Барбара Картленд - Похищенное сердце

– Да, «ситроен». Видите! Я что-то вспомнила.

– Какого цвета? – спросил Макс.

– Серого. Но я не помню, когда последний раз видела его.

Забрезжившая было в душе Макса надежда угасла: у миллионов людей были серые «ситроены».

– В последний раз вы видели его здесь, неподалеку от Ниццы?

– Неподалеку от Ниццы? Так мы во Франции? Я не знаю… почему я во Франции?

– Господи, помоги! – почти беззвучно воскликнул Макс.

Наконец они добрались до виллы, и он почти втащил ее в прохладную, изысканно обставленную комнату со стенами, обтянутыми шелковыми шпалерами, обитыми атласом диванами и картинами в золоченых рамах.

Он посадил девушку на стул и потянулся к звонку, но потом подумал, что будет сложно объяснить слугам ее появление.

Поднявшись наверх, он выбрал в своем платяном шкафу халат из белого крепа, отделанный бледно-зеленым атласом, с монограммой того же цвета на кармане. Вернувшись в комнату, он нашел незнакомку почти в той же позе, в какой он оставил ее.

Прижав пальцы ко лбу, она будто старалась сосредоточиться и казалась такой хрупкой и встревоженной, что Мэнтон невольно улыбнулся.

– Наденьте, – предложил он, – а затем я прикажу слугам сделать вам кофе: может быть, он поможет вам вспомнить, кто вы.

– Да, кофе – это прекрасно, – с благодарностью проговорила девушка. – У меня голова – словно ватная. Я помню, руки… мужчины поднимают меня, помню борьбу… затем ничего, совсем ничего, пока не увидела вас.

– Вы все вспомните, – постарался приободрить ее Макс Мэнтон, хотя сам не был в этом уверен.

Он дернул за шнурок висевшего над каминной полкой звонка, и несколько секунд спустя слуга-китаец в безукоризненно белой форме бесшумно проскользнул в полуоткрытую дверь и согнулся в поклоне.

– Кофе – черный и крепкий, – распорядился Макс Мэнтон, и китаец, поклонившись еще раз, исчез так же бесшумно, как появился.

– Вы курите? – спросил Мэнтон у девушки.

Она покачала головой.

– Нет. Думаю, что нет. Во всяком случае, я не хочу курить.

– Послушайте, – заговорил Мэнтон. – Вы не можете здесь оставаться. Когда вы сможете уйти?

– Не знаю. Я не помню, откуда я, и не знаю, куда мне нужно возвращаться.

– Но вертолет – вы должны помнить, как летели в нем.

– Я никогда не летала на вертолете!

– Вас спустили вниз на веревке, обвязанной вокруг талии, – криво усмехнувшись, проговорил Макс. – Вы должны это помнить.

– Но я не помню, – жалобно произнесла девушка. – О, мистер Маттью, вы должны мне поверить.

– Мэнтон, – поправил он ее. – Макс Мэнтон.

– Извините, мне показалось, вы сказали: «Маттью».

– Нет, Мэнтон.

– Я постараюсь запомнить, – попыталась пошутить незнакомка. – Пожалуйста, мистер Мэнтон, прошу вас, потерпите мое присутствие еще немного. Как только я вспомню, кто я такая, я сразу же уйду отсюда; но сейчас, если вы пошлете за кем-нибудь, чтобы выставить меня отсюда…

Максу Мэнтону показалось, что она чем-то сильно напугана.

– Чего вы боитесь? – спросил он.

– Не знаю, но «они», кто бы «они» ни были, пугают меня. Я не могу вспомнить, что они делали, как они выглядели. О господи, может, я схожу с ума?

– Конечно, нет, – постарался уверить ее Мэнтон. – Подобное иногда происходит с людьми. Однажды мой друг потерял память после несчастного случая на охоте. Ему потребовалось две недели, чтобы прийти в себя.

– Две недели! Но я не могу оставаться здесь так долго.

– Конечно, это просто немыслимо, – твердо заявил Макс Мэнтон, думая, что же ему вообще с ней делать? С этой бледной как мел девушкой, которая без сил полулежит на стуле в его лучшем халате.

– Совершенно немыслимо, – повторил он и тут же мысленно представил себе газетные заголовки, если прогонит ее.

Наконец оставшись одна в спальне с балконом, выходившим на море, Аманда встала с постели, на которой Макс Мэнтон оставил ее.

– Вам необходимо отдохнуть, – мягко сказал ей Мэнтон, уходя. – Поспите немного. Я уверен, что после этого память к вам вернется.

Она понимала, что он мог вызвать полицию, и уже представляла себе, как ее на машине «скорой помощи» увозят в больницу.

И все же у нее было ощущение, что Мэнтон настолько боится огласки, что даже не упомянет о ее пребывании здесь.

Она на цыпочках подошла к двери и повернула ключ в замке. Затем огляделась по сторонам, стараясь проверить, нет ли здесь отверстий, через которые за ней могли шпионить.

Комната не внушала никаких опасений и была изысканно отделана: занавески из плотного хлопчатобумажного материала пастельных тонов сочетались по цвету с обоями во французском стиле, тонкий бледно-розовый шерстяной ковер гармонировал с цветом простыней и наволочек.

Аманда снова легла и стала смотреть в окно, жалюзи на котором были опущены ровно настолько, чтобы в комнату не проникал прямой солнечный свет.

«Только майор Джексон, – подумала она, – мог изобрести столь фантастический план».

Это он сказал ей, что нет иного способа проникнуть на виллу.

– Она похожа на тюрьму, – сказала тогда Аманда.

– С золотыми слитками, – улыбнулся Джексон.

Они изучали план дома до самого обеда.

– Какова во всем этом роль Вернона? – спросила девушка, когда слуги вышли из столовой.

– Вы и вправду ждете от меня ответа на ваш вопрос? – сурово поинтересовался Джексон. – Величайшая ошибка – знать, какую роль играют другие в осуществлении плана. Хоть Вернон и ваш брат, он получит отдельные инструкции, и я не собираюсь сообщать их никому, кроме него самого.

Аманда бросила на него через стол дерзкий взгляд.

– Вы хотите представить все в виде операции с грифом «Совершенно секретно». Вас абсолютно не заботим мы сами.

– Что бы я ни делал и для кого бы я это ни делал, я всегда планирую, учитывая самые непредвиденные обстоятельства. Не забывайте о возможности провала. Тюрьма – не самое приятное место, а скандал нанесет вам непоправимый вред.

– Извините, – сдалась Аманда, – может быть, мы с Верноном раньше были слишком легкомысленны. Это будет гораздо более трудное дело, не так ли?

– Если вы вспомните, каждое последующее дело было труднее предыдущего, а его результат – весомее. Теперь мы наконец вышли на крупную рыбу. Если дело выгорит, вы сможете вернуться домой и вести спокойную жизнь добропорядочных граждан.

– Забавно, что вы об этом заговорили. Только вчера мы толковали о том же с Верноном. Вы верите, что мы когда-нибудь вернемся к нормальной жизни?

– Вы сможете выйти замуж, – ответил Джексон, но по его тону было не понятно, иронизирует он или говорит серьезно.

– Не думаю, что это моя цель, – ответила Аманда. – Да, я мечтала влюбиться в идеального мужчину, который ждал бы меня на автобусной остановке или в метро, но я не собиралась так сразу… – Мне кажется, что обычный молодой человек будет для меня слишком скучен. Ведь ему не довелось испытать и сотой доли того, что пережили мы с Верноном. Наверное, жизнь простой женщины счастливее, потому что она не рискует ни собой, ни своей свободой, не участвует ни в каких авантюрах.

– Я предупреждал Вернона, что это опасная игра, – заметил майор Джексон.

– Опасная, но и волнующая! Бывали моменты, когда я ненавидела ее, но все же я знаю, что, когда состарюсь, мне будет что вспомнить.

– И все же вы ненавидели меня, – сказал майор Джексон.

Аманда бросила на него быстрый взгляд.

На улице наступили сумерки, небо потемнело. Как обычно в Средиземноморье, темнота спустилась на землю быстро, на небе замерцали звезды; в комнате уже зажгли свечи.

В свете свечей она заметила, что он смотрит на нее с выражением, которого она не могла понять.

– Да, ненавидела, – признала она, – но лишь потому, что вы казались мне чересчур всемогущим. Ребенком меня приводило в ярость, когда мне говорили, что Бог видит все. Это всегда казалось мне несправедливым.

– Вы можете уйти от меня, если хотите. Возвращайтесь завтра в Ниццу, а оттуда – самолетом в Англию. И забудьте о моем существовании…

– Тогда несчастья стариков навсегда останутся на моей совести. Легче ненавидеть вас, но помочь им.

Он ничего не ответил, и она внезапно почувствовала, что была просто невежлива. Вернон рассердится на нее. К тому же у майора Джексона тоже могли быть чувства.

– Извините, – поспешно проговорила она. – На самом деле я просто боюсь вас.

Он улыбнулся и наполнил ее бокал изысканным французским вином.

– Вы не очень ловкая обманщица, – сказал он. – Я запомню это. Ведь это может стать слабым местом плана всей операции!

– О, это невозможно! Вы заставляете меня чувствовать себя букашкой под микроскопом. Вы словно препарируете меня, чтобы уничтожить как личность и превратить в винтик вашей машины. Больше того, я чувствую, что и я, и Вернон не очень-то и важны для вас.

– Я должен найти применение всему, – возразил майор Джексон.

– Значит, вы делаете это не только для нас?

– Конечно, нет! Не хочу показаться невежливым, но вы не единственные, кто попал в беду.

– Поэтому все и идет так гладко. Всегда есть люди, готовые взять драгоценности, обменять их на деньги, дать информацию… Я думаю…

– Что вы лишь галька на берегу? – спросил майор Джексон. – Нет, моя дорогая. Мне интересно изобретать механизм, способный помочь множеству людей. Грустно, что многие беды происходят из-за денег.

– Я никогда не думала ни о чем подобном! – воскликнула Аманда.

Только сейчас она начинала понимать, что майор Джексон не мог бы действовать столь эффективно, если бы его организация не была гораздо обширнее, чем это было необходимо для того, чтобы помочь только им.

Машинально она встала и подошла к окну.

Темнота окончательно сгустилась, лишь свет из комнаты отбрасывал золотую полосу на террасу да высоко в небе сияла луна в окружении россыпи звезд.

– Что вас встревожило? – услышала она голос майора Джексона у себя за спиной.

– Не знаю. Может быть, это страх, что вы сами зайдете слишком далеко и потянете нас за собой. Вся ваша организация рухнет, а с нею и мы.

– Что ж, вы честны, – произнес Джексон, скривив губы. – Но не стоит беспокоиться обо мне, по крайней мере пока это непосредственно не касается вашего участия в операции.

– Почему я должна вам верить? – спросила Аманда, снова подходя к столу. – Для Вернона вы герой, который не может ошибаться. Я же не способна довериться кому-нибудь просто так.

– Сомневаюсь, что вы вообще способны довериться кому бы то ни было. Возможно, вы для этого слишком независимы, у вас слишком сильный характер. Хороший солдат подчиняется приказам и не задает вопросов.

– Думаю, все остальные ваши марионетки – мужчины, – улыбнулась Аманда. – Женщины никогда не бывают так послушны, как они.

Она чувствовала, что их разговор еще не кончен. В глубине их противостояния лежит вечный антагонизм между мужчиной, который хочет подчинить себе женщину, и женщиной, не желающей повиноваться.

После ужина они вернулись к обсуждению плана, внимательно изучая его, обсуждая каждый пункт, и Аманда оценила смелость его замысла.

– Взломщики уже дюжину раз за последние два-три года пытались проникнуть на виллу Макса Мэнтона, – рассказал ей Джексон. – У меня есть все полицейские отчеты об этих неудачных попытках. Мэнтон не доверяет никому и ничему.

Сейчас он подозревает, что хотят украсть не картины, а его пьесу. Если рукопись попадет в руки властей до того, как в Париже начнутся репетиции, это даст карты в руки тем, кто хочет воспрепятствовать постановке пьесы.

– Зачем он это делает? У него был успех в Нью-Йорке; зачем ему нападать на французский режим?

– Ради власти! Той же самой власти, которую он получил в Америке. Он превратился в человека, которого там больше всего боятся и ненавидят. Кроме того, сказать по чести, он сделал хорошее дело: в администрации произошла чистка и значительно уменьшилась коррупция. Имя Мэнтона стало нарицательным как в Нью-Йорке, так и в Вашингтоне.

– А теперь он надеется приобрести подобный авторитет и во Франции?

– А может, кто знает, и в Англии, Германии, Италии? В людях типа Мэнтона трудно определить, где кончается борьба с несправедливостью и начинается самореклама и наоборот.

– Думаю, вы довольно отрицательно к нему относитесь, – сказала Аманда. – А я им восхищаюсь.

– Огромное количество людей делает то же, что и он. Но вспомните: он даже не попытался спасти вашего отца.

– Этого я никогда не забуду. Наши адвокаты говорили, что одного его слова было бы достаточно, чтобы совет директоров спас фирму, но Мэнтон не сказал этого слова.