— Машуля, нам бы помыться… — попросил я.

Она повнимательней глянула на нас, всплеснула руками и закивала.

— Чем же вы тут занимались? Мне придется сначала предупредить Флоксу…

С некоторыми проволочками мы все же добрались до купальни, причем я кутался с головой в простыню. Ничего необычного тут нет. Иные посетители «Теплой норки» очень не любят показывать другим свои лица.

Малинка плескалась долго, с видимым удовольствием, опровергая собственное утверждение. Ни одна грязнуля не станет столь откровенно наслаждаться мытьем. Очень хотелось залезть к ней в чан, порезвиться в водичке, но пришлось придержать коней: Флокса просила не слишком долго занимать купальню, девочки вот-вот проснутся и отправятся совершать омовения.

Наконец мы снова оказались в знакомой комнате. Машуля постель перестелила, а одежду чистую не принесла. На мой вопрос, несколько смущаясь, ответила:

— Флокса не велела вам ничего давать. Сказала, мол, в доме тепло, а одежа для ваших занятий не требуется.

Что тут возразишь? Все верно. На Малинку-то мне приятно любоваться, а вот свои порывы предпочитаю скрывать. Девчонка, кстати, так на меня искоса глянула, будто о том же думала. Хотя ей-то что переживать? Женское тело не выдает глазу своих желаний так, как мужское.

— Машуля, ну пожалуйста, — умоляюще посмотрел на горбунью. — Принеси хотя бы штаны и рубашку. А если уж Флокса за женской одежей шибко следит, то мужскую рубаху. Малинка мерзнет, она к теплу привыкла, — надо же было чем-то разжалобить Машку.

— Где это она успела? — не слишком любезно фыркнула женщина. — Кожа, как сметана, значит, с севера.

— Да, с севера! — подала голос Малинка, кутающаяся во влажную простыню, в которой пришла из купальни. — И что? Почему все думают, что северяне могут зимой на снегу спать? Мы, наоборот, тепло любим. Дома теплые строим и одеваемся в шерсть да меха.

— Мехов не обещаю, — проворчала горбунья. — Рубашку принесу. И не вздумай его еще раз медом облить. Вылизывать заставлю.

— Я?! Я его медом облила?! — возмутилась Малинка. — Да на ком этой липкой гадости больше было: на нем или на мне?

— Тише-тише, девочки, — вмешался я, обмотавшись для солидности ниже пояса простыней. — Кто старое помянет… Больше, обещаю, беспорядка не будет. И спасибо за одежду, Машуля.

— Вот принесу, тогда и поблагодаришь, — буркнула Машка, выходя из комнаты.

— Они, видите ли, друзья, — хмыкнула Малинка, когда затих скрежет ключа в замке. — Горбунья влюблена в тебя по уши!

— И что? Машка умная и ценит мое отношение. А я смотрю на нее как на друга.

Девчонка пробурчала что-то нечленораздельное, взяла с полочки у изголовья кровати гребень и принялась расчесывать волосы. Я завалился на постель, исподтишка наблюдая за ней. Хороша все-таки девка. Волосы тяжелые, смоляные, блестящие. Достают ей ровнехонько до пояса. Скорей бы высохли, так и хочется пропустить их сквозь пальцы, откинуть с белоснежной шеи… Эй, Перец, хватит на эту красотулю таращиться! Непроста она, ох, непроста…

Малинка тем временем закончила причесываться и взглянула на меня.

— Гребень нужен?

— Не-а. Разве что сама расчешешь?

— Вот еще!

— А я бы тебя причесал.

— Угу. И вымыл бы, и вытер, и одеться помог.

— Не-а. Раздеться бы помог, а одеться — нет.

— Да ты, я смотрю, ко всему прочему, еще и острослов!

— Есть такой грешок. Чего ты там на крайчике умостилась? Иди ко мне, — похлопал рукой рядом с собой, не сильно надеясь на успех, но выдерживая выбранную роль.

Малинка, к моему удивлению, тут же устроилась на предложенном месте и откровенно-выжидающе взглянула темно-серыми глазищами. Я не стал теряться, приподнялся на локте и чмокнул в усыпанный яркими коричневыми веснушками носик.

— Там уже нет меда, — она скорчила недовольную гримаску.

— А он мне и без меда нравится, — улыбнулся я.

— Правда? Что в нем хорошего? Мелкий, вздернутый, да еще и в веснушках.

— А тебе какой надо? Здоровый, на пол-лица, чтобы кончик к нижней губе загибался, и в угрях?

Малинка прыснула, видно, представив сей породистый румпель на своей мордашке.

— Интересно, что ты плел этой Машке про ее горб?

— Ничего. Делаю вид, что его нет. Скажи-ка мне, милая девица, кто ты, откуда и как в этом заведении очутилась?

— Я с севера, плыла на Цветущие острова, чтобы к кружевницам в обучение пойти. А капитан меня опоил и здешнему вышибале в кости проиграл.

Я покивал сочувственно, про себя досадуя. Девчонка не сказала ровным счетом ничего. То, что она с севера, и так видно. Машуля права насчет сметанной кожи. Про капитана, дурман, кости и Усатого я уже знаю. А в слова про кружевниц почему-то не верится, хотя мастерицы с Цветущих островов известны, почитай, везде, и учиться к ним приезжают издалече.

Малинка молчала, может, ждала других вопросов. Я взял ее руку и стал поглаживать ладонь и пальцы. Через несколько мгновений девчонка прикрыла глаза и, казалось, собралась замурлыкать. Не знаю, откуда у меня это умение — управлять женским удовольствием. Правда, сейчас я преследовал другую цель: посмотреть на ее руки. И они оправдали мои наихудшие ожидания. Белые, нежные, с точеными ровными пальчиками, никогда не знавшие работы. Какая там, к лешему, ученица кружевниц! Вот что имела в виду Машуля, когда говорила, что девчонка не из наших. Не из серой кости, из родовитых. Поэтому, видать, и Флокса на все согласна, лишь бы от нее отделаться. С такими нашему брату связываться — себе дороже.

Это мне ум твердил. А горячая кровь и мой ненасытный друг требовали совсем другого. И я, вместо того чтобы осторожно, вежливо, вернуть даме ее нежную ручку, принялся целовать каждый пальчик, а потом и посасывать.

— На них тоже меда не осталось, — прошептала Малинка.

— Все равно сладкие, — в голову не пришло ничего остроумного. Не удивительно, ее потихоньку затуманивает желание. Три болота… Женщины белой кости у меня никогда не было, а всегда хотелось, хотя отлично понимаю, что ничем они, по большому счету, не отличаются от наших. Разве что руки помягче да спина попрямее… Я, конечно, уже попробовал Малинку, но не знал ведь тогда, кто она такая. И все равно девчонка казалась особенной… А сейчас она чистенькая и пахнет так, что в голове мутится…

Благородная дама тем временем вывернулась из простыни и весьма ретиво принялась стаскивать покровы с лежащего рядом мужика серой кости. Я, понятное дело, не противился.

Малинка, видно, наслаждаясь отсутствием меда, погладила меня по плечам, груди и скользнула ниже пояса, протащив по животу полотнище влажных волос. Стон вырвался сам собой, когда ее язычок прошелся вдоль окаменевшего ствола, от самого корня по всей длине. Мягкая ручка осторожно оттянула крайнюю плоть, нежные упругие губки обхватили головку, как тот рогалик. Я вцепился пальцами в простыню, изо всех сил сдерживаясь, чтобы тут же не спустить в ублажающий меня рот. Это ж надо, женщина белой кости и такое вытворяет… Вдруг она больше не захочет удостоить меня подобной ласки? Пусть хоть сейчас подольше продлится… В этот момент Малинка лишила меня блаженства.

— Какой он у тебя красивый… — послышался ставший чуть хриплым голос.

Приплыли… Я сам, между прочим, тоже не урод.

Впрочем, не относящиеся к делу мысли тут же куда-то подевались, стоило девчонке вернуться к прерванному занятию. Невероятно умелые губки и язычок скользили по члену вверх-вниз. Малинка очень быстро смирила гордеца, заставив извергнуть семя, которое проглотила, не поморщившись. Села и облизнулась, улыбаясь.

Я совсем потерял голову. Девчонка белой кости, ведущая себя почти как шлюха! Хотелось подмять ее под себя и отодрать, как распоследнюю потаскуху. Поддавшись этому желанию, схватил Малинку за плечи, повалил (она не сопротивлялась), устроился сверху, раздвинув ей ноги коленом (неутомимый приятель уже снова был почти готов), закинул ее руки за голову и прижал кисти к постели. А потом, вместо того, чтобы вздрючить как следует, принялся целовать лицо, шею, зарываясь носом в тяжелые черные волосы, будто ныряя за полог ночной мглы… Ощущая аромат ее белоснежной кожи, слушая, как она постанывает в ответ на мои ласки…

— Пожалуйста, пожалуйста… Сделай это… Дай мне его… Не мучай, не мучай… — подалась ко мне бедрами, стараясь если не поймать член, то хотя бы потереться о него.

Я не стал тянуть и погрузился в ее лоно, словно наполненное густым горячим медом, и она тут же стиснула мою плоть внутри себя, потом облегченно выдохнула. Будто тонула, а я протянул ей руку и спас от гибели.

Мы любили друг друга долго. Малинка словно околдовала меня, куда только подевалась уверенная деваха, оседлавшая мужика и почти все сама сделавшая. В постели лежала нежная трепетная девочка, и я невольно смирял свой пыл, двигался медленней, прикасался бережнее, ласковей. Когда я последний раз вел себя так с не-девственницей?.. Сейчас и не мог бы по-иному, разве что Малинка сама попросила б. Но она после той мольбы ничего не говорила, только тихонько постанывала, да еще с готовностью подставляла губы для поцелуев и целовала меня без разбора: шею, подбородок, плечи, все, до чего могла дотянуться.

Под конец я все-таки ускорил движение, девчонка задышала чаще, содрогнулась подо мной, глухо застонав сквозь сжатые зубы. Еще несколько мгновений, и мое семя выплеснулось, смешалось с ее медом. А потом мы оба заснули.

* * *

Проснулся я от тревожного ощущения чужого взгляда. Еще не открывая глаз наощупь натянул покрывало на Малинку, уютно устроившуюся у меня под боком. После взглянул в ноги нашего ложа. Там стояла девушка, обнаженная, с веревкой, свитой из разорванной простыни, на шее.

Я узнал Ягодку и возблагодарил про себя Хозяйку Небес за то, что призрак не был обезображен смертью. Видал я повешенных с опухшими черными лицами и вываленными языками, но самоубийца выглядела, как при жизни, и смотрела точно также: кротко и нежно.

— Помоги ей, — казалось, слова давались Ягодке с трудом, наверное, из-за поврежденного веревкой горла. — Не бросай, помоги, — указала на спокойно посапывающую рядом девчонку. — Она не приживется здесь, как и я.

— Ягодка, — прошептал я. — Прости… Если б я знал…

— Не надо, Перчик, — призрак грустно улыбнулся. — Я уже мертва, она — еще нет. Помоги…

Из глаз у покойницы покатились слезы, а я почувствовал себя так, будто давно и без колебаний перешел последний поставленный самому себе предел…

— Перчик!.. — Малинка трясла меня за плечо. — Что ты там бормочешь? Кошмар приснился?

— Что? — вот тут я, как выяснилось, проснулся по-настоящему и недоуменно уставился на склонившуюся надо мной девчонку. Мордашка ее выглядела весьма обеспокоенной.

— Ты мечешься, стонешь, просишь у какой-то Ягодки прощения. Я испугалась.

— Да, сон странный привиделся, — я взлохматил себе волосы, пытаясь скрыть растерянность. Явилась ли мне настоящая Ягодка или это была моя совесть, принявшая вид повесившейся здесь, в этой самой комнате, пару лет назад девчонки? Девчонки, которую я соблазнил для Флоксы.

Мать Ягодки умерла давно. Отец женился на другой, а когда и он отправился в лучший мир, наделав долгов, мачеха не нашла ничего лучше, как расплатиться с кредиторами, продав падчерицу в «Теплую норку». Это не худшая участь для нищей сироты, оказаться на улице гораздо страшнее. Возможно, все сложилось бы не самым худшим образом (мне известно, что многие девчонки втягиваются и начинают получать удовольствие от своей работы, особенно в таком солидном заведении, как у Флоксы), но Ягодку угораздило влюбиться по-настоящему. Меня она не винила и даже кивала, когда я убеждал ее выкинуть бродягу-жулика из головы и попытаться найти себе доброго и щедрого покровителя среди будущих посетителей. А ночью, накануне своего первого рабочего дня, девочка разорвала простыню на полосы, сплела веревку и повесилась на решетке оконца.

Узнав об этом, я зарекся «объезжать» девчонок, как называли это занятие содержатели веселых домов. Но, будучи бесчестным проходимцем, легко вернулся к нему, как только припекло. Так кто же разговаривал со мной во сне? Покойная Ягодка или все-таки моя послушная совесть, решившая ненадолго пренебречь распоряжениями хозяина? Какая разница? Так или иначе, боюсь, придется прислушаться к высказанной просьбе…

Пока я размышлял, Малинка что-то говорила.

— …Ты мне совсем ничего не скажешь? — она ткнула меня в плечо, выводя из задумчивости.

— Что ты хочешь услышать?

— Я спрашивала, здоров ли ты. И еще про твои занятия, родину, близких. У нас на севере говорят: на островах встречаются нечистые духи, имеющие власть над женщинами, над их телесными желаниями. Будто вселяются они иногда в тела молодых мужчин, чтобы получать удовольствие. Сами-то они бесплотны… Ты не одержим, часом? И кто эта Ягодка, за что ты у нее прощения просил?