не понимал, где находится. Доктор считал, что он не был в состоянии мыслить связно. И не разговаривал, словно разучился.

— Я все-таки не возьму в толк, почему он решил умереть для всего света, — заметил Линкольн.

— Не для всего света. Для него не имело значения, если кто-то узнает о его состоянии. Он заботился о тебе и считал, что единственным способом скрыть это от тебя — позволить остальным думать, что он мертв.

— Но почему?!

— Не мог вынести, что ты увидишь его несчастным и беспомощным. Твой отец был гордым человеком и хотел, чтобы ты запомнил его таким, каким он был, а не каким стал.

— Поэтому и отказался от меня… навсегда? — простонал Линкольн.

— Пойми, он принял это решение вскоре после несчастья, когда терзался от боли. И догадался, чем это грозит его рассудку. Поэтому и заключил, что, так или иначе, он все равно не сможет оставаться тебе настоящим отцом. Знаешь, он оказался прав. Если и приходил в себя, то так ненадолго, что я наверняка не заметила бы, если бы не дежурила около его постели.

Линкольн побледнел еще сильнее.

— Поэтому ты почти не выходила из комнаты? Он был там?

— Да. Знали еще только двое: его доктор и камердинер, который был так предан хозяину, что остался помогать мне ухаживать за ним.

— Но так много лет… я был разлучен с ним больше чем полжизни! И все из-за тебя!

— Я много раз пыталась убедить его изменить решение. Но с годами его состояние только ухудшалось, а периоды просветления становились все короче. Но он все равно оказался тверд в своем решении. Ты не должен был видеть его в таком состоянии или даже знать, что он еще жив. В конце он просто истаял. Не будь он таким сильным и крепким, не протянул бы так долго.

— Но почему ты молчала два года назад, когда он действительно умер?

— Потому что держала слово, — пояснила Элинор. — И если нарушила его, то лишь потому, что не следовало вообще его давать. Я с самого начала была не согласна, но не могла идти против его воли.

— Именно потому и отослала меня? — допытывался Линкольн. — Чтобы я не узнал?

— Тебя слишком интересовала постоянно запертая дверь. Несколько раз я заставала тебя в коридоре. Ты пытался открыть замок. Но дело было не только в этом. Ты действительно становился неуправляемым. Повторяю, вина моя, но я просто не могла уделять тебе больше времени. Поэтому и посчитала, что Ричард заменит тебе отца, по крайней мере на несколько лет, пока ты не станешь старше и умнее. Мы начали обсуждать с ним это еще до твоего столкновения с Макферсонами. А постоянные драки только подтвердили, что ты нуждаешься в мужской руке.

— Ты могла бы найти больше времени для меня, — настаивал Линкольн.

— Нужно было выбрать, — печально вздохнула Элинор. — Ты или твой отец. Мне следовало быть рядом, когда он приходил в себя. Я — это все, что у него было.

— Ты — все, что было у меня!

— Знаю. — Элинор снова заплакала. — Неужели думаешь, что я ни о чем не жалела? Это еще одна причина, по которой я послала тебя к Ричарду. У него находилось время для тебя. Ты стал для него сыном. Все же я попыталась вернуть тебя. Но к тому времени ты не захотел этого.

— Вернуться? А зачем? Чтобы по-прежнему не видеть тебя? Терпеть твое пренебрежение?

— Линкольн, иначе просто быть не могло. Пойми же! У твоего отца было всего несколько минут в день, в неделю, а иногда и в месяц, когда он снова становился собой. Иногда нам везло, и просветление продолжалось около часа. Но чаще мы едва успевали обменяться несколькими словами. И не будь я постоянно рядом, не услышала бы и этого. Я так его любила! Мое сердце разрывалось каждый раз, когда мы могли поговорить, разрывалось от сознания того, что это не продлится долго и скоро он опять потеряет рассудок. И даже тогда я приезжала в Англию повидать тебя, зная, что, когда он очнется, меня с ним не будет. Но ты редко бывал дома во время моих визитов, а когда и бывал, не желал говорить со мной. Я была беспомощна, не в состоянии объяснить тебе мотивы моего поступка, а без объяснений ты и слушать бы меня не захотел! Видеть тебя было так же больно, как не видеть. Сможешь ли ты понять? И простить?

Линкольн не ответил. Прошло несколько секунд, а он все молчал. И наконец заговорил:

— Простить тебя за то, что без памяти любила моего отца? Разумеется. Простить за то, что не сказала мне всего в тот момент, когда это для меня было важнее всего на свете… не уверен. Впрочем, сомневаюсь, что смогу простить себя самого.

Глава 53

Линкольн ушел. Его холодный тон всего лишь скрывал боль и тоску. И все же последние слова…

Мелисса отчетливо сознавала: что-то неладно. Похоже, их ждет беда. Теперь он винит себя… непонятно за что. Но она недаром боялась, что это произойдет. И все, к чему она стремилась, отправляясь на эту встречу, пошло прахом. Они с матерью не помирились. Не стали ближе друг к другу. Зато Линкольн обнаружил вещи, о которых ему лучше бы не знать.

Даже представить страшно, что с ним сейчас творится! И невозможно вообразить, каково пришлось До-налду Россу, вынужденному много лет влачить немыслимое существование, приходить в себя на несколько минут и снова погружаться во мрак! Бедняжка Элинор, годами не отходившая or мужа-призрака, которого любила так, что отказалась от нормальной жизни и отослала собственное дитя к чужим людям. Невероятно. Что за ужасная трагедия!

Элинор достойна жалости. Она сделала выбор, правильный или нет, но этот выбор оказал свое действие, и теперь она вынуждена смириться с последствием, хотя эти годы честно несла свой крест. Линкольн должен понимать, почему она на это пошла.

— Мне очень жаль, — пробормотала Мелисса. Пустые слова, но что тут можно еще сказать.