Однако Гордон вскоре уже оставил это чувствительное местечко и двинулся дальше, прокладывая дорожку из поцелуев вниз по ее животу.

Джемма дрожала, охваченная непреодолимым желанием раздвинуть ноги. Она жаждала того наслаждения, которое мог ей подарить его интимный поцелуй. У нее не возникало мыслей о том, правильно это или греховно — было только снедавшее ее желание.

— А вот и самое сладкое местечко!

Гордон сильнее раздвинул ей ноги, и ее губы раскрылись, дав ему доступ к самым потайным местам ее тела. Он провел большим пальцем по ее жемчужинке, заставив Джемму громко застонать. Следующее прикосновение стало чуть более сильным и долгам, подушечкой большого пальца он описал несколько крошечных кружков, а потом провел им по центру до входа в нее. Он подразнил ее, введя палец на несколько долгих мгновений и вызвав новую волну желания.

— Я мог бы часами слушать, как ты стонешь, когда я тебя ласкаю.

Ее щеки заалели, и он тихо засмеялся: оказалось, что он наблюдает за выражением лица, глядя поверх ее живота. Вернув палец на ее клитор, он снова начал его теребить.

— Честно признаюсь, мне никогда не надоело бы слушать так твои вздохи и стоны.

Джемма раздраженно взглянула на него, а он ответил озорной усмешкой.

— Но я согласен, мы оба жаждем не совсем этого.

Он приподнялся над Джеммой, и ее взгляд устремился вниз, на его мужское достоинство. Ее тело желало его, в увлажненном проходе сконцентрировалось ощущение пустоты и голода. Она приглашающе развела руки, и губы Гордона крепко сжались, а лицо стало напряженным.

— Я мечтал увидеть твой зов, сладкая девочка. — Он лег на нее, упираясь головкой во вход в ее тело. — Но реальность во много раз лучше тех картин, которыми дразнили меня мои мысли.

Он впился в ее губы жадным поцелуем, который лучше всяких слов говорил о его желании, и Джемма ответила ему с не меньшим пылом. Он двинул бедрами, и его налитая плоть вошла в нее. Джемма обвила руками его шею, словно застонав от остроты ощущений, которые переполняли ее. Он погрузился в нее глубоко, и она подалась ему навстречу, принимая его, помогая войти до упора. Они двигались в идеальном согласии, отдаваясь на волю владеющей ими страсти. Наслаждение начало нарастать в ней, свиваясь в тугой клубок, угрожая взорваться слишком скоро. На лице Гордона отражалась такая же страсть, и Джемма видела по его глазам, как он сражается с собой, стараясь сдержаться — и у него не слишком хорошо это получается. Его движения стали мощнее и быстрее, а она не отставала от него, стремясь достигнуть пика. Наслаждение все увеличивалось и достигло точки взрыва. Захваченная экстазом в плен, она успела ощутить, что в это же мгновение из его члена ударила струя горячего семени, залившего ее утробу.

В эти мгновения мощного оргазма ее дыхание прервалось, все мышцы напряглись. Наслаждение хлынуло из ее живота в пальцы рук и ног, затопило все тело — и снова вернулось обратно. Только когда эта волна вернулась назад, она снова смогла дышать, жадно хватая ртом воздух. Гордон содрогался в отголосках оргазма, с трудом удерживая свое тело на локтях, чтобы не раздавить ее своим весом.

— Слишком скоро. — Он перекатился на спину, притянув ее на себя. — Все получилось очень быстро.

Он прижал ее к себе, и она пристроила голову у него на плече, прислушиваясь к гулкому биению его сердца.

— У нас будет масса времени для того, чтобы разобраться с нашими постельными делами. Времени впереди много.

Но будет ли у них такая же масса времени для того, чтобы родилась и окрепла любовь? Многие мужчины никогда не знали любви — такова была суровая правда.

Слезы обожгли ей веки. Почувствовав влажные капли у себя на груди, Гордон зашевелился, просунув палец ей под подбородок, чтобы приподнять ей голову. Джемма не поддавалась, упрямо опуская лицо.

— Почему ты плачешь?

В его голосе было много чувства — такой искренней заботы и тепла, что у нее снова полились слезы. Джемме было стыдно за эту слабость, однако это нисколько не помогло ей справиться с нею.

Он решительно взял ее за подбородок и заставил поднять голову.

— Мне невыносимо видеть эти слезы. Слезы женщины, которую я люблю.

Она напряглась и, резко сев на кровати, прижала ладонь к губам, чтобы заглушить возглас, сорвавшийся с ее губ. Гордон сел рядом, крепко обняв за талию сильной рукой. Она внезапно вышла из себя и, сжав кулак, ударила его. Они сидели слишком близко друг к другу, так что удар, пришедшийся в плечо, оказался слишком слабым. Тогда она подняла руку и отвесила ему оплеуху.

— Ты не говорил, мне о любви, даже когда я тебе в ней призналась! — Она попыталась высвободиться, но он продолжал крепко держать ее. — Негодяй! Неужели эти три слова было так трудно произнести тогда, когда моя жизнь могла оборваться прежде, чем я их от тебя услышу?

— Вот поэтому я тебе и не сказал.

— Ох!.. Хитрец! Отпусти меня.

Он снова лег на спину, хохоча так громко, что балдахин содрогался. Поймав Джемму, он повалил ее на себя, прижимая ей руки, а потом перевернулся, не давая ей вывернуться, и прижал обе руки к ее щекам, чтобы смотреть прямо ей в глаза.

— Я ничего тебе не сказал, потому что мне невыносимо было думать, что ты тогда сочтешь свою жизнь завершенной. Мне хотелось, чтобы у тебя оставалось что-то, за что надо бороться, ради чего готова ты была бы превозмочь все, что на тебя обрушилось. Твой характер не позволяет тебе отступить и сдаться, милая, и я был готов этим воспользоваться, чтобы вернуть тебя.

Она снова его ударила, но он только улыбнулся:

— Поверь, ничего слаще я в жизни не слышал. Твое признание дорогого стоит.

— А может, я больше никогда этих слов и не повторю. Это будет справедливым наказанием за то, что ты допустил, чтобы я терзалась в сомнениях: любит — не любит.

— Я был очень несчастен.

Глубокое и искреннее чувство отразилось в его взгляде и тронуло ее сердце. Невозможно было не понять появившейся в его глазах нежности. Этот взгляд поразил ее в сердце, подобно молнии. Теплота и нежность, с которыми он на нее смотрел, не могли не вызывать ответного чувства.

— Настолько несчастен, что, наверное, умер бы вместе с тобой. Я никогда не думал, что какая-то женщина способна поставить мужчину на колени, но ты это сделала, милая. Я часами молился в церкви, стоя на коленях, и сделал бы это снова, потому что люблю тебя так сильно, что мне самому это не нравится!

— Ох, Гордон, ты чудесный! — Она подняла руки, прижав ладони к его щекам. Он закрыл глаза с тихим хрипловатым стоном. — Ты — мужчина, которого я люблю. Люблю глубоко и сильно, всем сердцем.

Он открыл глаза, заблестевшие от непролитых слез. Этот взгляд ясно сказал Джемме, насколько правдивыми были его слова.

Он тихо вскрикнул, когда она согнула колено, задев его мужское достоинство. Снова перекатившись на спину, он прижал ее к себе, нежно притянув ее голову к себе на плечо.

— Могу поклясться, что ты — единственная женщина, которую я люблю.


Неделю спустя…


— Вы выглядите гораздо лучше.

Чувствовалось, что эти слова леди Джастина произносит без какой бы то ни было эмоции. Ее глаза постоянно устремлялись на окно и на тучи, сгустившиеся на горизонте.

— А вы выглядите печальной.

Джемма встала и прошла через комнату. За неделю отдыха и хорошей еды ее силы восстановились почти полностью.

— Я уже много лет не чувствовала себя счастливой — с тех пор как меня разлучили с сыном. — При воспоминании о ребенке в глазах Джастины зажглась радость, но она прикусила губу и снова посмотрела на темное небо. — Сейчас Брэндону семь.

Она так давно не видела сына.

— Не надо меня жалеть. Все это время, пока я была с вами, я видела жалость в ваших глазах. В нашей жизни дети — главное, ради чего стоит жить. Вам пока незнакомо то счастье, которое дает ощущение зреющей внутри тебя новой жизни. Но еще дороже мне мысль о том, что я могу оградить моего сына от окружающих бед. Большего я не могу ни ожидать, ни просить.

— Но большее возможно! — Джемма подошла к своей собеседнице и прикоснулась к ее локтю. — Я нашла такое счастье, о котором даже не подозревала. Вам нужно открыть свое сердце достойному человеку, что находится рядом.

— Вы говорите о Синклере? Ну, конечно. Другого столь плохо скрываемого секрета в замке Эмбер-Хилл не найти!

— А разве это должно оставаться секретом?

Джастина резко стряхнула с себя пальцы Джеммы и сцепила руки перед собой. То была совершенно безупречная поза, и держалась она так, словно была изображением на картине, а не живым человеком. Своими изящными позами и прекрасными манерами Джастина часто напоминала Джемме парадные портреты. Прочесть ее чувства было невозможно, потому что она скрывала их под маской безмятежности, никогда не выдавая своих подлинных мыслей.

— Сейчас мой сын ведет очень простой образ жизни. В поместье своего отца. И это потому, что я подчиняюсь канцлеру Райотли. Если я не буду этого делать, моего сына заставят жить при дворе. — Джастина смертельно побледнела. — А там царит один порок. Такая обстановка погубит в нем все доброе.

У Джеммы заныло сердце. Керан запретил леди Джастине уезжать из Эмбер-Хилла, надеясь выманить того человека, который послал ее с поручением предать его. Ее брат был умелым и расчетливым хозяином, однако в это мгновение Джемме ближе стала Джастина, потому что они обе были женщинами, пытающимися выжить в мире, где все решают мужчины.

— Мне необходимо вернуться ко двору, Джемма. Керан женат, они ждут ребенка. Он не сможет дать мне убежище — да я и не хочу этого. Вы можете меня понять? — Она снова посмотрела в окно. — С севера к нам уже подкрадывается зима, и у меня такое чувство, будто она убивает мою способность уберечь Брэндона, моего мальчика.

— Не уверена, что понимаю вас. — Джастина тяжело вздохнула, но Джемма упорно продолжила: — Вы попросили меня не жалеть вас, Джастина. Но ведь на самом деле, когда я вас жалею, то вижу, как несправедливо удерживать вас здесь.

Джастина несколько мгновений молчала, продолжая смотреть в окно.

— Тогда жалейте меня, но заставьте брата вернуть мне свободу.

Ее голос стал тихим и хриплым, ясно показывая, насколько ей отвратителен тот способ, которым она может добиться того, что ей необходимо.

— Это ничего не даст.

Джастина гневно повернулась к ней:

— Вы со мной играете?

— Нет, просто говорю вслух то, о чем мы обе прекрасно знаем, несмотря на то что вы попросили меня попытаться уговорить брата. Но это вы сделали только потому, что оказались в столь сложном положении.

— Я в отчаянии, вы правы.

Голос Джастины стал глухим и тусклым. Она прижала ладонь к стеклу, казалось, женщина усилием воли пытается перенестись туда, где сейчас находится ее сын.

— Я бы могла предложить вам нечто иное, чем задумал Керан. Однако чтобы к такому способу прибегнуть, надо действительно потерять всякую надежду.

Джастина стремительно повернулась и воззрилась на Джемму. На ее лице отразились такая боль и надежда, что у Джеммы сжалось сердце. Бросив взгляд в сторону двери, она проверила, не может ли их услышать кто-то посторонний.

— Если у вас остался тот мужской костюм, в котором вы сюда приехали, то моя кобыла стоит в дальней части конюшни. Но надо быть очень осторожной. Мой муж вряд ли позволит вам рисковать своей жизнью на дороге, где могут встретиться английские отряды. Но я отдам вам мою кобылу, Джастина.

В глазах Джастины вспыхнул радостный огонь. Она поспешно вскинула руки и зажала обеими ладонями рот, чтобы не издать ни звука. Вид у нее был такой, словно ее вот-вот разорвет переполняющая ее радость.

— Это большой риск, Джастина. Вы уверены, что он оправдан?

— Я пойду на него с радостью! — Она стремительно пожала Джемме руку. — Ни в коем случае не раскаивайтесь в том, что вы для меня делаете, потому что я считаю это прекрасным подарком, что бы потом со мной ни случилось.

— Вы уверены, Джастина? Жизнь — драгоценная вещь, как я недавно смогла убедиться. А ведь ее потерять так легко.

Джастина качнула головой:

— Но вы смогли узнать и то, что без любви жить невыносимо.

Джемма кивнула, признавая истинность этого утверждения и пообещала:

— Я буду за вас молиться.

И за себя тоже, потому что в вопросах чести ее муж очень похож на ее брата. Тем не менее, она не попытается взять обратно обещанную Джастине в подарок Грозу по одной простой причине: она уверена в том, что Гордон сможет понять, почему она так поступила, и не станет ее за это ругать.


Джемма проснулась очень рано, но ее супруг уже успел куда-то исчезнуть. Она протерла глаза и стала одеваться. Край неба уже начал розоветь, когда она спустилась вниз, где обнаружила нахмуренных брата и мужа. Керри стоял довольно спокойно, поглаживая подбородок рукой, а вот лицо Синклера было полно ярости. Казалось, рыцарь готов кого-то убить голыми руками.