— Ну, она потекла, — ответил Паркер. — Реально потекла. Я думаю, ей нравится, когда ее так используют, — он наклонился и прошептал мне на ухо. — Ты права. Я возненавидел тебя с первой встречи. Но посмотри, какой я добрый: делаю тебе так хорошо. Заставляю тебя течь для меня. Потому что ты моя гребаная шлюха, да?

Я не знала, почему стонала. Какой бы наркотик они мне не дали, он снова отключил мой мозг, внушил мне ложное чувство безопасности, заставил меня представить, что рука, которая меня прикасается, принадлежит другому парню — парню, которого, как мне кажется, я люблю. И я должна была сказать ему об этом в тот день, когда он признался мне в любви. Я сопротивлялась. Я пыталась сосредоточиться на унижении — на моей наготе и их голодных глазах. На отвратительных словах Паркера. Я пыталась вспомнить, что ко мне прикасались против моей воли, но скоро сдалась, позволив Паркеру пользоваться моим телом. Я умоляла его остановиться, а в моей голове снова и снова звучала его фраза: «Если они кончают, это не изнасилование».

Я хотела отключиться. Тогда бы я не кончила. Я была бы спасена от стыда, унеслась бы в далекий сон, где зло не маскируется под мальчишеским очарованием и типичной американской внешностью. Я закрыла глаза и ждала, пока темнота проглотит меня, в конце концов, так и случилось, но до этого мое тело ответило руке Паркера, болезненно кончив, пока я была связана, обесчещена и брошена в какой-то ад, где я знала, что являюсь жертвой, но мое тело было несогласно.

***

Я проснулась, уткнувшись лбом в руль. Я медленно села, в голове стучало, как от похмелья. Был закат, и цвета за ветровым стеклом сбивали с толку. Мне понадобилось несколько минут, чтобы понять, что я на парковке учеников у школы. Моя машина здесь единственная, и я поняла, что одна. Инстинктивно заперла дверь и оглянулась в поисках ключей от машины. Они торчали в замке зажигания, но я не помнила, чтобы вставляла их туда. Я не помнила, как попала в свою машину. Я не помнила весь день. Я заметила, что мои запястья сильно болят, и поднесла их поближе к глазам, чтобы лучше рассмотреть. На них следы, а на правом запястье небольшой порез. Кровь высохла и свернулась в пятно на коже. Что со мной случилось? Мышцы онемели. Плечи ныли. Сухожилия закоченели. Задняя часть шеи болела. Я чувствовала себя так, словно меня избили.

Я не была уверена, что в состоянии ехать домой. В моей голове продолжало неумолимо стучать, и я знала, что не должна рисковать, выезжая на дорогу. Я оглянулась в поисках своей сумки, нашла ее на заднем сиденье и подумала, что это странно. Я никогда не кладу сумку на заднее сиденье. Я всегда кладу ее на пассажирское сиденье рядом с собой. Я достала мобильник и позвонила папе.

— Дорогая? Я думал, ты к этому времени уже будешь дома. Игра еще не закончилась? — спросил папа.

— Какая игра?

— Смешно, Брук, — ответил папа.

Я запаниковала.

— Папа, я не очень хорошо себя чувствую.

Я отогнала слезы. Я не готова плакать сейчас, потому что не знала, из-за чего плачу.

— Что случилось? — я представила, как папа сидит в своем кресле, прямой, как стрела, готовый по моему сигналу броситься за пистолетом.

— Я не знаю. Но я проснулась в своей машине. Должно быть, я потеряла сознание. Не думаю, что в состоянии вести машину, — ответила я. — Ты приедешь за мной?

— Запри двери. Я буду там через десять минут, — сказал папа.

Я повесила трубку и откинула голову на подголовник. Какая игра? Я попыталась вспомнить, на какой игре я была. Я должна была идти куда-то после школы. Я должна была что-то сделать. И тут я вспомнила. Бейсбол! Я ходила на бейсбольный матч, но я не помню, чтобы уходила оттуда. Думай, Брук, думай! Но я не могла ничего вспомнить. Ни малейшего воспоминания о том, что произошло после игры. Подъехал папа, и я открыла ему дверь. В этот момент я почувствовала себя снова маленькой шестилетней девочкой, которая заработала ушибы и переломы, неудачно упав с велосипеда. Я не сказала ни слова, просто протянула ему руки вверх ладонями, чтобы увидел следы на моих запястьях, глубокую рану в миллиметре от крупного кровеносного сосуда.

А потом я заплакала. Я плакала, потому что знала, из-за чего плачу. Кто-то причинил мне боль. Пока это было все, что я знала, но это заслуживало слез.

Папа осторожно помог мне встать с сиденья, и только тогда я заметила тупую боль между ног. А потом я заметила еще одну боль — жжение в заднем проходе.

— Папочка, — прошептала я, цепляясь за него и рыдая ему в плечо.

— Все в порядке, дорогая, — ответил папа, поглаживая меня по спине.

Я громко рыдала, пока папа нежно покачивал меня из стороны в сторону, словно мы танцевали медленный танец под ужасную несвязную мелодию, воспевающую зверское нападение.

— М-мне нужно в б-больницу, — заикаясь, сказала я.

И тогда я услышала, как папа всхлипнул, его грудь затряслась и задрожала, потому что он понял, что я имею в виду, и он не хотел, чтобы это было правдой.

***

Это было унизительно: раздвинутые ноги, мазки, анализ крови, вопросы. Я закричала, когда папа вышел из комнаты перед началом осмотра, и они установили бумажную ширму, отделив нас, чтобы я могла держать его за руку, пока они осматривают меня.

На большую часть вопросов я отвечала «Я не знаю». Я вспомнила лица всех нападавших, но не могла вспомнить, что они мне говорили. Почти все было как в темноте, кроме парочки проблесков памяти: душный шкаф, что-то засовывают мне в глотку, несколько рук там, где их быть не должно.

Исследования завершатся «через три дня».

— Результаты ДНК-теста будут через три дня, мисс Райт.

— Называйте меня Брук. Я долбаный ребенок, — огрызнулась я.

Медсестра ощетинилась, а потом вспомнила, что я жертва изнасилования. Жестокого изнасилования. Они жестоко надругались надо мной, до крови, и у меня были повреждения шейки матки. Мне сказали, что все заживет, и я смогу иметь столько детей, сколько захочу. Это слабое утешение, но я понимала, что они просто дают мне факты.

— Дорогая, может, ты еще что-то хочешь мне сказать, прежде чем я приведу сюда офицера, чтобы он поговорил с тобой? — спросила она.

Я подумала, что нет, а потом вспомнила ужасный стыд. Прямо перед тем, как я отключилась. Мне стало стыдно, и я попросила папу оставить нас одних на минуту.

— Девчачьи штучки, — сказала я, и он, кивнув, вышел.

Я взглянула на медсестру и отвела глаза:

— Мне кажется, у меня был оргазм.

Она ничего не сказала. Я подождала.

— Вы слышали, что я только что сказала? — я вскинула голову и встретилась с ее взглядом.

— Да, Брук. И это нормально. То, что у тебя был оргазм, ничего не значит, — сказала медсестра.

— Не значит, — меня это не убедило. Я подумала, что со мной что-то не так, раз мое тело говорит мне, что на самом деле мне понравилось.

— Оргазмы — это физический ответ. Они не говорят о том, что твое сердце хотело этого, — сказала медсестра. — Они определенно не демонстрируют согласие с твоей стороны.

Я минуту помолчала, уставившись на колени, обдумывая то, что она сказала.

— Но разве я не должна была быть так напугана и зла, что мое тело не должно было отвечать? — спросила я через какое-то время. — Не должно было мое тело закрыться или что-то типа того?

— Ты была зла. И я уверена, что была в ужасе. Но это не означает, что у тебя не могло быть физического ответа на стимуляцию.

Я съежилась от слова «стимуляция». Медсестра увидела это и подсела ко мне.

— Адреналин, выделившийся от злости и страха, вообще-то мог помочь твоему оргазму, — продолжала медсестра.

Я резко выпрямилась.

— Я просто пытаюсь помочь тебе понять, как твое тело и твой разум работают вместе, чтобы достичь оргазма, — объяснила медсестра. — И это не имеет ничего общего с желанием или настроением. Тебе не нужно хотеть этого, чтобы достичь оргазма. Понимаешь?

— Мне так стыдно, — прошептала я, и она обняла меня.

— Золотце, тебе нечего стыдиться. Ты не сделала ничего плохого. То, что ты чувствовала, взяли у тебя против твоей воли. Это никак не уменьшает и не ставит под вопрос то, что на тебя напали. Тебя изнасиловали, неважно, был у тебя оргазм или нет.

Я кивнула, отчаянно пытаясь поверить ей.

— Есть исследования на эту тему. Недостаточно, но есть, и некоторые предполагают, что как минимум одна из пяти жертв изнасилования переживает оргазм. Женщины стыдятся признать это, потому что думают, что это означает, что на самом деле их не изнасиловали или что им это понравилось.

Я закрыла лицо руками.

— Брук? Пожалуйста, пойми, что ты не сделала ничего плохого, — сказала медсестра. — Твой оргазм не был добровольным.

— Это невыносимо, что они добились этого от меня! — закричала я.

— Мне тоже, — ответила медсестра. — Но если ты будешь достаточно смелой и сильной, ты заставишь их ответить за это.

Я не хотела заставлять их отвечать за это. Я хотела спрятаться где-нибудь в кокон. Я хотела сбежать от нападения или, по крайней мере, притвориться, что этого не было. Должно быть, я покачала головой, потому что медсестра продолжила подбадривать меня.

— Брук, ты достаточно смелая для этого. Я знаю это. Я это чувствую. Ты не захочешь так оставить то, что они сделали с тобой. Ты не хочешь жить с этим или попытаться справиться с ситуацией. Ты можешь излечиться от этого. Ты можешь добиться правосудия.

Сразу после этого вошла офицер, и я взглянула на нее глазами, полными слез.

— Офицер Петерсон очень доброжелательная, Брук. Она здесь, чтобы взять у тебя показания и задать тебе пару вопросов.

Я кивнула, слегка задрожав. Я уставилась на потрескавшийся лак на пальцах ног, удивляясь, где я могла так быстро его испортить с учетом того, что мой педикюр был совсем свежий.


ГЛАВА 21

Моя мама прилетела из Сан-Франциско первым рейсом. Было немного странно, что она остановилась у нас. Папа официально встречался с мисс Мэннинг, а мама была замужем. Она собиралась удивить меня этой новостью на следующей неделе. Я узнала, что когда меня насиловали, мама занималась покупками для вечеринки. Папа заканчивал еженедельные отчеты на работе. Райан сидел дома со своей сестрой, ожидая моего прихода. Обычная ежедневная жизнь, и я предпочла бы оказаться в эти часы на месте любого из них, чем на своем.

Райан пришел к нам в ночь нападения, обеспокоенный, почему я ему не позвонила. Папа не хотел его впускать, но я сказала, что хочу видеть своего парня. Я не была уверена, должна ли рассказать Райану, что случилось, но было сложно держать это в секрете. Он сразу же понял, что что-то случилось. Он заметил мои запястья, когда сел рядом со мной, поэтому я рассказала ему правду. Он оставался со мной и отцом всю ночь. Я была слишком напугана, чтобы спать. Папа не выпускал меня из виду, а Райан хотел убедиться, что я не наврежу себе. Он не сказал этого, но у меня сложилось такое впечатление.

Я не вернулась в школу так же, как Кэл, Тим и Паркер. Новость о нападении на меня, распространилась в понедельник рано утром, хотя моя личность не разглашалась. Парням было по восемнадцать, так что их лица мелькали на телеэкранах по всему городу. К следующей неделе история приобрела национальный размах, когда выяснилась связь парней с «Воображаемой Блядской Лигой». Это стала самая сенсационная новость в Рали с момента скандала, в котором были замешаны игроки в лакросс из Дьюка. Я не хотела видеть или слышать никакого сравнения между этими двумя историями: игроки из Дьюка были невиновны. Кэл, Тим и Паркер — виновны.

Я узнала, что доказать причастность Тима будет сложнее всего. Анализ ДНК не нашел следов спермы. Это меня не удивило. Я была уверена, что все они использовали презерватив. Но удивилась, когда анализ ДНК обнаружил принадлежность найденного во мне лобкового волоса Кэлу. Следы от зубов на руке Паркера подтвердили мои слова о том, что я его укусила. Следы на моих запястьях доказывали, что я была связана. Как я позже узнала, кабельной стяжкой. Но ничего на мне не указывало на Тима.

Хантер, Майк и Арон были опозорены из-за их участия в лиге, но их не обвинили в совершении преступления, потому что они не знали об изнасилованиях. Школа не могла предпринять против них никаких действий, потому что их сексуальная активность имела место вне кампуса. Патрик Лэнгстон смог раскопать дополнительную информацию, которую я не нашла: девушку, ответственную за предоставление парням информации о сексуальных статусах их жертв.