Самовлюбленной и наглой, ей даже в голову не приходило, что кто-нибудь может устоять перед ее чарами. Во всяком случае до сих пор от нее еще никто не отказывался. Твердо решив, если удастся, затащить в постель и отца, и сына, Настя захлопнула альбом как раз в тот момент, когда стук двери и веселые голоса в прихожей возвестили, что Петр привез близняшек домой.

Изобразив бурную радость, Настя кинулась их встречать в прихожую, и, расцеловав Оленьку и Надю, наградила Петра сияющей улыбкой:

— А я вас заждалась! Очень скучно без малышек, — она вся источала радушие. — Мойте руки, я всех вкусно накормлю! — весело сказала она и бросила на Петра многообещающий взгляд. — Вы ведь еще побудете с нами, Петр Михайлович?

— Нет, есть я не хочу. Уже днем пообедал, — отказался он. — Как следует освежусь под душем. Целый день об этом мечтаю! Все некогда было.

— Хорошо, Петр Михайлович, — глядя на него влюбленными глазами, ответила Настя. — Мойтесь в свое удовольствие, а я покормлю девочек и принесу вам чистое белье. Можно мне взять его у вашего папаши?

— Молодец, Зина! Ты правильно мыслишь, — одобрил ее предложение Петр. — Конечно, возьми у отца, хоть мне оно великовато. Это здорово — одеть на себя все свежее!

Он ушел принимать душ, а Настя повела Олю и Надю на кухню. Девочки основательно есть не захотели, и она, напоив их чаем с печеньем, отправила во двор поиграть с другими детьми. Затем, найдя в бельевом шкафу чистые майку и трусы, прихватив также купальную махровую простыню, она пошла отнести это Петру.

Дверь в ванную была приоткрыта, и Настя остановилась на пороге словно завороженная. Петр с наслаждением плескался под душем, подставляя свое прекрасно сложенное тело под тугие холодные струи, и она залюбовалась его мужественной красотой. Мгновенно приняв бесшабашно-авантюрное решение, она скинула халат, и с лихорадочной быстротой стащила с себя нижнее белье. Оставшись в чем мать родила, нисколько не стесняясь, повесила принесенное и подошла к ванной.

Петр смотрел на нее загоревшимся взглядом, понимая и не понимая, что происходит. Ему надо бы рассердиться на ее распущенность и наглость, тут же выгнать вон, а может, и отказать от места. Но он не мог оторваться от ее призывно колышущейся полной груди и неудержимо влекущих к себе роскошных бедер. И она, убедившись, как быстро реагирует на нее его солидный мужской орган, смело перешагнула через бортик ванны и прильнула к нему всем телом, крепко обняв и впившись в губы жарким поцелуем.

Будучи не в силах ей сопротивляться, изголодавшийся по женской ласке, Петр жадно сжал в объятиях нежданную добычу и, прямо под душем, стоя, овладел ею. Настя не только позволила ему делать все, что хотел, но вскоре сама взяла инициативу в свои руки, и они забыв о времени с упоением наслаждались друг другом, пока их не образумил звонок в прихожей. Это вернулись с гуляния девочки.

Бросив на Петра заговорщицкий взгляд, Настя набросила на голое тело халат и выскользнула из ванной, а он так и остался стоять под душем, плохо соображая, но машинально прибавив горячей воды, будто желал смыть с себя грязь. Он находился в полном смятении чувств. С одной стороны, он все еще пребывал под впечатлением небывало острого наслаждения после бурного секса с Настей, но, с другой — его нестерпимо мучила совесть. Ведь он изменил Даше, предал ее и свою любовь!

Действуя машинально, как сомнамбула, Петр быстро оделся и выбежал из дома, даже не попрощавшись с сестрами. Влез в свой джип, но не двинулся с места. Он был не способен что-либо делать, не знал, как ему теперь быть. У него было ощущение, что все разом рухнуло и он потерял самое дорогое, чем обладал в жизни. Вот уж никогда не думал, что так легко и просто изменит Даше — той, кого считал единственной из женщин, которую он способен по-настоящему любить и которая создана только для него одного.

— Она сама виновата в том, что я не удержался. Это физиология! — стараясь хоть как-то оправдать себя, вслух бормотал он. — Должна была понимать, что это случится, раз отказывает мне в близости. Но совесть подсказывала ему, что все эти аргументы несостоятельны. Надо было ехать домой, но Петр не мог себя заставить переступить порог своей квартиры. Ему казалось, что он осквернил их с Дашей жилище. Куда же ему теперь было податься?


Выйдя из оцепенения и по привычке взглянув на часы, Петр Юсупов нашел выход и воспрянул духом. Было еще около пяти, и он мог успеть в больницу к деду. В критические моменты своей жизни, когда бывал в затруднении, он, как ни странно, советовался не с родителями, а с ним и бабушкой, которая растила его с малых лет. «Я все равно собирался заехать туда, чтобы его навестить, — облегченно подумал он, зная, что они-то сумеют успокоить его и подсказать, как быть. — Вот и посоветуюсь с ними, поскольку бабушка наверняка находится там же».

Однако Петр ошибся. Когда он прибыл в больницу и вошел в палату к профессору, бабушки там не оказалось. Степан Алексеевич, гладко выбритый, сидел в кресле и просматривал свежую прессу. По всему было видно, что больной успешно идет на поправку. Завидев внука, он отложил газету и, поздоровавшись, сказал:

— Садись, Петенька! Бабушка тоже скоро будет. Поехала на базар за свежими фруктами. Рассказывай, как живешь, как дела у Дашеньки?

Упоминание имени жены больно кольнуло Петра в самое сердце, но он не подал виду, сел в кресло рядом с дедом и, указав на пакет с купленными по дороге гостинцами, мягко произнес:

— Вот привез тебе, дедушка, немного деликатесов. Там икра, рыбка горячего копчения, свежий карбонад. В общем то, что ты любишь и чего больным здесь не подают. Правда, и фруктов я тоже прихватил, — как бы извиняясь, добавил он. — Жаль, что не предупредил! Бабушке не пришлось бы зря мотаться.

— Ничего, внучек, это добро не пропадет, — благодарно улыбнулся профессор Розанов. — Мне, как больному, много витаминов требуется. Да и медперсонал угостить не грех. На их зарплату они немногое могут себе позволить.

— А ты, дед, по-прежнему за всех переживаешь? Считаешь, что наша жизнь устроена не так, как надо, и правительство мух не ловит? — шутливым тоном, но с явным неодобрением заметил внук. — Не поэтому ли у тебя инфаркт?

— Вполне может быть. Во всяком случае, так утверждают врачи и мои друзья, — серьезно ответил Степан Алексеевич. — Ведь я всегда следил за своей спортивной формой. А вот нервы подводят.

— Значит, надо беречь нервы, дед! — тоже серьезно посоветовал ему Петр. — Не стоят того пробравшиеся к власти чинодралы и демагоги, чтобы из-за них ты губил свое здоровье. Живи в свое удовольствие, занимайся любимой наукой и не думай о мировых проблемах!

— Легко сказать! — несогласно покачал седой, но по-прежнему красивой, как у актера, головой профессор Розанов. — Разве я могу плодотворно заниматься педагогической наукой, не говоря уже о мировых проблемах, которые, между прочим, тоже заслуживают того, чтобы о них думали?

Он помолчал, как бы сомневаясь, стоит ли продолжать вредный для себя разговор, но все же не удержался.

— Вот ты, Петя, предлагаешь мне махнуть на происходящее рукой. Но к чему тогда мы придем? Ты думал об этом? — Профессор строго посмотрел на внука. — А мне больно смотреть на то, как вырождается народ, гибнет государство!

— Ну зачем смотреть так мрачно на вещи, дедушка? Не слишком ли строго ты обо всем судишь? — сделал протестующее движение Петр. — Давай сменим тему разговора. Тебе вредно волноваться!

— Нет, позволь объяснить тебе мою позицию, коль об этом зашел разговор, — возразил Степан Алексеевич. — Обещаю сохранять спокойствие.

Петр лишь осуждающе покачал головой, и он продолжал:

— Я обязан протестовать именно как педагог, ибо в основе наших бед лежат просчеты в воспитании людей. Приведу наиболее характерные факты.

Он сделал небольшую паузу и стал перечислять.

— Начнем с самого вопиющего. Трое бездушных властолюбцев в одночасье разрушили великую державу, по крупицам, ценой большой крови, собранную нашими предками за тысячелетие. Их не смутило то, что они предали своих соотечественников, оказавшихся вдруг за границей, разбили сотни тысяч семей.

Взглянув на внука, чтобы проверить его реакцию, профессор продолжал:

— Теперь о пороках, которые вскрыла война в Чечне. Разве не предательство то, что сепаратистам оставили столько оружия? А не бессовестность и измена, когда за мзду через посты пропускали бандитов, а генералы продавали им военную технику, которая применялась потом против наших солдат?

Он снова прервался, ожидая реакции Петра, но тот молчал.

— И последний факт, переживая из-за которого, я, может, и заработал инфаркт. Случай с атомной подводной лодкой. Чем бы ни объясняли официально, людей не спасли потому, что кто-то из высоких чинов опасался либо выдать военные секреты, либо отвечать за потерю лучшей субмарины. Это ли не бездушный эгоизм, не предательство героев-подводников?

Разволновавшись, Степан Алексеевич шумно перевел дыхание и заключил:

— Все это, Петя, свидетельствует, что наше общество поражено, как никогда раньше, эгоизмом, бездушием и предательством. И виной этому — упущения в воспитании людей, по сути, провал педагогики! А как ему не быть, — поднял он глаза на внука, — когда наши учителя находятся в жалком положении, получая нищенскую зарплату? Молчишь? Значит, понимаешь, что я прав!

Петр сознавал, что в словах его деда много правды, но он преуспел в жизни и не был настроен ее критиковать. Чтобы покончить с этой неприятной темой и перейти к волнующей его проблеме, он мягко произнес:

— И все же зря ты так волнуешься. Побереги здоровье! Что ты один можешь сделать? Многие уже осознали, что страна пропадет, если наука будет в загоне. А я так давно это понял. Разве мало оказал помощи своей отрасли?

— Значит, повезло горнодобывающей промышленности, — полушутя ответил Степан Алексеевич. — Не больно-то гордись! И в твоем воспитании есть пробелы.

— Это какие же? — обиделся Петр. — И почему об этом я узнаю только сейчас?

— Не все делаешь для людей и общества, что можешь, — с упреком произнес профессор. — А не говорил потому, что не пришлось мне тебя воспитывать.

— Но у меня люди получают много больше, чем у других, и всем научным и учебным учреждениям нашей отрасли я помогаю, — с досадой возразил Петр. — Что же еще я должен сделать?

— А сам не можешь сообразить? — рассердился профессор. — Кто еще способен сейчас поддержать науку и искусство, как не вы, промышленники-толстосумы, если государство этого не делает? Получаете огромные доходы, а пожертвовать часть их на пользу общества не желаете!

Этот упрек показался Петру несправедливым.

— Кому надо — помогаю, но швыряться деньгами и подкармливать халявщиков не собираюсь! — резко ответил он. — Подачками делу не поможешь, а энергия и талант всегда пробьют себе дорогу!

— Не скажи! В истории достаточно обратных примеров, — уже более спокойно возразил Степан Алексеевич. — Но дело-то в другом. Ведь у нас и признанные таланты находятся в жалком положении. Почему их труд ценится так низко? Почему все блага должны доставаться удачливым бизнесменам? Это чревато, — с тревогой добавил он, — расколом в обществе и неизбежным взрывом!

«Ну вот, дед сел на своего конька, — уныло подумал Петр. — Так мне с ним не удастся поговорить о своем деле». Но все устроилось естественным образом: в дверях показалась, держа в руках полные сумки, его бабушка, Вера Петровна.


Несмотря на шесть с лишним десятков лет, Веру Петровну все еще можно было назвать привлекательной женщиной. Ее умеренная полнота при хорошем росте не портила природной статной осанки, седая голова была, как всегда, гладко причесана, а по-прежнему ясные серые глаза смотрели на мир спокойно и доброжелательно.

— А, Петенька? — радостно улыбнулась она, опуская сумки. — Как хорошо, что ты приехал! Я уже собиралась тебе звонить: очень волнуюсь за внучек!

— Ну и зря! С ними же новая няня, — поспешил успокоить ее Петр. — Она сразу поладила с обеими. Сестренки на нее не жалуются.

— Это меня и беспокоит, что новая и незнакомая, — озабоченно произнесла Вера Петровна, присаживаясь, чтобы передохнуть. — Кто такая, мы ведь толком так и не знаем. Ты же, Петя, без отца справок о ней не наводил? — с немым упреком взглянула она на внука.

Петр молча кивнул, и она продолжала:

— Говорит, что из Казахстана. А по-хорошему ли оттуда уехала? Нет ли за ней чего? Можно ли ей доверять дом и детей? Все это меня очень беспокоит!

— Так дело же сделано, бабуля! — недовольно проворчал Петр. — После драки кулаками не машут. Может, ты и права, но мне пришлось рискнуть. Подвела нас Даша. Если б немного повременила с больницей, Зину мы бы проверили.