Выплюнув мыльную воду ему на ботинки, она откинула с глаз мокрые локоны.

— Какого черта ты здесь делаешь, Тэннер Флинн?

— Пытаюсь помешать тебе утонуть. — Он приподнялся на локте и рукавом стер с лица воду. — В следующий раз предоставлю тебе самой себя спасать.

— Со мной ничего бы не случилось, если бы ты не ворвался сюда и не напугал меня до смерти.

— Я не врывался. Дверь была отперта.

— Ты живешь в соседнем номере?

Тэннер покачал головой.

— По-моему, их называют «смежными». Разумеется при незапертых замках. Технически ее можно назвать просто «соседней», только если задвижки задвинуты.

— Мне и в голову не пришло, когда я звонила, попросить, чтобы тебя поместили в другом конце гостиницы. А тем более проверить запоры на дверях на случай, если похотливому мужчине вздумается меня навестить без разрешения. — Она насупленно поглядела на него из-за края ванны. — Тебе следовало бы поверить намеку, что я не хочу тебя видеть, когда я не ответила на стук в дверь.

— Я никогда не умел понимать намеки, — резким движением он сел и оперся локтем на поднятое колено, тем самым лицо его оказалось так близко к Абби, что она съежилась и глубже опустилась в воду. — Однако не будем обращать на это внимание. Я пришел сюда не спорить, а поговорить. Ну так как, Абби? Мир?

Она растерянно уставилась на него.

— А тебе не приходит в голову, что пристойнее было бы подождать, пока я кончу купаться?

— Нет.

— Нет? Что ты хочешь этим сказать?

— Просто «нет» и все, — в мягком голосе слышалось странное напряжение. — Нам ведь есть что обсудить…

Абби решительно прервала его:

— Мы можем поговорить за обедом.

— Но здесь нам никто не мешает…

— Тогда выйди и подожди, пока я оденусь. Мы можем поговорить в комнате. В моей. В твоей. Все равно.

Тэннер поймал ее взгляд и улыбнулся.

— Сегодня днем ты убежала от меня, когда разговор повернулся так, что тебе не понравилось. Сейчас ты этого не сделаешь.

Она с досадой покачала головой, снова невольно обрызгав его.

— Убирайся отсюда, Тэннер.

— Только после того, как ты объяснишь, зачем вытащила меня в Ирландию.

Ее пальцы побелели, так крепко вцепилась она в край ванны, вода уже остыла, но Абигейл волновали не эти неудобства, а то, что она выглядит, как мокрая крыса. Не так предстают перед человеком, которого хотят соблазнить.

Решив, что в том, что все пошло наперекосяк, виноват исключительно Тэннер, она лишь безмолвно сверкала на него глазами в приступе ярости.

Прождав, казалось, целую вечность, он объявил:

— О'кей, девочка, если сама не хочешь говорить, я скажу это за тебя.

— Лучше тебе уйти.

— Знаю, но не могу. Мне некуда торопиться.

— Почему?

— Потому, что я три года ждал твоего разрешения закончить то, что не сумел тогда в Аспене. По-моему, ты именно на это пыталась намекнуть мне сегодня днем. — Какое-то мгновение он разглядывал свои руки, затем снова перевел взгляд на ее лицо. — Если я ошибаюсь и ты вовсе не поэтому приволокла меня в Ирландию, скажи сейчас, и я уйду.

Паника охватила ее. Паника, которую, впрочем, заглушала соблазнительная мысль ответить правду, раз он так четко сам сформулировал сложившуюся ситуацию. В конце концов, она действительно заманила его сюда именно по этой причине. Изображать сейчас фальшивую застенчивость было совершенно бессмысленно. Просто оказалось, что одно дело строить планы, как поступить, и совершенно другое — воплотить это в реальной жизни… Внезапно до нее дошло, что он сказал в начале своей речи.

— Что ты хочешь сказать этим «ждал три года разрешения»?

Угрюмая улыбка показалась на его губах.

— Именно то, что сказал. Я не настолько самоуверен, чтобы считать, что ты захочешь дать мне еще шанс только потому, что я когда-то передумал.

— И когда произошла эта перемена?

Улыбка его угасла совсем, так что Абби решила, что она ей просто привиделась.

— Ровно через две минуты после того, как ты хлопнула дверью «шале».

— Я чувствовала бы себя лучше все эти годы, если б знала это, — пробормотала она. — Я так никогда и не поняла…

Тэннер перебил ее, мягко напомнив:

— Абби, скажи, наконец, прав я или нет насчет того, почему ты вызвала меня в Ирландию?

Она молчала, не зная, что ответить. Ей очень хотелось признаться в его правоте и положить конец этой затянувшейся истории.

— Хм-м-м, — не отводя глаз от ее лица, Тэннер сдернул с нагретой трубы махровое белое полотенце и стал промокать лицо и рубашку. — Полагаю, мы могли бы продолжить все и без этой дискуссии, но говоря откровенно, я не знаю, как далеко успели бы мы зайти, прежде чем я стал бы сомневаться, не хочешь ли ты со мной поквитаться.

— Поквитаться? — Она уставилась на него, совершенно не понимая, о чем это он.

— Угу. Я легко могу себе представить, как ты пришла к выводу, что поделом мне будет, если я зайду так далеко, как тогда, а ты в последнюю минуту передумаешь. Конечно, не исключена возможность, что на этот раз моя выдержка лопнет…

Тэннер не докончил фразу, и она повисла в воздухе, а сам обмахнул полотенцем свои ботинки.

Понадобилась минута, пока до нее дошел смысл его слов главным образом потому, что он проговорил их ровным невыразительным голосом. Однако когда Абби поняла, что именно он сказал, то выпрямилась в ванне так резко, что ударилась макушкой о настенную мыльницу. Дрожащими пальцами она потерла ушибленное место.

— Будь ты проклят, Тэннер Флинн! Как ты смеешь даже вообразить, что решусь подвергнуться снова такому отвратительному испытанию, только чтобы поквитаться с тобой! — Последние слова она почти выкрикнула и поставила это тоже в вину мужчине, смотревшему на нее с таким напряженным вниманием.

Взгляд его опустился ниже ее лица и задержался там надолго.

— Я никогда не считал ту ночь «отвратительной». Волнующей, чудесной и… да, да, к сожалению, незавершенной. Но отвратительной… никогда.

— Наверное, это зависит от точки зрения, — прошипела Абби сквозь стиснутые зубы.

К ее удивлению, Тэннер кивнул и, скомкав полотенце, кинул ей. Только прижав мягкую махровую ткань к груди, она осознала, что сидит совершенно обнаженная, и, когда смутилась, не сразу вспомнила, что не чувствовала ни робости, ни смущения в ту памятную ночь. В ночь, которую провела в Аспене с Тэннером.

— Я рад, что некоторые вещи не меняются, — пробормотал он низким голосом и опустил руки. Абби заметила, что они дрожат.

— Какие вещи? — спросила она, со злостью решив, что он, по-видимому, намекал на отсутствие у нее стыдливости. Она давно пришла к выводу, что если Тэннер заметит ее нерешительность, он догадается, насколько она неопытна.

— Какие вещи не меняются? — подозрительно переспросила она, когда он не ответил.

— Твоя грудь, — Тэннер с трудом выдохнул и только затем встретился с ней взглядом. — Твои груди все так же прекрасны… Круглые, крепкие, с сосками цвета пустынной розы.

Она впилась пальцами в махровый комок, и яркий румянец запылал на ее щеках.

— Тэннер, это нелепо. Пожалуйста, выйди из ванной.

Он покачал головой.

— Не пойду, пока ты не дашь слово, что делаешь это не для того, чтобы свести старые счеты… потому что иначе я этого делать не стану.

— Чего ты не станешь делать? — Абби окончательно запуталась.

— Заниматься с тобой любовью, — спокойно сказал Тэннер.

— Я тебя и не просила об этом.

— Но собираешься. Я только хотел предупредить тебя, что если это твой план мщения, он не сработает.

Абигейл не могла понять, как человек с обычно непроницаемым лицом стал похож на игрока, старающегося казаться невозмутимым. С ее точки зрения, это было существенное, хоть и тонкое, различие. Она огляделась в поисках предмета, которым можно было бы в него запустить, но кроме мыла ничего не увидела, а Тэннер тем временем продолжал:

— Нельзя ждать от мужчины, чтобы он прошел через эту пытку дважды.

— Заниматься со мной любовью пытка? — Она надеялась, что этот ее вопль откроет ему ее истинные чувства.

— Разумеется, нет. Остановиться тогда было истинной пыткой. Если мы снова попытаемся это проделать, и ты вдруг решишь… по причинам даже вполне основательным… прекратить все в… деликатный момент, я серьезно сомневаюсь, что смогу это сделать.

— О чем ты?

Тэннер уставился на нее немигающим взглядом.

— Я не остановлюсь, Абби. Не смогу.

Она не верила своим ушам и, видимо, только поэтому сумела ответить:

— Ты ведешь себя так, словно в прошлый раз в этом я была виновата, — возмутилась Абби.

— Так и было.

— Нет, не так!

— Нет, так, — не повышая голоса, сказал Тэннер.

— Не так! — рявкнула она, чувствуя себя школьницей, готовой дать отпор обидчику.

— Виновата была ты. — Тэннер поднял руку, предотвращая следующий взрыв негодования. — Я понятия не имел, что ты девственница, иначе не подошел бы к тебе на пушечный выстрел. Теперь, когда ты уже…

— Откуда ты знаешь, что я уже? — прервала она его.

— Ты так сказала.

— Нет, я этого не говорила.

— Нет, сказала, — рассудительно произнес он с некоторым раздражением в голосе.

— Не говорила.

— Говорила.

— Нет!

— Да!

— Я — девственница! — Ее возглас прогремел, отражаясь от кафельных стен ванной, как камерная музыка в зале с хорошей акустикой. У Абигейл не оставалось сомнений, что она теряет всякий здравый смысл. Хотя этот выкрик был явно не лучшим способом обеспечить нужную ей реакцию Тэннера, но по крайней мере их дурацкий спор на этом прекратился. Он посмотрел на нее долгим взглядом, и вместо того, чтобы продолжать сидеть в напряженной неудобной позе на полу, свободно разлегся на нем.

— Значит, девственница? — небрежно повторил он и, отодвинувшись от ванны, оперся спиной на стену.

Казалось, он не слишком ждал ответа, потому что, опустив глаза, стал разглядывать свои ногти, словно прикидывая, не стоит ли их привести в порядок.

— Да. — Абби решила, что слишком поздно скрывать от него эту информацию. Кроме того, он ведь уже признался, что изменил свое мнение трехлетней давности по поводу этой маленькой преграды. Не то, чтобы она верила ему на все сто процентов, но если Тэннер солгал по поводу перемены своих мыслей, она выяснит это достаточно быстро. Возможно. Потому что, если события будут и дальше разворачиваться так, как начали, она убьет его еще до того, как они окажутся в постели.

— Итак, Абби, кажется, не только твои груди остались неизменными, — растягивая слова, произнес Тэннер.

У него был такой самодовольный вид, что желание крепко стукнуть его овладело ею с новой силой. Она с трудом, с большим трудом сдержалась, понимая, что сейчас у нее появилась самая удобная возможность разрешить все их недоразумения.

— Да, Тэннер, я была и осталась девственницей. Если ты не можешь переварить это, тогда тебе лучше убраться из моего номера, пока я не позвала на помощь и тебя отсюда не вышвырнули.

— Ты вопишь с перерывами уже десять минут, но что-то пока никто не поспешил тебе на выручку. — Он доброжелательно улыбнулся. — Меня не смущает, что ты на меня орешь, лишь бы это куда-то вело.

От ее внимания не ускользнуло, что Тэннер так и не поднялся и не ушел. Угол полотенца свесился в ванну, и толстая ткань впитывала воду. Полотенце стало тяжелым, липло к телу, но выпускать его из рук она не собиралась.

— Единственное, к чему это привело, — фыркнула Абби, — это к тому, что стала очевидной вся глупость моего плана. С самого начала он был обречен на неудачу.

— По крайней мере, ты признаешься, что план был, — с удовлетворением заметил Тэннер.

— Я ничего не признаю. — Она раздраженно вздохнула, и от этого движения полотенце опасно поползло вниз, а из-за кромки его вынырнул розовый сосок. Нетерпеливо вздохнув, она подтянула намокшую ткань повыше и услышала сдавленный стон с другого конца комнаты.

— Что-то не так? — Абигейл пристально поглядела на него. Ей показалось, что Тэннер как-то странно выглядит, но решила, что это такое освещение. — Если ты заболел, тебе лучше пойти к себе.

— Я не болен.

— Все равно уходи в свою комнату. Я замерзаю и не могу дольше прижимать к себе это полотенце.

Абби все еще пыталась продолжать разговор, давно перешедший грань между разумным и абсурдным, но не хотела признаться в том, что не в состоянии спорить, как должно.

— Если ты думаешь, что я в таком состоянии смогу ходить, ты жестоко ошибаешься. — Тэннер снова застонал и закрыл глаза. Когда он снова открыл их и посмотрел на нее, в них явно читалось неприкрытое желание. Ошибиться было невозможно. Движение его руки привлекло ее взгляд. Словно зачарованная, Абби наблюдала, как его длинные пальцы указали на вздыбившиеся в паху джинсы. Когда он заговорил снова, голос его был более низким, чем раньше, таким же грубым и волнующим, как той ночью в Аспене.