В когтях обстоятельств

Как неприятно, как мучительно сообщать новости, которые, ты знаешь, причиняют боль.

— Проклятая необходимость, — ворчал про себя Лестер.

Лицо как указатель характера человека — самый обманчивый на свете свидетель.

Козимо Лестер выглядел человеком решительным, полным сил и благородных стремлений. То же выражение благородства было свойственно ему в дни его легкомысленной юности, и тогда он производил впечатление человека, преисполненного пылкого бескорыстного интереса к чужим горестям. У него были глаза энтузиаста, крепкая линия губ властного человека, и при этом он никогда не воспламенялся от чего-нибудь более высокого, чем его собственная ставка на скачках или возможность «подбить» кого-нибудь на участие в не совсем чистом деле.

Однако он оставался обладателем прекрасных глаз и знал им цену.

Женщины всегда были легкой добычей Лестера, но он только один раз настолько потерял голову, чтобы жениться. Мать Дианы стала жертвой, принесенной на алтарь его всепоглощающего эгоизма. Она доверилась его словам, и запоздалое открытие низкого обмана, может быть, к счастью для бедняжки, нанесло ее сердцу смертельный удар, и нравственный, и физический.

Несмотря на печальное состояние Лестера, оставшегося в одиночестве, с ребенком на руках, нуждающимся в уходе, он вызывал легкую улыбку окружающих из-за того вида оскорбленной добродетели, которую выражала вся его внешность. Лестер был должен по длинному счету хозяйке того дома, который Диана выбрала местом своего рождения. Не имея ни денег, ни намерения оплатить счет, он с удовольствием принял предложение хозяйки, полюбившей ребенка, присматривать за крошкой. Облегчение, которое он почувствовал при этом, привело Лестера к весьма благоприятному для него заключению. Оказалось, что Диану — злополучное бремя — можно с успехом применять в качестве рычага, позволяющего поднимать симпатии и щедрость бездетных квартирных хозяек.

Он лично никогда не находил Ди ни занимательной, ни интересной; ничто на свете, кроме этой женщины, на которую он в данный момент тратил деньги, не возбуждало его интереса; он жалел о каждом гроше, который уходил на дешевые платья Ди, на ее еще более дешевое образование.

Воспитание Дианы не требовало больших расходов, иногда не требовало даже минимальных. Лестер брал ее в свои скитания по свету, потому что она, как он и предвидел, облегчала ему тяготы жизни; ее присутствие, особенно когда она была еще ребенком, прокладывало ему дорогу к каменным сердцам квартирных хозяек и содержательниц отелей. Диана быстро знакомилась со всеми и была всеми любима.

В двенадцать лет она умела сама сшить себе платье, в шестнадцать — была взрослой светской женщиной с душой ребенка.

Ей исполнилось семнадцать лет в тот вечер, когда Лестер поджидал ее, проклиная необходимость открыть ей новость и не видя иного способа избежать непривычного для него испытания. На лестнице послышался звук легких шагов и в комнату вошла Ди.

— Ух, какая духота! — Она распахнула настежь окно навстречу свежему весеннему ветерку, не обращая внимания на брюзгливое ворчание Лестера. — Ведь свежий воздух дешево стоит, подумай об этом и возрадуйся, — сказала Ди весело.

Она подошла к нему, красиво и быстро двигаясь по комнате.

— Каждой своей жилкой я чувствую весну. Как прекрасно ощущать жизнь в эту пору дня, когда сумерки спускаются на деревья и все кругом становится туманным, прекрасным и полным тайны, когда фонари кажутся то синими, то золотыми звездами, а свет их дрожит под порывами ветра! Можно быть бедной и иметь кучу забот — и все же испытывать весной радость жизни.

Она наклонилась к отцу, продолжая свою речь приятным, мелодичным голосом.

— У меня есть для тебя угощение. Правда, несмотря на отсутствие денег в наших кошельках. Закрой глаза и протяни руку!

— Благодарю тебя, Боже, — воскликнул Лестер.

Он с любопытством смотрел на небольшой пакетик из мясной лавки.

— Разве тебя это не прельщает?

— Даже вид ощипанного голубя может быть приятен для человека с больным желудком, — согласился он.

— Но ведь тебе теперь лучше, — сказала Ди, — и как только мы сможем откуда-нибудь раздобыть денег, мы сейчас же уедем на Ривьеру.

Лестер быстро отвернулся. Слово «Ривьера» напомнило ему его миссию, и он снова с досадой подумал об ужасной необходимости.

— Я должен тебе кое-что сообщить, Ди, — проговорил он резко, — но, ради Бога, не поднимай шума.

Ди играла с кошкой, стоя на коленях перед камином с дешевой папироской в зубах.

— У тебя какой-нибудь долг или…

— Ничего ужасного! — сердито ответил Лестер, — но проклятая бедность! Никогда нет денег на приличный обед, никогда нельзя пойти в приличное место. Это убивает душу, делает больным, портит жизнь. Я решил покончить с этим.

— Да, — сказала Ди, затаив дыхание, — но каким же образом?

Лестер заерзал на своем кресле.

— Я снова женюсь, — проговорил он наконец. Он усердно раскуривал свою сигару. Ее конец засветился, словно насмешливо подмигивающий глаз. — Что ты скажешь на это?

Ди сидела, вдавливая каблуки в пол. В спустившихся сумерках ее лицо казалось иссиня-бледным.

— Кто она?

— Я знаю, сейчас ты, конечно, разразишься жалкими и высокопарными словами, — заявил Лестер, заранее полный ярости, так как сам знал, что в своем осуждении дочь будет совершенно права. — Это Ами Дассет.

— Миссис Дассет, — повторила Ди. Она коротко рассмеялась и прибавила:

— Тебя это касается больше, чем меня.

Ди встала, стремительно бросилась к отцу и обняла его.

— Я не потому так говорю, что она ненавидит меня, совсем не потому, — заговорила она не очень связно. — Я знаю, что мы всегда были бедны, что мы не встречались с порядочными людьми, и все такое, но все же… О… но все-таки мы имеем право бывать в порядочном обществе, встречаться с людьми, которые что-либо значат. Отсюда не следует, что я сноб; но что-то, заложенное в глубине моего «я», тянет меня к людям, имеющим устои, а у этой женщины их нет. Я прощаю ей то, что она содержит дом для игры в баккара, и даже то, что она не в меру красится и душится. Это ведь все внешность; но не могу простить ей ее мыслей, ее взглядов, того, что она ради денег готова на что угодно. Она насквозь развращена, она…

— Не будь истеричным созданием, — прервал ее Лестер. — Ди сразу разжала объятия.

— Да, кажется, я смешна, — сказала она поспешно. — Во всяком случае, — и она снова рассмеялась, — ты, вероятно, больше моего пожалеешь о своем поступке.

Дверь шумно распахнулась.

— Кто говорит о сожалении в день свадьбы? — воскликнул женский голос.

Лестер быстро поднял голову.

— Зажгите же свет! Подтянись, Козимо, шевелись, дорогой мой!

Электрический свет упал на фигуру женщины, стоящей в дверях, крепкую, дородную, блистательную. Лестер украдкой старался придать себе достойный вид.

Диана, бледная, смотрела на них широко открытыми глазами.

— В чем дело? — обратилась женщина к Лестеру.

— Я как раз говорил Ди о нашей свадьбе.

— Она уже состоялась? — спросила Диана.

Женщина резко рассмеялась.

— Я бы сказала, что да. Во всяком случае я уже заплатила за брачное свидетельство. — Она повернулась к Лестеру. — Публика ждет обещанного обеда, и скоро наш поезд. Сказал ли ты Ди, что с ней будет дальше?

— Я не успел, — отвечал Лестер. — Скажи сама, дорогая, пока я буду укладывать вещи.

Как только умолк звук шагов Лестера, лицо женщины сразу изменилось: оно стало жестоким.

— Ну вот, — сказала она, вынимая папиросу из усыпанного камнями портсигара, — вы меня не любите, дитя, и я не скажу, что обожаю вас. Но думаю, у вас достаточно здравого смысла, и хочу сразу сделать все ясным. Вы не приучены ни к какой работе, не так ли? А теперь окончились и ваши обязанности в отношении отца — я не люблю жить втроем, никогда не любила. Мы отправимся с Козимо в длительное путешествие. Я решила прибрать его к рукам и думаю — мне это удастся, у меня есть для этого деньги. Но мне не нужны свидетели. И вот я предлагаю вам переехать в мой дом Эгхэм Крессент. Вы знаете, как там ведется дело; все, чего я хочу от вас, — чтобы оно и дальше так шло. Конечно, там останется мадам Ивонна, она будет принимать посетителей и так далее. Вы только должны иногда показываться гостям и быть приветливой. Нетрудная работа, не так ли?

Ди смотрела ей прямо в глаза.

— Мы уезжаем с первым пароходом, — продолжала миссис Дассет. — Козимо настаивает на вашем переезде в Эгхэм Крессент.

— Я принуждена буду жить там, пока найду себе какую-нибудь работу, — сказала Ди. — Мне некуда больше деваться, ведь все это произошло так внезапно.

Из холла послышался голос Лестера.

— Иду, дорогой, — ответила ему жена. Она, все еще улыбаясь, смотрела на Ди. — Итак, мы покончили. Пишите мне обо всем.

Она исчезла в темноте, оставив после себя в маленькой комнате сильнейший запах духов.

Ди услышала голос отца. Он разговаривал с шофером. Она высунулась из окна. «Отец», — прошептала она. Снова донесся его голос, громкий, заносчивый:

— В отель «Савой», везите осторожно, слышите!

Хлопнула дверца автомобиля, послышался шум отъезжающей машины.

ГЛАВА II

Колесо счастья

— Сейчас будет говорить Гюг Картон, — сказала леди Ранкет. И, обернувшись к своей приятельнице, добавила с несколько принужденным смехом: — Смотрите, какой интерес проявляют к нему женщины, сидящие на галерее.

Она насмешливо и в то же время ревниво смотрела на подавшиеся вперед фигуры женщин; их позы и лица указывали, что они целиком поглощены личностью оратора. Ее приятельница видела Картона впервые, и по аналогии леди Ранкет вспомнила о своей первой встрече с Гюгом. С тех пор прошло уже несколько лет, но он так мало изменился за это время! Наклонившись немного, она могла видеть его все такие же густые, блестящие волосы, широкие плечи, все такую же стройную фигуру и красивые, сильные руки. Даже голос его звучал все так же — лениво, но чарующе и властно.

В парламенте Гюг Картон пользовался симпатиями, публика его баловала.

Он сел на свое место, и тотчас же леди Ранкет поспешила к выходу. Случай благоприятствовал ей. Спустившись с лестницы, она увидела Гюга, поджидающего такси.

— Гюг, — позвала она.

Он быстро обернулся.

— Валерия, как это мило с вашей стороны!

— Я могу подвезти вас, Гюг, меня ждет автомобиль.

Он колебался.

— Нет, благодарю вас. Дело в том, что я еду в одно подозрительное место, называемое Эгхэм Крессент. Виндльсгэм уговорил меня отправиться туда. Он будет ждать меня там.

— Двое повес, — сказала леди тоном легкого упрека.

Он откинул голову и звонко расхохотался.

— Что за удовольствие жить на свете, если не пользоваться радостями жизни!

— Ну, в этом отношении вы не можете упрекнуть себя, — ответила она.

— Не теряй минуты и пользуйся случаем, — все еще смеясь, проговорил Гюг, — вот мой девиз.

Он усадил ее в автомобиль, затем сам сел в такси и дал адрес шоферу.

Он вспомнил то время, когда старался бывать всюду, где только мог встретить Валерию. И общества скольких женщин искал он с тех пор!

Гюг грустно улыбнулся и тихонько присвистнул. Он устал от женщин. Теперь его манила власть. Он почувствовал ее силу и решил добиться намеченной цели.

В данную минуту он жалел, что не остался на заседании парламента и не послал Виндльсгэма ко всем чертям, тем более, что идеи Тэдди об «интересных приключениях» бывали обычно довольно неудачны. Но сегодня Тэдди пристал к нему, и Гюг обещал приехать.

Такси остановилось перед высоким домом.

Поднимаясь по ступенькам лестницы, он снова ощутил смутное чувство предубеждения к этому приключению. Он уже повернул было назад, но затем, пожав плечами, с видом не то решимости, не то покорности шагнул на площадку и позвонил.

Щеголеватый лакей открыл ему дверь, другой забрал у него шляпу и палку. Со скучающим видом Гюг осмотрел стандартную обстановку нарядного холла.

Мраморный пол был покрыт коврами, настоящими или прекрасной имитацией, по углам стояли вазы с цветами и несколько высоких пальм, круглый дубовый стол с дорогими безделушками и иллюстрированными журналами дополнял убранство. Гюг был слегка удивлен тем, что обстановкой для «интересного приключения» Тэдди Виндльсгэма служила такая приличная квартира.

— Пожалуйте сюда, сэр, — сказал лакей.

Гюг последовал за ним по устланной ковром лестнице. Опять тишина, чинная обстановка, атмосфера покоя и благопристойности.