К заточке меча Рис относился внимательно и очень старательно. Он помнил старое мудрое правило: оружие никогда не предаст в отличие от людей. Острый меч, смазанные ножны — все это были признаки, безошибочно указывающие на опытность и ловкость воина. Но сегодня все его мысли были посвящены любимой женщине, которую он в последние дни намеренно обходил стороной.

Перед собой ему не было смысла лукавить. Может быть, поэтому он придумал хитрый план. Он специально избегал встреч с ней, чтобы пробудить в ней желание самой прийти к нему. О, с каким нетерпением он надеялся взять верх над гордой и своенравной Изольдой Фицхью!

Он вытер рукавом влажный от пота лоб и надолго задумался, рассматривая блестевший клинок. Опять неприятная правда встала перед его мысленным взором. Он старался лишний раз не видеться с ней, но почему? Да потому, что боялся не выдержать и уступить тому страстному желанию, которое она пробуждала в нем. Если бы только она догадалась о том, как сильно он ее хочет…

Нет, он ни в коем случае не вправе показывать ей истинные чувства. Ведь так можно только все испортить. Она должна видеть в нем не насильника, а любимого человека.

Рис методично точил и точил лезвие меча, пытаясь за привычными заботами забыть о душевных переживаниях. И внезапно ощутил чье-то присутствие прямо у себя за спиной. Он вздрогнул и порезал палец.

— Черт! Черт! — выругался Рис и резко обернулся назад. — Ньюлин? — удивленно вскрикнул он, прижимая порезанный палец к губам. — Ты так тихо подкрался, словно вор ночью.

— О, меня не стоит бояться! Я не плету никаких заговоров, — усмехнулся старый бард. — Можешь не размахивать мечом. Я не желаю тебе зла.

— Хотелось бы верить, — буркнул Рис, опять берясь одной рукой за точильный камень, а другой — за меч.

— Постарайся, — ответил Ньюлин.

— Зачем пожаловал?

— Я хочу поговорить о твоих друзьях, им, конечно, хорошо в Роузклиффе, но не всем.

— Что-то я тебя не пойму. К чему ты клонишь?

— Я говорю не о Глине, и не о Дэфидде, и даже не о местных жителях, я имею в виду твоих верных спутников, бродячих актеров.

Рис прислушивался к словам Ньюлина не слишком внимательно.

— Лайнус и Гэнди многое испытали на своем веку, жизнь у них была несладкая, так что сейчас они по праву наслаждаются покоем и сытой жизнью. И они преданы мне, — вдруг возвысил он голос, как бы подчеркивая, что непоколебимо верит в преданность своих товарищей.

— Конечно, конечно. В этом нет никаких сомнений, однако речь идет о Тилло.

— Тилло? — Рис вскинул глаза на Ньюлина. — Неужели ты хочешь сказать, что старик мне не верен?

Услышав нотки негодования, Ньюлин мягко улыбнулся, как бы прогоняя нелепые подозрения, которые могли возникнуть в голове у Риса.

— Я прекрасно понимаю, какой глубокий смысл скрывает в себе слово «верность». Однако у человека порой бывают личные желания, прихоти. Известное дело, у каждого своя воля. Хотя порой меня удивляет, куда она заводит человека.

Ньюлин зябко поежился. Рис что-то буркнул, не отрываясь от дела. Бард медленно повернулся, намереваясь идти по своим делам, но Рис, опомнившись, задал волновавший его вопрос:

— Скоро ли сюда пожалует Фицхью?

Ньюлин задумчиво уставился в полумрак конюшни.

— Очень скоро.

— Значит, ему уже известно о том, что здесь произошло?

Бард лишь молча кивнул и принялся по привычке раскачиваться из стороны в сторону. Рис терпеть не мог этой привычки Ньюлина, она его почему-то выводила из себя.

— Будь осторожен, молодой человек. У тебя благие намерения, но так может получиться, что цели ты не достигнешь.

— Посмотрим, — отрезал Рис, сердито глядя на барда.

Кого-нибудь другого такой взгляд испугал бы. Но только не Ньюлина.

— Конечно, ты вырос, возмужал. Теперь ты сильный и доблестный воин. Однако будь осторожен. Не забывай, что ты сын ап Овейна.

— И всегда им останусь! — сердито сказал Рис, взмахнув наточенным мечом.

— Что верно, то верно, — ничуть не испугавшись, ответил Ньюлин. — Я молюсь лишь об одном: чтобы твоя воля прислушивалась к голосу разума.

Увидев посланца, подходящего к мужу, Джослин слегка поморщилась. Неужели очередное приглашение на званый обед? Или просьба о денежной помощи? Или очередное собрание политических единомышленников? Хотя они были в Лондоне всего три дня, но столичная суета ей начинала надоедать. Разговоры, собрания, совещания, казалось, всему этому никогда не будет конца.

Придворная жизнь только издали выглядела заманчивой и привлекательной. На самом деле она оказалась скучной и бессодержательной. Но как ей объяснил муж, все со временем должно было утрястись. Молодая королева Элеонора внимательно следила за порядком, целиком и полностью разделяя властные устремления мужа, и всеми силами стремилась подчеркнуть достоинство королевской власти.

— Далеко ли вы собрались? — спросила Ронуэн, шутливо толкая Джослин в бок.

— Будто не знаешь? Сегодня вечером нас пригласили на прием к королеве. Наверное, посланец хочет сообщить, какое место за столом нам отведено, чтобы никого не обидеть.

Ее сарказм угас, как только она увидела помрачневшее лицо мужа. Неожиданно Рэнд вскочил и схватил посланца за грудь.

— Как это произошло? Ведь Роузклифф неприступен!

— Да, милорд. Но он всех обхитрил.

— Осборн не так глуп, чтобы дать себя провести.

— Рэнд! Что случилось? — испугалась Джослин.

Он повернул к ней свое покрасневшее от гнева лицо:

— Роузклифф захвачен. Изольда в плену.

— Но она жива и здорова, — торопливо вставил гонец. — Кроме того, почти не было пролито крови, никто не погиб при захвате замка.

— Моя дочь! — Джослин схватила мужа за руку. — Скажи мне, что с ней?

— Этот сукин сын Рис ап Овейн захватил Роузклифф. — Рэнд не говорил, а словно выплевывал слова. Отведя глаза от съежившегося от страха гонца, он обернулся к брату: — Зачем я только послушался тебя? Мне следовало убить этого щенка десять лет тому назад.

Его брат Джаспер стиснул кулаки, желваки заходили у него на лице. Ронуэн сразу поняла, что ее муж сердится не на него, а на Риса.

— Если хоть один волосок упадет с головы Изольды, я собственными руками задушу этого негодяя, — решительно произнес Джаспер. — Ну-ка доложи поподробнее, что же произошло в Роузклиффе.

Рассказ гонца был краток, впрочем, и рассказывать было почти нечего. Джослин слушала внимательно, пытаясь нарисовать в воображении картину происходящего в ее родных краях. Ее напугала мысль, что могло произойти с ее любимым Роузклиффом, а также с его обитателями, которых почти всех куда-то выслали. Хотя за Изольду она волновалась намного меньше, чем Рэнд.

— Не бойся, ведь он держал ее на руках, когда та была малышкой, — попыталась успокоить она мужа. — Он не причинит ей зла.

— Когда это было, нашла что вспоминать, — хмуро бросил Рэнд, шагая в сторону конюшни.

— Да, он тогда был мальчишкой, злым и своенравным. Но вспомни, как он был ласков и нежен с ней.

— Ты забываешь о таком пустяке, как ненависть. А Рис ненавидит меня и еще больше Джаспера. Он презирает всех англичан. Боже, какого я свалял дурака, воспитав его как рыцаря! Это лишь увеличило его заносчивость и гордость. А теперь у него в руках Изольда.

Рэнд выругался от души. Подойдя к конюшне, он тут же начал отдавать многочисленные приказания, не оставлявшие сомнений в том, что он собирается уезжать.

— Когда мы отправимся в путь? — спросила Джослин.

Рэнд бросил на нее мрачный взгляд:

— Джаспер и я — немедленно. Ты, Ронуэн и дети поедете в Бэлвинн. Вас будет охранять Гэвин, он уже достаточно взрослый.

— Я еду в Роузклифф вместе с тобой.

Мышца судорожно дернулась на щеке Рэнда. Он тяжело вздохнул. А затем сказал:

— Мы помчимся очень быстро, Джослин, такая скачка будет не по силам тебе, тем более детям.

Она обвила его шею руками и, глядя прямо в глаза, прошептала:

— Обещаю тебе, Рэнд, я не буду помехой в пути. Кроме того, ни я, ни Ронуэн ни за что не оставим своих мужей один на один с бедой. Решено, мы едем вместе с вами.

Довольная улыбка на мгновение стерла мрачную озабоченность на лице Рэнда.

— Ну что ж, раз ты так твердо решила… Твое валлийское упрямство порой бывает очень кстати.

Он с чувством поцеловал жену в щеку.

— Однако упрямство Риса, напротив, оказалось весьма некстати.

Рэнд внезапно отстранился от жены:

— Только не вздумай защищать этого неблагодарного мерзавца. Если ты едешь с нами лишь по этой причине, тогда лучше оставайся в Лондоне.

Джослин тут же вспылила:

— Я еду с тобой. Надо спасать мой дом и мою дочь.

Рэнд окинул ее долгим сомневающимся взглядом.

— Ладно, не будем тратить время попусту. Надо собираться в дорогу и отправляться как можно быстрее.

«Да, надо ехать, — горько подумала Джослин. — Кто знает, что нас там ждет? Наша дочь в руках дикого и свирепого валлийца, не знающего, судя по рассказам о нем, что такое жалость».


Глава 17


Изольде была ненавистна ее картина. Несмотря на то что работа была закончена, она все равно пробиралась в спальню и подолгу стояла там, рассматривая дракона с раскрытой пастью и поверженного и тем не менее сражающегося, не сломленного духом волка.

Ей было радостно и в то же время горько сознавать, что это ее самая лучшая картина. Скоро она уничтожит ее и нарисует другую, возможно, даже еще лучше. Она поежилась от мысли, что еще раньше начнется не придуманная, а самая настоящая борьба между волком и драконом, когда отец и ее дядя прибудут под стены замка. Кто знает, может быть, потом она не раз пожалеет о прошедшей неделе, проведенной за таким мирным занятием, как живопись. Роузклифф с его неприступными стенами будет сопротивляться не врагам, а своему хозяину, который выстроил его собственноручно и с такой любовью.

Изольда стояла, задумавшись, обхватив себя скрещенными руками. Одна безумная ночь страсти — и вот она уже не знает, как ей быть. Сложившееся положение дел казалось ей очень опасным, как для ее отца, так и для… Риса. Девушка горько рассмеялась: она волнуется за него, за врага, которого должна ненавидеть всем сердцем. Однако за последние дни она сумела разглядеть за маской чудовища и предателя немало положительных качеств. Подчиненные любили его, он был справедлив и честен, не мстил разбитым англичанам, а лишь выслал их прочь. Он не грабил захваченный замок, напротив, старался поддерживать в нем прежний порядок и даже, пусть только на словах, хотел сделать его еще лучше, богаче и красивее.

Не менее, если не более важным для нее оказалось и то, что он не заставлял ее силой лечь с собой в постель. К тому же запретил подчиненным безобразничать, и женская прислуга в замке перестала бояться насилия со стороны новых хозяев.

Что она могла сделать с таким человеком, как он? Какое могла оказать на него влияние?

Она вспомнила предложение Тилли — устроить побег. Впрочем, они больше не разговаривали на эту тему, поскольку погода настолько испортилась, что всякие мысли об этом пришлось отложить. Однако Изольда почти каждый день думала о необходимости покинуть замок, и все больше побег представлялся ей единственным средством примирить обе враждующие стороны. Она понимала, как нелегко будет отцу и Рису хоть о чем-то договориться между собой, но у нее как у пленницы вообще не оставалось никаких шансов добиться их примирения.

— Что я вижу? Ты опять находишься в моей спальне?

За ее спиной раздался столь хорошо знакомый голос. Она вздрогнула и обернулась: Рис стоял в дверном проеме, прислонившись к косяку, в самой небрежной позе. От волнения или от страха она невольно потупилась.

Он взглянул на стену, затем снова перевел на нее взгляд, в котором ясно читалась самодовольная усмешка.

— Все никак не насладишься своей работой? Впрочем, как знать, может, здесь скрывается нечто другое, а?

И он недвусмысленно показал глазами на кровать.

Румянец залил ее лицо. В последнее время он не упоминал о часах, проведенных с ней на этой кровати. Изольда даже начала думать, что он забыл о той безумной ночи. Как ни странно, но само предположение о подобной забывчивости вызывало у нее по меньшей мере недоумение. То, что произошло между ними, настолько врезалось в память Изольды, что ее переживания до сих пор не утратили яркости и отчетливости, пожалуй, они стали даже более острыми и соблазнительными. Почти каждую ночь в ее памяти возникали то его поцелуи, то его ласки: волнующие подробности их любовного акта будоражили и волновали Изольду, не давая ей спокойно спать.