Если честно, мне здесь не нравилось. Нет, опасностью не пахло, как в «Красном петухе» или потом, в замке Туманного лорда, просто я чувствовал себя не на месте. Тут же проснулись сожаления о том, что принял приглашение Малинки.

Поговорить бы с ней… Попросить, чтоб поторопила Вепря с наградой. Или пусть лорд прямо скажет: мол, ты все причитающееся получил, будь благодарен, что уходишь подобру-поздорову. Не стал бы с ним спорить и обиды не затаил.

Три болота, не мои какие-то мысли… Вот оно, тлетворное влияние белой кости. Столько лет жил спокойно, а тут на тебе: выясняется, что у Перца тоже имеются и гордость, и честь. И я, оказывается, не желаю, чтобы Малинка жалела о своем приглашении. Это в веселом доме и на большой дороге я был защитником, попутчиком, может, другом. А здесь, в замке, какой с меня прок? Постель согревать? Оно, конечно, и мне, и ей приятно, но стыдно как-то. Опять же, и мне, и ей… Лучше пусть по-прежнему с лордами спит, те хоть ровня, а со мной… Позор один. Вот и объясню все это сладенькой, благо найти ее мне будет не трудно.

Стоило направиться к выходу, путь преградила давешняя хохотушка.

— Ты куда? Провожатая не нужна?

— Спасибо, красавица, нет. Мне только на двор прогуляться.

— Это лучше одному, — хихикнула девица. — А я тоже здесь, на кухне, ночую, — многозначительно улыбнулась.

— Рад слышать! За котомкой не приглядишь? Под лавкой лежит, у стола, где я ел.

— И за котомкой пригляжу, и за тобой, как вернешься, — блеснула улыбкой.

Я улыбнулся в ответ и вышел. А что, девочка очень даже недурна. Белокожая и темноволосая, как Малинка, только попухлее и личико попроще. Носика опять же такого задорного нет…

За посторонними мыслями почти не смотрел, куда шел. Это, как я понял, наилучший способ находить дорогу по-айровски: топаешь куда глаза глядят и незаметно выходишь в нужное место. Правда, сейчас приходилось внимательно прислушиваться, не раздаются ли поблизости шаги и прочие звуки. От встречных слуг отбрехаться сумею, а от стражи — вряд ли. Сделать мне, скорей всего, ничего не сделают, но и к Малинке уже не попаду.

Мне повезло: час стоял поздний, и по коридорам никто не шастал. Айрово чутье остановило перед стрельчатой нишей, в глубине которой темнела дверь. Я прислушался: вроде тихо. Да и чего опасаться? Малинка меня в обиду не даст, а ежели ее родич там, так еще и лучше. Скажу, что хочу уйти и пришел за наградой.

Осторожно постучал, дверь почти сразу распахнулась. Сладенькая, одетая в одну рубашку (но какую! Тончайшего полотна, с кружевами на груди, сквозь которые чуть ли не высовывались яркие соски, с вышивкой по подолу, побогаче иного платья), в первое мгновение уставилась на меня с оторопью, но тут же расцвела улыбкой.

— Перчик! Заходи скорей! Я жду Вепря, а то бы уже давно за тобой послала…

— Может, мне пока где-нибудь побродить? — присутствовать при родственной встрече не хотелось.

— Нет, сиди тут, — провела меня в маленькую комнатку, примыкавшую к просторной спальне. Там жарко горел камин, и стояла огромная бадья с водой. Волосы у Малинки мокрые, значит, недавно выкупалась. — Не шуми и не плещись, пока дядя здесь будет. У него очень тонкий слух. Я вас познакомлю, но не сегодня, ладно?

— Как скажешь. — Прям щас полезу мыться! Чтоб ее родич, ежели ему стукнет в голову нос сюда сунуть, сразу разглядел во всей красе, и понял, как повезло его племяннице, или кем там она ему приходится. — А что это у тебя на носу?

— Сметана. Я на себя в зеркало взглянула и чуть не упала. Почему ты не сказал, что веснушки стали такими яркими?

— Да они и были яркими с самого начала. И очень славными. Надеюсь, побледнеть еще не успели, — провел пальцем по ее носику, убирая сметану.

Малинка засмеялась и позволила стереть все.

— Придется запудривать… Я это очень не люблю: нос выглядит по-дурацки…

Я хотел возразить, мол, это белокостные дураки, раз не видят, как ей идут веснушки, но в это время раздался громкий стук в дверь.

— Сиди тихо, Перчик, и по возможности воздержись от подслушивания. Я потом все сама тебе расскажу, — выбежала из комнатушки, притворив дверь.

Услыхав такую просьбу, я тут же ринулся следом. Быстро, пока Малинка не впустила лорда, приоткрыл дверь, заимев в свое распоряжение узенькую щель, куда можно было еще и подглядывать. Жулик я или нет, в конце-то концов? Сладенькой, понятное дело, вредить не собираюсь, но… Мало ли, о чем у них разговор пойдет? Для собственной же безопасности лучше ничего не упустить.

…Слушал я слушал, пока не заскучал. Малинка довольно подробно рассказывала дяде о том, как ее похитили и о путешествии домой. Меня выставила в лучшем виде, да только лорд все равно не проникся.

— Уртика, без награды я его не оставлю, только пусть побыстрей убирается.

— Почему? — тут же вскинулась девочка.

— Потому что с первого взгляда видно — прохвост твой Перчик и потаскун. Надеюсь, ты с ним не спала. Я не ханжа, ты знаешь, но всему должен быть предел. Кстати, я известил о твоем возвращении Ясменя. Он места себе не находил, когда ты пропала, и будет рад тебя видеть.

— А я его — нет! Где он был, когда меня даже не продали, проиграли в веселый дом? Прохлаждался в местных заведениях?

— Он долго тебя искал. Объездил всю Морену, в Граде-у-моря чуть ли не неделю моряков расспрашивал…

— Подозреваю, не моряков, а портовых шлюх!

— Уртика, прекрати. Сама вовсе не скромница. Раньше ведь Ясменя привечала, хотя отлично знала, что ночью он с тобой, а днем служанкам проходу не дает. Что изменилось? Понравился серокостный?

Ну вот, так я и знал. Впрочем, спорить с Вепрем глупо, он сто раз прав.

— Даже если и так, то что? Я сама белой кости лишь наполовину!

— Девочка, ты хочешь, чтобы о дочери короля Багряного Края говорили, что она пошла в безродную мать, раз ее тянет на бродяг?

Я стоял, прислонившись к косяку, а после этих слов медленно сполз вниз и едва не уселся на пол. Так вот что она скрывала! Малинкин отец — король! Три болота и одна лужа, во что я влез? Почему раз в жизни не послушался Машулю? Она-то сразу все поняла… С белокостными нашему брату путаться опасно, а уж с королями да королевнами — и подавно. С ними и родовитым нужно держать ухо востро, а уж таким, как ты, Перец…

— …И еще раз повторю: никого не касается, с кем я сплю! Я никогда не буду королевой, хвала небесам! — часть гневного ответа Малинки я пропустил, пораженный открывшейся правдой, но ее звенящий от ярости голос быстро достиг моего сознания. Королевой не будет, и то хлеб…

— Ты станешь наместницей, и не на один год! — рыкнул Вепрь. — Значит, должна блюсти свою честь!

— С моей честью все будет в порядке! Я не стану спать ни с кем! И пусть Ясмень катится подальше! Не желаю, чтобы болтали, будто наместница Багряного Края делит мужчину с дюжиной служанок и десятком шлюх.

— Ох, Уртика, как же тебе подходит твое имя, — вздохнул лорд, и я был склонен с ним согласиться. — Спокойной ночи. Увидимся утром. Я награжу твоего спасителя и лично выставлю из замка. Пожалуй, даже снабжу свитой, которая проводит его за городские ворота.

— Спокойной ночи, дядя. Прошу тебя отложить решение до завтра. В утреннем свете даже пыльная каморка выглядит уютно.

Лорд ничего не ответил. Потом я услышал звук задвигаемого засова, и поднялся на ноги. Встречать дочь короля сидя даже мне как-то неловко.

— Подслушивал, — не спросила, а отметила вслух Малинка, стоило ей взглянуть на меня.

— Грешен, — склонил голову. — Линочка, я пойду, пожалуй, ночевать на кухню…

— Струсил? Я подозревала, что ты не слишком храбрый.

— Я осторожный.

— А зачем вернулся за мной в замке Туманного лорда? Осторожный бы деру дал.

— Трус — тем более. Ты сама себе прекословишь. То называешь трусом, то ищешь в моих поступках подтверждения храбрости.

— Я женщина, — усмехнулась Малинка. — Могу позволить себе быть глупой, говорить одно и тут же — совсем другое.

— Мне известно, что ты далеко не дура…

— А тебе известно, что мне иной раз до тошноты надоедает моя разумность, жесткость и прочие мужские качества, которым я вообще-то завидую?

— Чего тебе завидовать… — пробормотал я, сильно опасаясь вызвать очередной приступ гнева. — Ты ими обладаешь в полной мере. Некоторые мужики не дотягивают.

— Спасибо! — неожиданно рассмеялась сладенькая. — Приятно, что ты столь высокого мнения обо мне. Вот если б еще позволял побыть женщиной не только в постели…

— Да я с тебя пылинки сдувал в дороге!

— Ты сдувал пылинки с ценного груза, за доставку которого в целости и сохранности назначено немалое вознаграждение.

— Плевал я на ваше вознаграждение! Пусть лорд отдаст его этому… Ясеню…

— Ясменю.

— Ну, Ясменю! Бедняга поиздержался, наверное, в Граде-у-моря. Там девочки привыкли к щедрым морячкам и за горсть медяков никого ублажать не станут, будь ты хоть трижды белокостный!

Три болота, ну что я несу! На вознаграждение мне вдруг и впрямь стало плевать, но за дерзость Малинка меня, пожалуй, выпороть прикажет…

— Тебе очень идет ревновать, — проворковала сладенькая, запуская пальцы мне в волосы. — Выкупайся, только побыстрей, ладно? Я жду.

Тьфу, ну что ты будешь делать? Может, кто-то на моем месте и смог бы уйти, но осторожный Перец принялся стремительно стаскивать с себя одежду и поспешно полез в бадью. Долго ждать Малинке не пришлось: небывалый стояк не располагал к вдумчивому омовению.

* * *

Купаясь, я проклинал свою слабость и глупость последними словами, но, оказавшись в постели со сладенькой, тут же обо все позабыл. Мне, признаться, давно уже было без разницы, кто ее родители, девочка притягивала сама по себе. Вот и сейчас мысль о том, что отцом Малинки был самый что ни на есть настоящий король, почти сразу выветрилась из головы.

Мы долго не могли угомониться, благо путь от Холмищ до Турьего Рога, проделанный в повозке, утомил разве что бездельем. А когда, наконец, насытились друг другом, я решил позадавать вопросы.

— Линочка, неужели отец-король разрешал тебе спать с кем попало?

— Ох, Перчик, как же тебя заедают мои прежние любовники! — Я обиженно засопел. Да, заедают! Сам себя дураком чувствую, но таких признаний она от меня не дождется. — Представь себе, не запрещал. Он любил меня и гордился, что его дочь не желает обычной женской доли. Меня с детства раздражали куклы, наряды, жеманство, плаксивость и глупые бабские разговоры. Брат был ненамного старше, и я привыкла проводить время с ним и его учителями. У меня неплохо получалось то, что давалось ему и любому другому мужчине: и науки, и владение оружием. Отец заметил, и не запретил, а наоборот, стал поощрять. Мои успехи доставляли ему радость, но он понимал, что после его смерти дочери придется нелегко. В Багряном Крае, как и в других странах, женщин редко принимают всерьез. Особенно тех, кто не может похвалиться белизной кости. Мужские умения незаконнорожденной вызывали б не столько уважение, сколько злость. И отец посоветовал мне не пренебрегать женскими искусствами. Не шитьем и кухней, конечно, а танцами, музыкой, хорошими манерами, умением одеваться и управлять мужчинами, используя свою привлекательность. Он надеялся, что я стану посланницей при дворах соседей. Очень полезной посланницей, ведь никто не относился б ко мне серьезно, принимая за очередную пустоголовую дочурку с подпорченной родословной, которой не светит приличное замужество, и она прожигает жизнь в постелях всех, кто сумел понравиться. Попутно выясняя ценные для Багряного Края сведения.

— Что-то вроде разведчика?

— Да, и не только. Я могла бы острожно, исподволь, подводить нужных людей к нужным мне решениям.

— Трахаясь с ними?

— Постель — крайняя мера, — усмехнулась она. — Полагаешь, я не смогла бы заставить тебя помочь мне добраться до Светаны, не прибегая к этому безотказному средству?

— Ну-у… — задумался я.

— Хватило б пары веселых деньков у Флоксы. После ты кидался б исполнять каждый мой намек на желание, стоило бы задумчиво приобнять губами кончик любого продолговатого предмета: рогалика, огурца, морковки или даже пальца. Странно, что женщины обделяют тебя этой лаской, такого красивого мужского достоинства мне раньше видеть не доводилось… — закончила она мечтательно.

— Какая ж ты все-таки язва! Не зря тебя кличут Крапивкой.

— Уже слуги наболтали? Надеюсь, ты с ними не откровенничал?

— Нет, конечно. Я, как выяснилось, недоумок только в одном.

— М-м-м, и в чем же? — длань королевской дочери уже некоторое время блуждала чуть пониже моего живота.

— В том, что дал сесть себе на шею развратной белокостной девчонке.