Гюг рассмеялся. Он с удивлением подумал, из какой среды происходит эта девушка, если побег от полиции является для нее самой обычной вещью, самым простым инцидентом, из которого следует только возможно ловче выпутаться.

Когда они достигли подножья узкой и крутой лестницы, устроенной каким-то предусмотрительным хемстедским домовладельцем на случай пожара, на улице никого не было видно.

— Итак, нам это удалось, — прошептала Ди.

— Теперь я постараюсь найти такси, — сказал Гюг.

Ди поспешно схватила его за руку.

— Нет, нет, не следует этого делать! Полиция сразу обратит внимание на вас, если вы покажетесь у Эгхэм Крессента и станете звать автомобиль. Мы должны пойти пешком и нанять его где-нибудь подальше. Так будет осторожнее.

— У вас голова сыщика или, может быть, это результат долгой практики? — заметил Гюг сухо.

Он был зол на себя за то, что поехал в этот игорный дом, за то, что попался в ловушку и должен был искать помощи у этой девушки, зол на нее за ее превосходство и за свою беспомощность; он остро чувствовал, какую недостойную роль играет.

Однако Гюг быстро взял себя в руки, хотя голос его прозвучал резко от с трудом сдерживаемого раздражения:

— Это глупая критика с моей стороны, простите меня, пожалуйста. Если бы не вы, я, конечно, попал бы в историю. Я вам бесконечно благодарен.

— Не имеет значения, — пробормотала Диана, — я хочу сказать: тому, что вы говорите, я не придаю значения.

Она замолчала, ему показалось, что в тусклом свете он видит слезы на ее глазах.

— Идите все прямо, — продолжала она так же тихо, — и дойдете до Хавэрсток Хилла. Там вы, по всей вероятности, достанете такси.

Она повернула назад. Картон схватил ее за плащ.

— А вы, — воскликнул он, — что вы намерены делать? Вам нельзя возвратиться туда, иначе вы тоже…

Своей маленькой, холодной ручкой она старалась освободить конец плаща.

— Ваши слова доказывают, как я была права, когда сказала, что ничего не значу, — проговорила Ди.

Голос ее задрожал. Гюг понял, что она готова расплакаться. Кровь бросилась ему в лицо. У него было такое чувство, как будто он ударил беззащитного ребенка, нанес ему горькую обиду.

— Послушайте, — сказал он горячо. — Я по-свински говорил с вами. Я был зол на самого себя и выместил свою злобу на вас. А вы ведь были на высоте. Я не знаю девушки, которая вела бы себя, подобно вам, особенно в отношении совершенно постороннего человека. Я ничего не знаю о ваших семейных делах кроме того, что Виндльсгэм рассказал мне, будто ваш отец женился на содержательнице игорного дома, и они отправились в свадебное путешествие. Не думаю, что вашему отцу доставило бы удовольствие узнать, что вы попались в руки полиции. Вы в отношении меня проявили большое великодушие. Не позволите ли и вы мне в свою очередь выразить вам благодарность и помочь в этом деле?

Он взял ее под руку.

— Пойдемте со мной. Если вы не согласитесь, я попросту вернусь с вами обратно, туда.

— Но куда же мы пойдем? — спросила Диана устало.

— Я все устрою, — ответил Гюг неопределенно.

На самом деле он не имел ни малейшего представления о том, что делать с Дианой; до сих пор он был всецело поглощен мыслью о собственной безопасности, но сейчас присущее ему рыцарственное чувство и глубокая благодарность к Диане за то, что она выручила его из неприятного положения, делали для него невозможным бросить ее одну, на произвол судьбы. Молча шли они по густой свежей траве. Предрассветный ветерок обвевал их лица.

— Вам холодно? — спросил Гюг.

Диана отрицательно покачала головой.

— Но вы дрожите.

— Это от нервного возбуждения, — призналась она полузастенчиво, полушутливо. — Я вся еще во власти этого необычайного приключения. Ведь это настоящее приключение — наше бегство, и то, как мы, оторванные от всего мира, в час, когда все еще спят, бредем по стене при свете потухающих звезд.

Она повернулась к нему порывистым движением.

— Как в романе! Мы с вами словно в сказке, — сказала она с какой-то ласкающей ноткой в голосе. «Причудливое маленькое создание», — подумал Гюг. Вслух же он спросил:

— Вы всегда создаете сказку вокруг каждодневных событий?

— Но ведь это нельзя назвать каждодневным событием, не так ли? — вопросом на вопрос весело ответила Диана, вся порозовев. Ее смех звучал словно колокольчик. «Слава Богу, мы не всегда живем во время мятежа», — сказал бы мой отец. Так он обычно выражался, счастливо избежав кредиторов или какой-нибудь другой неприятности. — Но чем же жить, — добавила она совсем просто после минутного колебания, — если не стараться создавать себе сказки? Ведь очень скучно жить на свете, не имея никаких иллюзий.

— Не слишком ли рано начали вы заменять действительность сказкой? — спросил Гюг рассеянно. — Разве молодость не является той единственной очаровательной порой, когда сама действительность полна интереса и нет необходимости искусственно окутывать ее дымкой романтизма?

— Если бы вам на долю выпала моя судьба, вы нашли бы в ней мало интересного, — сказала Диана. — Счета, вечное бегство от кредиторов, бедность и ненависть к окружающей обстановке — разве в этом есть очарование? Но, к сожалению, вот из чего складывается моя жизнь.

— Вы всегда жили с родными? — спросил Гюг.

— У меня нет родных, только отец, — отвечала Диана. — Но, оглядываясь теперь назад и вспоминая ту огромную ответственность, которую я несла в отношении его, я, кажется, даже рада, что мне приходилось смотреть только за ним одним.

Они дошли до конца пустыря. Длинный ряд огней, словно янтарные четки, тянулся вдоль улицы. Вдали, в темной ее глубине, два желтых глаза указывали на присутствие такси.

Гюг свистнул, и машина пришла в движение. Остановившись у фонаря, они ждали ее приближения.

— Ах, как я устала, — сказала вдруг Ди.

Гюг взглянул на девушку, и сердце его болезненно сжалось. При мигающем свете фонаря она выглядела такой маленькой и трогательной. Густые волны темных волос бросали тень на ее бледное лицо.

— Бедная маленькая девочка, — промолвил Гюг. Он отказался от мысли отвезти ее к одной знакомой, имевшей гостиницу в Актоне. Он отвезет ее к себе домой, а в гостиницу искать приюта на ночь отправится сам. Когда они доберутся до города, его квартира на Керсон-стрит будет уже не так далеко.

Шофер, взглянув на Гюга, проворчал что-то о двойной плате, о том, что он смертельно устал, но, получив вперед соверен, отворил дверцы и галантно помог войти Ди.

Гюг сел рядом с ней. Машина тронулась и быстро понеслась по пустынной дороге.

Диана повернулась к Гюгу.

— У меня что-то с ногой, — сказала она, — на мне были тоненькие туфельки и, видимо, они совершенно стерлись.

При свете фонаря в автомобиле она стала внимательно разглядывать одну из туфель: это был теперь жалкий, совершенно изорванный и испачканный клочок голубого шелка.

— Вы ссадили себе ногу? — быстро спросил Гюг.

— Да, кажется, — отвечала Ди, — но это сущие пустяки.

В следующее мгновение она уже спала, беспомощно раскачиваясь из стороны в сторону от толчков машины. Изорванная туфелька лежала у ее ног.

Гюг посмотрел на часы: было около трех.

Причудливый бледный свет занимающейся зари разливался кругом; золотой луч солнца прорезал лиловые тучи, словно меч, одержавший победу над чудовищем.

Этот луч коснулся лица Дианы. Гюг осторожно поддерживал ее, защищая от толчков. Голова ее откинулась на его плечо. Он видел мягкие тени, которые длинные ресницы бросали на бледные щеки. Теперь он впервые рассмотрел ее лицо и отметил его очарование.

Она спала, словно ребенок, прижавшись к нему, положив голову ему на плечо. Ветер ворвался в открытое окно и, растрепав пряди ее густых шелковых волос, щекотал его щеку. Гюг снова ощутил тот же легкий аромат, который окутывал ее в комнате.

Он смотрел на Диану, на блестящие волосы, разделенные, словно у мальчика, на косой пробор, на темные ресницы, на красивый изгиб губ. Она казалась совсем маленькой, беспомощной. И он подумал о том, что может ждать ее в жизни.

Словно почувствовав на себе его пристальный взгляд, Диана вздрогнула, открыла глаза и выпрямилась.

— Как, уже утро? — воскликнула она.

Он рассмеялся ее удивлению.

— Как свежо все вокруг, какой чудесный, чистый воздух! Кажется, что вся природа обновилась, не правда ли?

Она высунулась в окно, ветер развевал ее волосы. В лучах восходящего солнца она выглядела каким-то духом зари, полным жизни и вечной молодости.

С веселым смехом Ди опустилась на свое место рядом с Гюгом.

Гюг, глядя на нее, тоже улыбнулся.

— Великая вещь молодость! Я чувствую себя сейчас столетним стариком и уверяю вас, что самый прекрасный восход солнца не вызовет у меня возгласа восторга.

— Сейчас я мечтаю вовсе не о красоте природы, а о завтраке, — призналась она.

— Вы будете его иметь через пять минут, — сказал Гюг, зевая, — еще один поворот, и мы дома.

Он открыл дверь английским ключом, повел ее вверх по лестнице, затем открыл другую дверь.

— Наконец мы в полной безопасности, — произнес он, устало улыбаясь.

В камине еще не потух огонь, окна были широко открыты, на накрытом к завтраку столе стояли кофейный прибор, цветы жимолости и нарциссы в высоком бокале.

— Теперь примемся за завтрак, — сказал Гюг.

— Я сварю кофе, — воскликнула Ди радостно. — Я прекрасно умею готовить его!

Гюг зажег спиртовку и внимательно посмотрел на Ди.

— У вас удивительно свежий вид, — сказал он тоном легкой зависти. Она обернулась и бросила ему веселую улыбку.

— Я все еще во власти приключения. Я переживаю его всем своим существом.

Казалось, вся она излучает молодое веселье, радость жизни, яркие краски.

Гюг заставил ее выпить перед завтраком бокал шампанского и весело чокнулся с ней.

— Я пью за наше приключение, — сказал он.

Глаза Дианы над краем бокала улыбнулись ему.

В комнату ворвался солнечный луч; он позолотил волосы Дианы и засверкал в гранях хрусталя.

Еда и шампанское оказали свое действие. Гюг испытывал сейчас чувство реакции после неприятных переживаний этой ночи, он снова ощутил радость жизни, наслаждения от созерцания красоты.

Он был спасен: ему не придется фигурировать в этом грязном деле, исчезла преграда на пути к известности и славе, а тут, перед его глазами, сама юность, казалось, приветствовала его и звала забыть все заботы.

Он подошел к Ди и зажег ее папиросу, в ее поднятых на него глазах дрожали золотые огоньки.

— Что мы будем сейчас делать? — спросил он, все еще стоя возле нее.

Ди показала ему свою маленькую ножку в испачканном шелковом чулке.

— Если бы я могла принять сейчас ванну и лечь спать, — сказала она. — Я не знаю, как быть с целым рядом вещей! Например, мой туалет! Посмотрите, мои чулки (правда, не из настоящего шелка, но совсем шелковые на вид!) совершенно разорвались; и потом — как я буду расхаживать завтра утром в вечернем платье?

— Зачем задумываться о завтрашнем дне, — воскликнул Гюг, — разве недостаточно хорош сегодняшний, вернее, сегодняшняя ночь?

Он опустился перед ней на колени и нежно взял в свои руки ее маленькую ножку.

— Ди, — произнес он неуверенно.

Она встретила его взгляд, ресницы ее дрогнули, глаза широко раскрылись.

Где-то под окном на дереве сонно чирикнула птичка. Этот звук из внешнего мира ворвался в атмосферу, вдруг ставшую напряженной.

— Слышите, птичка бранит вас. Она будто хочет сказать: «как, вы еще не спите?» — вот она снова чирикает!

Эти простые слова, этот слабый будничный звук нарушили настроение.

Гюг быстро вскочил на ноги.

— Докурите прежде всего вашу папиросу, — предложил он любезно.

Диана не заметила перемены в его голосе. Она подошла к окну и высунула голову навстречу солнцу.

— Разве это не чудесное время, — сказала она, — когда все еще спят и кажется, что весь мир принадлежит только нам одним!

Он угрюмо кивнул головой: ее невинная жизнерадостность теперь раздражала его.

— Я не могу оставаться здесь дольше, — произнес он сердито, — есть вещь, называемая приличием. Его требования всегда скучны и убивают всякие эмоции.

Она быстро подошла к нему.

— Вы сердитесь? — спросила она, глядя ему в глаза. — Что я сделала? Может быть, я в чем-нибудь провинилась перед вами?

Гюг, все еще нахмурившись, пристально смотрел на нее. По какой-то причине, объяснить которую он не мог бы и сам, ему хотелось сделать Диане больно, отомстить ей за то чувство беспокойства и неудовлетворенности, которое он испытывал.